Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи

Все присутствующие единодушно присуждают первое место Лукреции, а вот в отношении достоинств Джулии и Екатерины мнения разделяются. Мы являемся обладателями бесценного, неопубликованного прежде мнения, составленного Джакопо Драгони, доктора Святейшего престола. По окончании празднеств он в деталях описывает конкурс своему покровителю Чезаре Борджиа, сравнивая смуглую кожу Джулии, ее черные глаза, круглое лицо и необыкновенную пылкость [quidam ardor] с белой кожей и голубыми глазами Екатерины Гонзага.

В письме в Рим, относящемуся к этому периоду, Джулия использует излишне мирское обращение к понтифику, говоря: «Мой единственный повелитель». Это письмо, как и послание Лукреции, была найдено и опубликовано пастором.

Сдержанно описывая все эти празднества и балы, Джулия тем самым вызывала противоположную реакцию – возбуждала любопытство. Она заверяла папу, что он может не волноваться; его Лукреция весьма удачно вышла замуж и ведет себя изумительно; Пезаро даже более цивилизованный город, нежели Фолиджо, и все без исключения с любовью относятся к Сфорца. Да, здесь каждый день танцы и пение, музыкальные и театральные представления, но их святейшество не должно вообразить, что это делает их с Адрианой счастливыми. Увы, «поскольку здесь нет Вашего Святейшества, а все мое счастье и благополучие зависят от Вашего Святейшества, я не нахожу никакого удовольствия в этих развлечениях; ведь только там, где мое сокровище, находится и мое сердце». В этот момент ни Джулия, ни Александр VI не находили ничего смешного в том, что Джулия называет папу «мое сокровище». «Не верьте никаким слухам, Вас просто хотят ввести в заблуждение, – продолжает Джулия. – Ваша Светлость не должны забывать нас. Мы здесь как в заточении, но, несмотря на надежду на скорое возвращение, пишите нам хоть иногда». Она благодарит папу за новую милость, оказанную ее брату, кардиналу Фарнезе, и заканчивает письмо, чтобы «не наскучить ему». Но и речи не было о том, что она могла бы наскучить папе. Александр VI с жаром ответил, что, чем более длинными и пылкими будут ее письма, тем большее удовольствие он будет получать от их чтения. Используемые им выражения больше подходили двадцатилетнему юноше, нежели шестидесятидвухлетнему мужчине.

Джулия также писала о Катерине Сфорца, но это письмо не дошло до нас. Судя по ответному посланию папы, она из кокетства превозносила достоинства своей соперницы. «Ты уделила излишне много времени описанию красоты этой женщины, которая недостойна даже развязывать шнурки на твоих туфлях. Мы знаем, что ты вела себя скромно, и нам очевидны причины твоего поведения: каждый из тех, кто написал нам, уверял, что на твоем фоне она выглядела как фонарь по сравнению с солнцем. Когда ты пытаешься доказать, насколько она красива, твое собственное совершенство становится еще более очевидным, в чем мы, говоря по правде, никогда и не сомневались. И нам бы хотелось, поскольку это является абсолютно очевидным для нас, чтобы ты полностью и безраздельно принадлежала человеку, который любит тебя, как никто в мире. А когда ты полностью осознаешь это, если уже не осознала, мы будем считать тебя столь же мудрой, сколь и красивой». В этих строках одновременно слышатся любовь и ревность. Нам не называют имя соперника, который помешал Александру «полностью и безраздельно» овладеть Джулией, но последующие события наводят на мысль, что это был не кто иной, как муж Джулии, Орсино Орсини, находящийся в изгнании в крепости Бассанелло.

