Хан Хубилай: От Ксанаду до сверхдержавы - Джон Мэн

Во главе операции был поставлен Хубилай, и очень вовремя. В 1252 году ему было 37 лет, и ему еще никогда не приходилось нести ответственности ни за что, кроме своего удела. Его же брат и отец вели крупные кампании, когда им еще не исполнилось двадцати или в двадцать с небольшим. То была первая операция неопытного предводителя; поэтому Мункэ озаботился обеспечить Хубилая самой лучшей помощью в лице одного из самых опытных своих полководцев — Урянхадая, 50-летнего сына легендарного Субудая, завоевавшего при Чингис-хане половину Азии и значительную часть России.

Цель их выглядела далекой и очень труднодостижимой. Она была ядром того, что между 647 и 937 годами называлось великим царством Наньчжао, но теперь сократилось до огрызка вокруг своей столицы Дали и именовалось по ней. Контролировавшее дорогу и тем самым торговлю между Индией (через территорию теперешней Бирмы) и Вьетнамом, Дали представляло собой узел из поросших лесом гор и соперничающих племен, куда, как знали с давних пор, крайне трудно проникнуть, не говоря уже об установлении власти над этим краем. В 751 году один из императоров династии Тан попытался покорить его и потерял 60 тысяч солдат.

Поэтому неудивительно, что сведения о Дали-Наньчжао остаются скудными и спорными. К примеру, тайские легенды называют Наньчжао изначальной родиной тайцев, где они правили в расцвете величия и славы, пока их не изгнали монголы; современные ученые придерживаются единодушного мнения, что тайцы были незначительной группой воинов, жившей далеко на юге. Населяющие Дали байцы, тибето-бирманское племя, выдвинулись в качестве преобладающей группы в 937 году и с тех пор стойко сохраняли независимость под властью царствующей семьи Дуань.

Мало кто из жителей запада когда-либо слыхал об этом регионе и культуре, поскольку это место не имело никакого значения. Семейство Дуань правило краем примерно в 800 км в поперечнике — полмиллиона квадратных километров, величиной примерно с Афганистан или Техас. Лежащая к северу от него Сычуань славилась своей сыростью, поэтому китайцы назвали Дали и окружающий его район Юннань, «к югу от туч». Эта страна являлась своего рода южноазиатским гибридом Афганистана и Швейцарии: межплеменная вражда в ней обуздывалась правителями, богатеющими на торговле и поддерживающими мирные отношения с китайцами, которые достаточно усвоили уроки прошлых лет, чтобы оставить в покое этот край с его путаницей племен, горами, великолепным озером и очаровательным климатом. В наше время Дали по-прежнему процветает благодаря своим корням и самобытности. Проживающие там байцы все так же носят традиционные яркие запашные рубашки и массивные головные уборы. Вдоль мощеных улиц тянутся каменные дома, украшенные резьбой по дереву. Буддийские пагоды напоминают о древнем Наньчжао. Мастера работают с местным мрамором. Туристы бродят по старому городу или по горным тропам и берегу озера. Это напоминает Катманду стареющих хиппи, каким он когда-то был. Для Мункэ и Хубилая же эта земля стала каменной ступенью к дальнейшим завоеваниям.

Подробности этого крайне рискованного предприятия, требующего большого напряжения сил, неясны, но к нему стоит приглядеться как можно внимательней, поскольку это объясняет, как Юннань стала частью монгольской империи и в силу этого — провинцией современного Китая.

Стратегам в Каракоруме вторжение, должно быть, представлялось безумной идеей. Дали, защищенное с одной стороны Лазурными горами, похожими на зубья пилы, а с другой — озером Эрхай, имело не так много подступов, и все они без труда защищались. Однако три века мира сделали данное государство самодовольным, у него не было никакой армии, заслуживающей упоминания. Оно стало созревшим плодом, который осталось лишь сорвать — если только монголы смогут добраться до него через территорию Сунской империи. А это означало, что им понадобится собрать армию на землях, недавно отвоеванных у тангутов, а потом прорваться на юг, пройдя тысячу километров вдоль слабо охраняемых западных границ империи Сун. Сделать это надо было безупречно — значит, операцию требовалось тщательно спланировать. Начав с конца лета 1252 года стягиваться в полупустыню Ордос в большой северной излучине Желтой реки, армия Хубилая потратила на сборы целый год; процесс весьма нудный в связи с необходимостью доставить огромное число кибиток и осадных машин, которым пришлось пересекать реки и долины. В конце концов осенью 1253 года это огромное войско направилось на юго-запад, пройдя 350 км вдоль Желтой реки до Дао, а затем на юг через предгорья Тибетского плато туда, где теперь находится северная часть провинции Сычуань. Это был весьма отдаленный район, даже для монголов, но в 1239 году туда все же вторгался («завоевал» было бы слишком сильно сказано) второй сын Угэдэя Хадан. Хубилай стал лагерем в холодной горной степи в современном автономном районе Аба, не столкнувшись ни с какими неприятностями со стороны местных жителей, отъявленно диких полукочевых нголоков, и был теперь готов напасть на Дали.

