Выход воспрещен - Харитон Байконурович Мамбурин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Навыки шантажа и угроз, — хмыкнула курящая женщина, спокойно меня рассматривая, — И откуда они у сироты из Кийска с таким примерным прошлым?
— У меня было тяжелое и очень прозрачное детство, — голод и усталость слегка урезали мне инстинкт самосохранения, — Чем обязан радости увидеть вас в столь скором времени?
— Наглость и эрудицию тоже нужно добавить, — во взгляде небесно-голубых глаз на меня симпатия отсутствовала как класс, — Но это скорее хорошо. С Синицыным мог бы быть и понаглее. Хотя там мелкие были… пойдет.
— Везде прослушка? — удивился я, а затем почувствовал себя довольно тупым, парадоксально при этом испытав прозрение — часы! Подняв руку с ними, начал разыгрывать из себя дауна, пытаясь понять, откуда такие технологии миниатюризации в 1991 году?
— Не прошло и дня, — удовлетворенно заметила моя новая «мама-батя», носящая крайне приметную фамилию Окалина. Встав с дивана, женщина затушила сигарету о пепельницу и пошла по коридору, бросив через плечо, — Идём, Изотов. Знакомить вас буду. Сумки у парней, кстати, твои. Мы решили тебя, сироту казанскую, слегка… как это у вас, у урок, говорится? Подогреть. Да.
Очаровательно.
Апартаменты с номером «28» были оснащены закрытой дверью, что тетю бы не остановило, даже не будь у нее ключа. Но тот был в наличии. Добыв его из кармана, Нелла Аркадьевна открыла дверь, а затем, перебросив ключ мне, вломилась в хату, выступая авангардом у двух мордоворотов, немногим ей уступающим по габаритам. Изнутри тут же послышался удивленно-испуганный одинокий вопль.
И он, кстати, повторился, причем на полтона громче, когда обитатель комнаты, увидел еще и меня. Был он одет в семейные трусы не первой молодости, но относительной чистоты, и по этой причине смотрелся на фоне трех здоровенных военных как воробушек среди сенбернаров, трясясь своим тощим подростковым телом. Рассматривая его боящееся лицо, я пришёл к заключению, что парень смазлив почти до отвратительности, является носителем волос соломенного «выгоревшего» цвета, а до кучи еще и голубоглаз. Единственным, что его слегка извиняло, были зажатые в левой руке очки, с которых капала вода.
— Вот, знакомься, Изотов, — не чинясь, моя новая начальница села на одну из кроватей довольно просторной и не захламленной комнаты, на что предмет мебели отреагировал скрипом начавших немедленно умирать пружин, — Этот прекрасный молодой человек, по имени Павел Иннокентьевич Салиновский, и будет твоим гидом и защитником в этом городе. Кстати, он тоже неосап второго поколения.
Я с великим сомнением обозрел навязываемые мне мощи. Не внушало абсолютно его боязливое состояние, хотя по внешности нас, мутантов, судить явно не стоит. Сам являюсь жилистым и дохловатым, но посильнее взрослого человека. Или полутора. Или двух.
— Это кто?! — наконец, прорезался голос у блондинчика, дав нехилого такого петуха в конце, — Этот — Изотов?! Тот самый?!
— Да, Паша, тот самый, — прохладно ответила ему валькирия, озираясь в поисках пепельницы. Ничего подобного рядом не было, но проблема оказалась решаемой — один из сопровождающих шкафов тут же закопался в принесенный им баул, добыл оттуда здоровенную почти вазу из искусственного хрусталя, и, водрузив её на стол возле начальницы, снова застыл столбом. Чиркнула спичка.
— Н-не-лла Аркадь-евна, — промямлил блондин, — Его внешность… Как…?
— Не волнуйся, Салиновский, в институте Изотов будет в маске.
— Аа… вне?
— А как сам захочет, — выпустила струю дыма блондинка, садясь ко мне вполоборота, — Всё остальное он решает за вас двоих. Кроме того, Паш, лаврушка теперь будет только у него. Понял? Услышу, узнаю, даже просто заподозрю, что у тебя заныкан где-то хотя бы листик… ты знаешь, что будет. Вы теперь как две птички-неразлучницы, только он рулит, а ты слушаешься.
Парень принял полумертвый вид, а вот у меня слегка кончилось терпение. Вообще, я парень хороший и не наглый, но, когда ты последний раз ел в Кийске, а сейчас уже в городе на границе с Китаем, да еще и после нескольких лекций, потребности организма слишком давят на всё.
— Нелла Аркадьевна, что я должен знать о Паше? Прямо сейчас? — хмуро посмотрел я на начальницу.
— Пашеньку считай своей полной противоположностью, Изотов, — дернула губой валькирия, — Он на вид ничего так, а внутри полное говно. Правда, когда есть лаврушка. Когда её у Пашеньки нет, то он вот такой унылый мальчик и слегка ссыкунишка. Жить можно. Но слишком наш Пашенька любит лаврушечку и те чудеса, что творит с её помощью, да, Салиновский? Настолько, что уже почти вычеркнут из списков живых советских граждан. Нет у Пашеньки самоконтроля, поэтому теперь за него ты, Виктор.
Сказать, что блондин был счастлив всё это услышать — крупно преувеличить. Слушая неторопливую речь женщины, Паша дергался, но в основном из-за обидного и пренебрежительного тона, а вовсе не по сути дела.
— Нелла Аркадьевна, — мрачно посмотрел я на женщину, — Мы знакомы всего чуть-чуть, но я вас уже безмерно, даже, можно сказать, безумно уважаю! Приблизительно также, как хочу сейчас кушать, мыться и спать… а это, поверьте, очень сильные чувства. Но последнее я готов превозмочь, дабы со всем уважением выслушать все подробности о человеке, которого вы охарактеризовали как весьма важного в моей будущей жизни.
Долгий взгляд глаза в глаза. Почему-то я не видел привычной «базисной» антипатии ни в глазах майора, ни у её подчиненных. Это слегка напрягало. Даже несмотря на то, что оба шкафа слегка затряслись после моего задвига о уважении.
— Антон, дай парню пожрать, оно в твоей сумке, — начала командовать майор, — Салиновский! Штаны на жопу, жопу на кровать, рот на замок, изображаешь кактус, понял? Игорь, присмотри за входом, общежитие всё-таки.
Грызя палку сервелата с батоном и бутылкой кефира, я внимательно слушал емкие, исчерпывающие объяснения майора. Ей явно не по чину и времени было объяснять прописные истины, но и оставлять двоих пацанов, один из которых явно был неравнодушен к какой-то дури, держателем которой предполагалось
