Стальная рапсодия - Вацлав Подзимек

— Извини, я был на собрании ССМ в третьей роте. Никак не могли закончить, — оправдывался он. Однако в его словах скорее сквозила радость, чем сожаление. И причину этой радости он тут же выложил мне:

— Понимаешь, ужасно интересно. Раньше на собраниях молчали, как воды в рот набирали, и со всем соглашались. В последнее же время все так обсуждают поставленные вопросы, что не остановишь никого. Сегодня, например, разнесли в пух и прах решение комитета. Делают успехи!

Заместитель командира батальона по политчасти жил один. У него в комнате стояли такой же стол, как и у нас с Прушеком, такая же кровать и шкаф. Тем не менее обе комнаты сильно различались между собой, и не только потому, что в этой царил образцовый порядок. После минутного размышления я понял, в чем здесь дело. Мы с Прушеком живем в общежитии, а Влчек — у себя дома, в своей комнате. Он действительно создал здесь уютное жилище.

Копченое мясо было нарезано, четвертушка хлеба заняла свое место посредине стола, а я сгорал от любопытства, предложит ли Влчек чего-нибудь выпить. Предложил — достал бутылку красного. Моя симпатия к нему еще более усилилась.

— Очень вкусно, — похвалил я мясо, приканчивая третий кусок. — Это жена вам прислала? — спросил я через минуту, хотя и знал, что Влчек не женат. Просто своим вопросом, я хотел расположить его к откровенности.

— Мне с девушками не везет. С одной расстался незадолго до свадьбы.

— Лучше незадолго до свадьбы, чем через пару лет после нее, — рассудил я.

— Вот и я себе говорю то же самое, — подхватил он. — Я выбрал такую работу потому, что считаю ее серьезной, она мне нравится. И я не мог бы говорить одно солдатам и что-то совсем другое дома жене. Или выслушивать ее и поддакивать ради семейного благополучия. И я не смог бы пропускать собрания только потому, что дома стынет ужин или мы опаздываем в кино. Если уж я что-нибудь делаю, то мне хочется делать это как следует. Конечно, без семьи трудно. Но найти женщину, которая бы вместе со мной радовалась тому, что рядовой Чипера имел в этом месяце лишь один дисциплинарный проступок, тогда как в прошлом месяце целых три, или… считала бы причиной для семейного торжества тот факт, что наш батальон отстрелялся на «отлично», согласись, не так-то легко…

— Найдутся и такие, сколько хотите, — прервал я его почти философские рассуждения.

— Но пока мне не везет, — подвел он итог своему жизненному пути.

— А что, если дать объявление в газету? — предложил я.

— Уже давал: «Офицер ЧНА, образование высшее, двадцати пяти лет, среднего роста, ищет подругу соответствующего возраста, любящую природу и относящуюся с пониманием к работе, требующей много времени…»

— И что из этого вышло? — загорелся я любопытством. — Неужели никто не откликнулся?

— Что ты! Получил шестнадцать писем. Три дамочки сочли, что соответствующий возраст — это сорок лет, шесть сообщили, что любят природу, и просили указать размеры дачи. Остальные называли меня почему-то уже паном подполковником. Так ничего и не получилось. И потом, здесь есть еще одна проблема. — Влчек на секунду умолк, готовясь к дальнейшему повествованию.

Я вопросительно взглянул на него. Однако он не смог продолжить, так как в эту минуту в комнату, не утруждая себя предупредительным стуком, ворвался долговязый паренек.

— «Проблема» явилась сама, так сказать, в материализованном виде. Мой брат Павел, — представил его Влчек.

— Привет, — поздоровался с ним мальчик и, обратившись ко мне, добавил: — Добрый вечер.

— Зачем пожаловал? — спросил Влчек с беспокойством.

— Ужасно важное дело, брат, — начал Влчек-младший. — Достали лыжи, о которых я тебе говорил. Прямо красота.

— Сколько? — поинтересовался Влчек уже без тревоги в голосе.

— Мне не хватает трех сотен. Я хотел бы одолжить их до будущей недели.

Влчек махнул рукой, и по этому жесту было ясно: он уверен, что денег своих больше не увидит. Поручик подошел к шкафу, вытащил из него записную книжку с несколькими стокроновыми бумажками и три из них дал брату. Павел, обрадованный, сунул их в карман и собрался уходить.

— Не хочешь поесть с нами? — показал Влчек на копченое мясо.

— Я уже ужинал, — ответил младший брат. Потом, однако, в полном противоречии со своим заявлением как бы на минутку подсел к столу и съел все, что там было, не удостоив вниманием лишь хлеб да бутылку с вином.

— Как дела на фабрике? — поинтересовался Влчек.

— Нормально, — ответил Павел.

Однако Влчек-старший не был намерен ограничиваться общими словами.

— Как чешский язык? — спросил он.

— За последнюю неделю две четверки.

