Вокруг света на «Полонезе» - Кшиштоф Барановский

Чтобы обрести покой на ближайшие недели, я должен был непременно увидеть эти скалы. Мне было необходимо убедиться в том, что я правильно плыву, и проверить свое местоположение… Я решил дождаться рассвета и спустил сначала один парус, потом второй. «Полонез», потеряв скорость, беспомощно закачался на волнах.

Наступивший день был туманным и дождливым. Снова «Полонез» мчался на всех парусах, оставляя позади милю за милей. Вокруг — никакого намека на острова. Я сменил курс, не теряя надежды увидеть гористые берега острова Стьюарт, — я знал, что он где-то впереди, за туманной стеной. Но местоположения своего я по-прежнему не знал, а по сигналам далеких африканских и европейских радиомаяков ориентироваться было невозможно.

Я проскочил мимо островов Снарес и Стьюарт и вышел в Тихий океан, так и не поняв, что же испортилось (кроме погоды): секстант, хронометр, лаг или компас. Солнце показалось только через два дня, и я смог определиться астрономически, однако даже после этого мои сомнения ничуть не уменьшились.

Моему удивлению не было границ, когда в тот же день после полудня я увидел Баунти — архипелаг островов, не таких гористых, как Снарес. Небольшие серые холмики возвышались над синей водой там, где они и должны были быть, — чуть в стороне от курса «Полонеза». Лишь из-за неверия в правильность счислений в последние дни я потерял надежду увидеть эти острова. Вероятно, первооткрыватель их, знаменитый капитан Блай, был удивлен меньше меня.

Теперь я плыл на расстоянии нескольких десятков миль от островов и видел над ними тучи птиц. Я знал глубины между островками и места, где можно безопасно высадиться, — эти сведения я почерпнул из лоций. От вида самих островов меня распирала гордость за свои успехи в навигации. Я плыл правильно и больше не сомневался в показаниях лага и компаса. И если бы меня спросили сейчас, знаю ли я, где нахожусь, я вознегодовал бы.

Два воскресенья

Я проснулся в пять часов утра от боли в горле. Конечно, орать вчера во всю глотку дельфинам: «Эй, моряк…» и «Властелином моря станет только тот из нас…» не было нужды. Кто-кто, а дельфины остались репертуаром довольны. Они скакали перед яхтой и плясали под килем. Но и мою радость можно было понять: более чем в тысяче миль от Тасмании я сумел определиться по мрачным куполообразным холмам, называемым Баунти. Ошибка составляла всего несколько миль…

В тот вечер я долго потирал ногами в спальном мешке, пока не согрелся и не заснул. Не удивительно, что вылезать из тепла у меня не было ни малейшей охоты, но нужда оказалась сильнее.

Во второй раз я позволил себе встать около десяти часов: в конце концов воскресенье сегодня или нет?! Да, сегодня у меня воскресенье и завтра тоже будет воскресенье, так как я пересеку Международную границу перемены дат.

Сколько ни рассуждай о логике времени, а дважды прожить один и тот же день — событие. Размышляя таким образом, я приступил к «проживанию» первого воскресенья, угостив себя грейпфрутами с сахаром. Потом подумал, не вернуться ли мне на койку и не проспать ли весь этот день, коль скоро завтра снова будет тот же самый день. Но ветер переменил направление на западное, затем на северо-западное и нужно было установить паруса сообразно новому курсу. К тому же я заметил, что ослабло крепление подруливающего устройства. Полез в ящик с инструментами и запчастями за шестигранным ключом и извлек оттуда свежие помидоры (правда, уже не очень свежие), которые у меня «живут» тут до съедения. Полакомился ими, потом скоренько определил по солнцу местоположение и осмотрел в зеркале секстанта свой левый глаз. Он докучает мне уже несколько дней, и улучшения пока не видно.

Перед обедом прочитал от корки до корки праздничную «Культуру», что ненадолго отвлекло внимание от понижающегося давления. На обед — бульон и гигантская порция австралийского консервированного мяса с рисом, которое по вкусу было похоже на консервы для собак. Положение спасла только бутылка вина.

Тем временем небо затянула нежная вуаль перисто-слоистых облаков и стрелка барометра стронулась с места. Вот холера! Все признаки на небе и земле… Изменение направления ветра, типичные формы облаков и понижение давления предвещали, осторожно говоря, очередные неприятности. Мне как будто вынесли условно смертный приговор…

Вечером разразился шторм. Гребни волн взлетают в воздух, но это еще не самое худшее. Ветер воет, идет дождь. Через каждые полчаса посматриваю на барометр и жду, когда рев ветра перейдет в сплошной вой. «Полонез» летит, словно перепуганная утка, со скоростью шесть узлов под самым маленьким стакселем — штормовым.