Адриана Мила тоже отправляла из Пезаро нежные письма, заявляя, что единственное ее желание – это жить «в тени» папы. «Я вновь вверяю Орсино Вашему Святейшеству», – пишет Адриана. Отправленный с определенной целью следом за женщинами Франческо Гасет, доверенное лицо Борджиа, посылал в Рим обстоятельные рассказы о событиях в Пезаро. Гасет, каноникиз Толедо, сведущий во многих тайнах Ватикана, был представлен на свадьбе Джулии и Орсино Орсини. Он был подхалимом, это требовалось ему для решения собственной задачи, но в то же время он был весьма сообразительным и находчивым и умел с помощью логических построений разгадывать сложные дамские капризы, оставаясь при этом крайне уважительным и предупредительным по отношению к женщинам. В результате женщины устраивали вокруг него страшную суматоху. «Учитывая, что мне известно, что он является преданным рабом Вашего Святейшества, и в связи с его отношением к нам, я чувствую потребность со всей возможной теплотой рекомендовать его Вашему Блаженству, чтобы Вы соблаговолили осознать то рвение, с каким он служит нам и насколько преуспевает в этом» – так писала Лукреция отцу.

К сожалению, утеряны почти все письма Гасета. Александр VI, жаждущий новостей, в каждом письме жаловался, что женщины проявляют к нему полное равнодушие и вообще забыли его. В результате, когда в конце июня 1494 года до Рима дошли известия о душевной болезни Лукреции, разразилась буря. У Александра VI пробудился отцовский инстинкт, и он, трепеща от страха, посылал одно за другим письма и посланцев в Пезаро до тех пор, пока не получил собственноручное послание от Лукреции, сообщавшей о своем состоянии. Папа незамедлительно ответил: «Донна Лукреция, возлюбленная дочь, на четыре или пять дней ты погрузила нас в глубокое отчаяние. Мы были переполнены тревогой из-за зловещих и ужасающих новостей, распространяемых в Риме, будто бы ты умерла или настолько плоха, что нет никакой надежды на то, что тебе удастся выжить. Принимая во внимание безграничную любовь, которую мы питаем к тебе, как ни к кому в мире, можешь себе вообразить, какое горе вызвали у нас эти слухи. И до тех пор пока мы не получили твое собственноручное письмо, написанное с трудом и показывающее, что ты пока еще чувствуешь себя неважно, мы не могли обрести спокойствия в душе. Мы благодарим Бога и Нашу Владычицу Небесную, что они избавили тебя от опасности, и заверяем, что не будем счастливы до тех пор, пока лично не увидим тебя».

Папа предложил Лукреции (чтобы способствовать ее возвращению в Рим и навести определенный порядок в делах Сфорца, которые медленно, но верно, вели к катастрофе) такой выход: граф Пезаро должен порвать отношения с Миланом, «поскольку Миланское герцогство, увидев, что мы объединились с королем Альфонсо, будет неохотно выплачивать ему деньги, и у него не остается иного выхода, как следовать нашим желаниям и принять командование неаполитанским отрядом». Папа просил незамедлительно дать ответ, но граф де Пезаро оказался в весьма затруднительном положении; достаточно сказать, что он зависел от Александра VI не только как синьор его преосвященства, но и как зять. Джованни страшился сделать решительный шаг, поскольку папа требовал от него пойти против собственной крови и разорвать родственные узы с миланской родней. Сфорца, оказавшись перед выбором или – или, повел себя крайне недостойно. Он принял командование неаполитанским отрядом и, соответственно, денежное содержание, но одновременно повел рискованную игру, сообщая миланским Сфорца сведения о мощности и дислокации армии Неаполя. Это было даже хуже, чем шпионаж; это была государственная измена, которая во все времена расценивалась как тяжкое преступление. Письма Сфорца показывают, насколько он был напуган тем, что творил. В одном из них, написанном 2 августа 1494 года, Джованни Сфорца сообщает Людовико Моро, что предоставил миланскому посланнику Раймондо де Раймонди всю имеющуюся информацию относительно передвижений армий герцога Калабрийского в Романью, и подчеркивает, что если просочится даже малая толика этой информации, то он окажется в серьезной опасности, поскольку служит у папы.