Если Дали капитулирует, то уничтожать ничего не понадобится. Позже китайская «Юань-ши» («История династии Юань») поведает историю о том, как советники-китайцы сумели уговорить его во имя здравого смысла обуздать свою монгольскую душу, склонную от природы к насилию. Однажды вечером его главный советник Яо Шу рассказал ему о том, как сунский полководец Гао Бинь захватил Наньцзин, не убив «ни одного человека; рынки открылись в обычное время, словно вернулся законный властитель». На следующее утро, подымаясь в седло, Хубилай наклонился к Яо Шу и сказал: «То, о чем ты мне рассказывал вчера, как Гао Бинь никого не убил, могу сделать и я».

Следуя обычной практике, Хубилай отправил вперед трех послов, предлагая Дали возможность капитулировать, однако главный министр Дали, правивший из-за трона Дуаней, казнил их. Должно быть, он был плохо информирован, излишне самоуверен или лишен всякого чувства истории — либо все это вместе взятое. Убийство послов было самым тяжким из дипломатических преступлений, публичной пощечиной, гарантирующей решительное нападение всеми имеющимися силами и непредсказуемые последующие ужасы.[21]

Хубилай разделил свои силы на три части. Одно крыло устремилось на восток, спустившись с высокогорной степи в долину Сычуань, к современному городу Чэнду, пополняя запасы на недавно убранных полях Дуцзянъяня, где плотины и искусственные острова, некоторые из которых насчитывали полторы тысячи лет, контролировали реку Минь. Сам Хубилай направился горной степью на юг, соединившись с первой колонной примерно через 350 км пути и около трех дней спустя. Обо всем этом наверняка должно было стать хорошо известно в Дали. В то же время Урянхадай двинулся трудной, практически несуществующей тропой примерно ста пятьюдесятью километрами западнее двух других колонн, углубившись в горы западной Сычуани, пересекая долины и горные цепи, чтобы выйти на главную дорогу между Дали и Тибетом. Это даст ему возможность в должное время совершить стремительный двухдневный бросок к Дали.

Гао, правитель Дали, собрал свои войска на Верхней Янцзы, истоки которой образовывали долину в одном дневном переходе за горами к востоку от города. Армия Дали могла показаться грозной, но монголы уже много раз оказывались в подобном положении. Река не была для них препятствием, ибо по пути на юг они переправились через десятки рек. Иные бывалые воины участвовали еще в походе 1226 года под предводительством Чингиса, когда тот переправился через Желтую реку, используя в качестве плотов наполненные воздухом бурдюки из-под воды. Это уже много веков было стандартным способом переправы; даже сегодня можно попробовать переправиться таким образом в Ланьчжоу, или даже еще ниже по течению, в Шапотоу, недалеко от того самого места, где переправились армии Чингиса во время его последней кампании. Разумеется, переправа производилась ночью и в полном молчании. Возглавляемые полководцем по имени Баян, о котором подробнее будет рассказано ниже, монголы на рассвете зашли во фланг Гао, атаковали, нанесли большой урон и вынудили его спешно отступить к Дали.

Поскольку Урянхадай галопом подходил с севера по берегу озера, Дали оказалось отдано на милость Хубилая. Учитывая оказанное сопротивление и убийство послов, можно было предположить, что дальше последует тотальная резня в духе Чингиса. Однако Чингис отнюдь не был средоточием безжалостного варварства. Если он вырезал население городов, то главным образом с целью поощрить другие города к сдаче — когда город капитулирует сам, это уберегает от многих хлопот. В любом случае победитель получает достаточно добычи, но ему живется легче, если подданные благодарны за сохранение жизни, а не озлоблены проявленной жестокостью и вследствие этого склонны к мятежу. Здесь же не было никаких других городов, которые требовалось покорить. Поэтому Хубилай приказал проявить сдержанность, провозгласив, что не следует наказывать простой народ за провинности глупого руководства. Вряд ли это было заслугой его китайских советников — к этому времени Хубилай уже приобрел достаточный административный опыт, чтобы постигнуть эту истину самому; но вполне естественно, что его советники (а также авторы «Истории династии Юань») припишут всю честь такого поступка цивилизующему влиянию Китая.