Наступает ночь. От сознания, что «Полонез» обречен на опрокидывание, если шторм усилится, у меня исчезает аппетит. Я вдруг сильно затосковал по блондинке с зелеными глазами, от которой меня отделяли 12 тысяч миль…

Связь с Гдыней на минуту поглощает все мое внимание. Новости ошеломляющие: к Горну плывут еще две польские яхты — «Эврос» и «Константы Мацеевич». А ведь как я «прощупывал» всех яхтсменов, чтобы не спутать чьих-нибудь планов! Особенно тех, кто нацеливался на завоевание Горна в это же время. И вот вам, пожалуйста! Теперь я могу и не стараться, все равно кто-то «сделает» Горн для Польши. Волны и ветер напоминают, что добиться этого будет нелегко ни мне, ни моим товарищам.

Я смотрю на барометр и опять чертыхаюсь. У меня такое чувство, словно из-под ног стремительно убегает пол лифта, и если так будет продолжаться, то скоро стрелке барометра некуда будет отклоняться. Я злюсь на погоду и на товарищей, которым придется штормовать у чилийских и аргентинских берегов. Мало мне огорчений с одной яхтой, так теперь я должен переживать за три. Что будет стоить одна жизнь, если «Полонез» одолеет «ревущие сороковые», а какая-нибудь из этих двух яхт нет?

Я глубоко убежден, что «Полонез» подготовлен и оборудован лучше, чем эти яхты. В трудное плавание его снаряжали мастера четырех континентов, каждый раз улучшая мореходные качества яхты. И несмотря на это, я считал, что у меня есть только 50 шансов из ста выжить (Чичестеру тоже больше не давали). Ведь в «ревущих сороковых» гребень вздыбившейся волны может ударить любую яхту с такой силой, что она перевернется вокруг своей оси. Поверят ли этому мои товарищи, пока не поздно?[18]

Да что там говорить. Я бросаюсь на койку и начинаю маршировать в спальном мешке, чтобы согреться. Сосредоточиваю на этом все свое внимание и незаметно засыпаю, отключившись от ударов волн и рева ветра.

Перемена даты

Утром я записал в журнале дату и день недели. Запись была точно такой же, как накануне: «21.01, воскресенье». Шторм немного утих, и внутрь яхты перестала просачиваться через все щели вода. Серое море, на небе — серые чудовища из растрепанных ветром туч. «Полонез» идет чуть медленнее, по-прежнему под одним штормовым парусочком, но поднять какой-нибудь парус побольше я не решаюсь, пока падает давление.

К полудню давление перестало изменяться и я поставил второй стаксель. Тут мне припомнилось, что в штормовую погоду на яхтах внимание от нее отвлекали чисткой картошки. Поэтому на обед у меня был гуляш с картофельным пюре и салат из помидоров с огурцами и сметаной. К удивлению, этот обед не показался мне особенным — и в Тихом океане, и на Балтике картошка была одного вкуса.

Я разложил карты, нанес новые координаты и с удовлетворением отметил, что мне с «Полонезом» удалось превзойти достижения «соперников» прошлых лет — Чичестера, Нокс-Джонстона и Роуза: от берегов Австралии пробег «Полонеза» составил 12 дней, «Джипси Мот-IV» и «Суахили» — 17, а «Лавли леди» — 27. Правда, о том, что у них были серьезные аварии, я деликатно умалчиваю.

Международная граница перемены дат — камень преткновения для всех мореплавателей на пути вокруг света. Раздумываю, как теперь быть с астрономическими таблицами: дата одна, а дня — два. Данными одного и того же дня дважды воспользоваться невозможно, поскольку они меняются ежечасно, вне зависимости от такого трюка, как граница перемены дат. Как же мне определять текущую деклинацию и азимут? К счастью, суша далеко и у меня есть время приспособиться к этой умственной эквилибристике, чтобы откорректировать возможные ошибки в счислении. Я попытался представить себе, как чувствуют себя жители Лондона, которым чаще других приходится иметь дело со временем по Гринвичу. Разумеется, никаких волнений по поводу дней-двойников они не испытывают, а мое второе воскресенье у них — обычный понедельник. Следовательно, искомые на сегодняшний день данные находятся под другой датой. Как разобраться в этой двойной бухгалтерии?

Повторная проверка астрономических таблиц мне нисколько не помогает. Смешно — задача детская, но ведь можно допустить по неведению существенную ошибку, которая приведет к тому, что по носу яхты окажется неожиданно суша. Скорее всего — Огненная Земля. Я уже воображаю, как, сменив курс, обхожу невидимый Горн и плыву по Атлантике, будучи уверенным, что это Тихий океан.