Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ох-хо-хо! Что будет через месяц? Великий Господи, сделай так, чтобы я умерла в этом августе! Ведь тоска, как подумаешь, что через месяц будешь одеваться, собирать книги, будут ходить учителя – фу-уй! Умирать время: довольно, кажется, жила, и хотя настоящей жизни не видала и ничего не знаю, но умереть все-таки мое первейшее желание. Настоящая-то жизнь – там, у Бога, и мы живем на земле пресмыкаясь.
13 августа. К вечеру вдруг сверкнула молния, но грома нет, и теперь, когда пишу, разразился ливень. Кругом темно, все стихает, и в природе разливается какая-то теплота… Еще 33 часа, и мне 15! Давно мне хотелось, чтобы цифры совпали, и наконец-то. Скоро время идет, и пусть идет оно быстро-быстро, не давая ни минутки нам назад оглянуться, чтобы подумать о прошлом, – все это глупости одни. О, была бы моя власть, было бы время действительно в образе старого старика, – я бы крикнула на него: ну, скорей, время, скорей, беги, беги, не уставая, быстро, вперед, не давай никому раздумывать!.. – И бежало бы время, чем быстрее – тем лучше, тем ближе к смерти, к могиле.
Тетрадка кончается; напишу для конца что-нибудь о «кончине». Это было 7 лет тому назад; гувернантка у нас была Зинаида Андреевна. Было дело летом. З.А. сидела на складном стуле около беседки, держа в руках «Московские Ведомости»; я стояла, опершись локтями на ее колени, и слушала, как она начала рассказывать горничной:
– В одном селе упала с неба бумага и будто бы эта бумага кричала: «Вы все грешники и недостойны меня поднять». Тогда нашелся один праведник, который ее поднял и прочел, что через 7 лет будет кончина века.
Тогда, помню, я подумала: через семь лет… мне будет уже 14… и эта цифра показалась мне огромной. За весь этот семилетний промежуток я иногда вспоминала об этом рассказе и считала, сколько лет осталось до кончины века. И вот – до сих пор ее нет. Экую, подумаешь, глупость люди выдумают…
16 августа. Завтра молебен, и значит – ученье… да что про него толковать, скучно. А нынешний год обязательно надо бы учиться; впрочем, я это давно знаю, следовательно – нечего и писать. Так и чувствуешь уже учебную обстановку, даже кажется, что Ал. Ник. на фотографической карточке строго смотрит на меня и говорит: «Ну-с, вы приготовили эту теорему, а там посмотрим несколько задачек». Этот год последний; дай Бог всего хорошего.
20 августа. Вчера был молебен… У о. Клавдия и о. дьякона новые ризы: золотые с серебряными крестами; еще две иконы на подставках по сторонам царских врат тоже новые. Завтра ученье…
21 августа.
Не грех ли для начала года
Так глупо время убивать?
Пробило 8 часов, Михаил открыл ставни, – тусклый свет дождливого дня как-то лениво проник в комнатку, скользнул за ширмы, и тем заставил открыть глаза мою милость. – Ну-с, подумала я (и едва не сказала вслух), а ведь сегодня надо… и взглянув на висевшее напротив форменное платье, принесенное еще с вечера, не докончила своей мысли: чего ж тут размышлять? Обряд одевания моего затянулся долго: день был скверный, лил дождь, все было как-то лениво, отчего же и человеку в такой день не полениться одеться быстро?
Вышла я в столовую, наскоро выпила чаю или молока и, взяв зонт и «календарь для учащихся», быстро пошла по дороге к своей гимназии.
Двери были отворены, и на вешалках в передней висело уже множество шляп и одежд; Степан сидел на ларе и курил. Взбежав по лестнице, я прошла через залу и отворила дверь седьмого класса. Там слышался смех, болтовня и шелест сшиваемых новых тетрадей из казенной бумаги; некоторые из воспитанниц доканчивали очень полезную, придуманную ими штуку: в крышку столика вбиты были четыре гвоздя и на них крестообразно обвивались нитки; пространство между нитками и крышкой служило вместо портфеля для вкладывания бумаги, тетрадей, нот, писем и т. д. Поздоровавшись со всеми, я, как деловой человек, осведомилась о новых книгах.
– Пиши, – сказала Оля, – таблицы логарифмов и руководство косматой географии Малинина и Буренина.
Я записала буквально ее слова.
– Да ты смотри, не спроси так в лавке по рассеянности, ведь могут тебе дать «косматую» географию! – Кругом засмеялись. Я окончила записывать, больше делать было нечего, и я решила идти домой…
– Нет, не пойдете, – вдруг вымолвил Шкалик, встретив меня в зале. Оторвавшись на минутку от журнала, он удивленно глядел на меня:
– Оставайтесь здесь.
– Неужели до 4-х? – перебила я его, совершенно недоумевая от такого решения.
– До тех пор, пока Надежда Ивановна не разрешит, – был ответ.
– Не пустила, – возгласила я, вернувшись в класс.
Вошел Шкалик.
– Приходящие будут здесь, а вы уйдете домой на завтрак в 12 часов, и чтобы в 2 часа опять прийти сюда.
– Зачем?
– Да что вы, поглупели, что ли, за лето? – накинулась на меня Александра Андреевна. – Ведь придут же учителя, а если их нет, то все же вы должны сидеть и ждать! – И рассерженный Шкалик убежал к своему безответно-покорному стаду – третьим. Вот и сиди! Старая история.
Вскоре наши достали расписание и торжественно внесли его в класс. «Понедельник. Первая – математика, вторая – история, третья…» – раздался громкий голос читавшей, покрываемый удивленными восклицаниями остальных. Работу прервал звонок, напоминавший час моего освобождения, и я убежала без оглядки домой. О близости 2 часов я не беспокоилась: еще вчера сказали нашим, что Г-ев не придет, будет пустой час и опоздать теперь минут на пять – не беда. Взяв с собою романы,