— А математика? — допрашивал Влчек.

— Не вызывали. А вызовут, у меня всегда готов ответ. Да, я на одну секунду улучшил свой результат на тысячу метров, — похвастался Павел, и я сразу уловил, что на спортивные темы он любит говорить больше всего.

— Как ты теперь доберешься до интерната? — озабоченно спросил старший брат. — В это время уже ничто не ходит.

— Так же, как и сюда, — заявил он. — Бегом. Шесть кэмэ до тебя и шесть обратно — это для меня пустяк. Я ведь тренируюсь.

— В субботу придешь?

— В субботу нет, брат. Едем в Прагу. На следующей неделе приду. Ну, пока!

Влчек-младший был уже в дверях, когда вспомнил, что в комнате есть еще один человек, и попрощался: — До свидания!

— Хороший малый, — сказал я, когда мы остались с поручиком одни. — Ваши, верно, на него не нарадуются.

Влчек помрачнел:

— Радовались. Еще год тому назад. Сейчас их уже нет в живых. Они погибли из-за одного растяпы. — Поймав мой вопросительный взгляд, он продолжал: — Они возвращались из Моравии, где были в гостях у знакомых и заодно навестили могилу маминых родителей. Дело было в ноябре, и в четыре часа дня уже нужно было включать фары. Целый час они тащились за колонной машин. Обгон был невозможен, узкая шоссейка петляла по лесу. Потом началось широкое шоссе, ровное как ладонь, и отцу захотелось наверстать упущенное время. Он спешил, так как не любил ездить ночью. На скорости девяносто километров он обошел пару автомобилей и оказался за грузовиком с прицепом, едущим впритык к разделительной черте. Отец немного взял влево, чтобы посмотреть, что там впереди грузовика. Встречных машин видно не было, поэтому он решился на обгон. Включив левый свет, он рванул вперед. И в этот момент обнаружил, что на него несется машина с погашенными фарами. Однако он был — уже на уровне кабины грузовика. Водитель не мог его видеть, так как машина отца как раз находилась вне видимости его зеркала заднего вида. А это означало, что водитель грузовика не возьмет вправо и не сделает ничего, чтобы помочь ему.

Все зависело от отца. Отойти обратно за грузовик он за такое короткое время не мог, поэтому прибегнул, к единственному, что ему оставалось, — нажал на газ до отказа. Его машина оказалась на полкорпуса впереди грузовика. Только тогда водитель грузовика заметил его, затормозил и постарался взять как можно больше вправо, чтобы отец смог проскочить между машинами. Водитель машины с выключенными фарами наконец-то тоже прореагировал. Он рванул свою «шкоду» вправо и выехал на обочину. Однако его машина при этом потеряла управление. Отцу уже не удалось проскочить, и он врезался в ее левое заднее крыло, от него отскочил вправо — прямо под грузовик.

Мама умерла на месте, отец — через два дня, успев еще все это рассказать.

Влчек умолк. Всегда решительный замполит превратился в человека, нуждающегося в утешении. А я не знал, что ему сказать. То, что приходило в голову, казалось неуместным.

После минутного молчания он продолжал:

— В суд я шел с одним желанием — отомстить. Однако это желание быстро пропало. На скамье подсудимых сидел растерянный человек, который тогда, во время аварии, отделался синяками. Заботливый отец семейства, образцовый работник, он в жизни и мухи не обидел. В тот ноябрьский день ему показалось, что удобнее ехать без фар, поэтому он их и выключил. Он забыл, что дело не только в том, чтобы он хорошо видел, но и в том, чтобы и его видели.

Когда суд удалился на совещание, чтобы вынести приговор, я сбежал. Не хотел ничего слышать. Я бы должен был ненавидеть этого человека, но не мог…

Остались мы с братом одни. Павел на севере Чехии, а я на западной границе. Мне было ясно: он должен находиться со мной рядом, чтобы я смог хоть в малой степени заменить ему отца. Уже давно было решено, что Павел поступит в гимназию. Это можно было бы сделать и здесь. Но не может же он жить со мной в общежитии.

После некоторых размышлений я предложил, один вариант, и Павел с ним согласился: он будет учиться на столяра в училище при фабрике в нескольких километрах отсюда. Там и получит аттестат зрелости. Он живет в интернате, имеет все необходимое. Хорошо учится, отлично бегает. Мне бы хотелось, чтобы было наоборот. Чтобы он отлично учился и хорошо бегал. Но что поделаешь? На субботу и воскресенье Павел приезжает ко мне. Я кормлю его тут обедами собственного приготовления. В последнее время я преуспел: с яичницы с колбасой перешел на котлеты. Так что девушка, которая согласится выйти за меня замуж, должна принять и Павла. С его пропотевшими тренировочными костюмами и грязными комбинезонами, с его способностью съедать все, что ни попадет под руку. Согласись, что я не лучшая партия…