Антитела - Кевин Андерсон

Над его головой в фермах моста гнездились голуби, шурша и воркуя. Чуть дальше по дорожке гремел урнами уличный бродяга, выискивая стеклянную и жестяную тару. У зеленых мусорных баков валялись коричневые мешки, набитые бутылками из-под ликера и дешевого вина.

Дорман свернулся калачиком в тени, мучимый телесным страданием и сознанием собственной беспомощности. Борясь со спазмами, охватившими его непослушное тело, он, сам того не замечая, закатился в лужу и перепачкал грязью всю спину.

По гулкому мосту над головой Дормана пронесся тяжелый грузовик, издав звук, похожий на приглушенный взрыв.

Взрыв в лаборатории «ДайМар».

Перед мысленным взором Дормана возникла отчетливая картина той последней ночи, непроглядного мрака, наполненного яркими вспышками, криками и грохотом. Безжалостные убийцы, безымянные и безликие, объединенные чьей-то злой волей, скрывались в тени.

Должно быть, он уснул… или каким-то непостижимым образом переместился назад во времени. Его воспоминания приобрели небывалую остроту, превратившись в жестокую пытку, и виной тому, должно быть, явился какой-то непонятный выверт судьбы, приведшей Дормана к нынешнему бедственному состоянию.

— Ограда из проволочной сетки и пара громил-наемников не дают мне ощущения безопасности, — сказал Дорман Дэвиду Кеннесси. По степени охраняемости лаборатория никак не тянула на секретный объект, а Дэвид даже умудрился тайком протащить на территорию свою собаку и пистолет. — Я уже начинаю думать, что твой братец был прав, унеся отсюда ноги полгода назад.

Администрация «ДайМар» обращалась к местной полиции с требованием обеспечить меры дополнительной безопасности, но заявка была отклонена. Предлогом для отказа послужил давно забытый пункт законодательства, позволявший полиции штата «оставлять разрешение внутренних разногласий частных организаций на усмотрение сил внутренней охраны». Дэвид расхаживал по подвалу лаборатории, кипя негодованием и требуя объяснить, с каких это пор полиция считает нападение толпы демонстрантов «внутренним разногласием». Ему и в голову не приходило, что

в этом деле могли быть замешаны силы, пожелавшие оставить лабораторию без защиты.

При всей своей гениальности в области биохимии Дэвид Кеннесси был никудышным политиком. Его брат оказался не столь наивен. Он залег на дно — и вовремя, — а Дэвид продолжал трудиться, надеясь спасти сына. Но ни Дарин, ни Дэвид даже не догадывались об истинной значимости своих исследований.

Как только прогремели первые взрывы, Дэвид заметался по лаборатории, собирая бумаги и образцы. Его суматошные действия напомнили Дарину старые киноленты о безумцах-ученых, которые, рискуя жизнью, выхватывают из пламени заветный дневник. В то мгновение Дэвид, казалось, был скорее раздражен, чем испуган. Он пнул карандашный стаканчик, катавшийся у него под ногами, сердито фыркнул и заявил, что-де тупоголовые фанатики всегда пытались остановить прогресс и всякий раз терпели поражение. Коль скоро открытие сделано, его уже невозможно закрыть.

И действительно, в последние годы биотехнология и субмикронная инженерия развивались семимильными шагами. Генетикам удалось получить искусственный инсулин, вырастив особые бактерии и позаимствовав у них механизм формирования ДНК.

Корпорация из города Сиракузы, что в штате Нью-Йорк, запатентовала устройство хранения и считывания компьютерных данных, состоящее из кубиков бактериородопсина — белка, подвергнутого генной перестройке. Над различными аспектами этой проблемы работало множество людей. Дэвид был прав: остановить развитие новых технологий не удалось бы никому.

Однако Дорман точно знал, что кое-кто в правительстве занимается именно этим. И невзирая на все заранее составленные планы, соглашения и обещания, эти люди не дали Дорману времени скрыться.

Когда Дэвид побежал к телефону сообщить жене о нападении и грозящей ей опасности, Дорман не смог найти в лаборатории ни единого работоспособного образца наномашин, только модели — обладавшие сомнительными свойствами прототипы, которые с переменным успехом использовались в лаборатории для опытов над животными, пока Дэвиду и Дорману не удалось добиться успеха с собакой. И все же прототипы функционировали, действовали… во всяком случае, до определенной степени. Дорман решил прибегнуть к их помощи.

Сверху донесся звон разбитого стекла, леденящие душу вопли зазвучали совсем рядом, и Дорман понял, что медлить больше нельзя.

Прототипы были последней надеждой, иных средств под рукой не оказалось. В конце концов, модели неплохо зарекомендовали себя в лабораторных опытах над крысами, да и пес чувствовал себя превосходно. К тому же у Дормана попросту не имелось иного выбора. Он должен был рискнуть. Его охватили страх и неуверенность. Если он сделает то, что задумал, обратного пути уже не будет. Он не сможет отправиться в аптеку и купить противоядие.

Вспомнив о том, как эти люди предали его, обрекли на смерть, и все ради того, чтобы скрыть свои неприглядные делишки, Дорман наконец набрался решимости.

Он добавил активирующий гормон в жидкость-носитель, после чего хранящиеся в ней наномашины должны были приступить к самонастройке, адаптируясь к условиям окружающей среды.

В вестибюле лаборатории с мягким фырканьем взорвалась бутылка с зажигательной смесью, и тут же затопали бегущие шаги. Дорман услышал приглушенные голоса, спокойные, уверенные голоса профессиональных убийц, являвшие собой полный контраст ритмичным гневным воплям, доносившимся снаружи, где, по сведениям Дормана, должна была собраться толпа демонстрантов.

Он торопливо и беззвучно сделал себе укол. Мгновение спустя рядом с ним возник Дэвид Кеннесси. Теперь руководитель лаборатории выглядел испуганным, и для этого у него были все основания.

Один за другим прогремели четыре выстрела. Пули угодили Кеннесси в грудь, швырнув его спиной на лабораторный стол. Потом здание «Дай-Мар» мгновенно охватило пламя. Пожар распространялся куда быстрее, чем мог представить себе Дорман.

Он попытался бежать, но пламя настигло его, окружая со всех сторон. Раздался второй взрыв, и ударная волна припечатала Дормана к бетонной стене подвала. Лестница превратилась в сплошной поток огня, лизавшего его кожу. Глядя на свою пузырящуюся плоть, Дорман издал бешеный вопль, проклиная предателей…

Он очнулся от собственного крика, лежа под мостом. Эхо его вопля, отразившись от водной глади, еще долго витало среди перекрытий над головой Дормана. Он с трудом поднялся на ноги. Глаза постепенно привыкли к сумрачному лунному свету, проникавшему сквозь облачный покров. Тело корчилось в судорогах. Дорман чувствовал, как по коже бегают желваки, извиваясь и бурля по собственной воле.