Охотники - Джеймс Фелан

Снег пошел сильнее, и мне пришлось спрятаться в подъезде одного из домов. Я стал рассматривать обложку книги. На ней был изображен худой мужчина в лодке, завернутый в желтое покрывало. Лодка плыла по реке или по морю… Но нет: вода была спокойная, лодку окружали лилии, даже движение лодки не нарушало гладь воды. Я положил книжку в боковой карман куртки – в другом уже лежал револьвер – и натянул капюшон.

Я шел на восток между опустевшими домами, а в голове под скрип шагов на снегу звучали вопросы: «Почему? Почему это случилось?» Шаг – «Почему?», еще шаг – «Почему?», еще шаг – «Кто?», шаг – «Россия?», шаг – «Франция?», шаг – «Китай?», шаг – «Корея?», шаг – «ЦРУ?». Я засмеялся. Да уж, почти рэп получился. Наверное, я сошел с ума, как и те, кто натворил все это. Нормальные люди на такое не способны. Снести с лица земли город, заразить его жителей какой-то гадостью. Зачем кому-то понадобились жизни самых обычных людей? Я не мог придумать ни причин, ни оправданий.

Через парк Стейвесант я вышел на авеню Си и решил свериться с картой. До Ист-Ривер было недалеко. Хорошо бы посмотреть, что там делается, откуда-нибудь сверху – с крыши, например. Но тогда придется подниматься одному по темной лестнице – нет уж. Поэтому я решил рискнуть и подойти к берегу, тем более что до него было рукой подать, а я и так уже наплевал на осторожность. Ради Дейва, ради всех нас я должен был узнать, в каком состоянии мосты.

Я спрятал карту, достал пистолет и направился к берегу. Из-за сильного снега не было видно почти ничего. Даже если на берегу остались охотники, они не успеют заметить меня первыми.

Чем ближе я подходил к реке, тем сильнее дул ветер и безжалостнее хлестал по лицу снег. Интересно, а если я столкнусь с охотником, смогу ли поступить, как Дейв? Интересно, а сам он сможет поступить так же еще раз?

Через пять минут я был в конце Двадцать пятой улицы, по пешеходной дорожке прошел под транспортной развязкой и уперся в невысокое ограждение, сразу за которым, если не считать узенькой полоски травы, начиналась река. Берег был пуст – ни охотников, ни животных, ни единой живой души. Я подождал, пока ветер немного разгонит туман над водой. Судя по карте, именно с этого места лучше всего просматривается южное направление.

Снег чуть поутих, и открывшийся вид поразил меня. Я будто оказался на месте Дейва, ощутил его боль. Хорошо, что его здесь не было.

Вильямсбургский мост рухнул. Опоры сохранились, но само полотно моста свисало двумя обрывками в воду. По течению медленно плыла яхта…

Донесся какой-то звук. Я наклонил голову и прислушался, но ветер и плеск волн все заглушали.

Звук повторился. Он шел из тоннеля под трассой.

Я бегом вернулся к тоннелю. На противоположном конце в пятне света был виден темный человеческий силуэт. Он постепенно приближался. Я сразу узнал эту походку, и внутри всё сжалось: ко мне шел охотник.

Я отвел затвор. Оказалось, в патроннике уже был патрон, поэтому следующий выпал на землю. И зачем я вообще взял пистолет? Надо было выбросить в реку. Но палец сам лег на спусковой крючок – уверенно, легко.

Силуэт приближался, скоро можно будет рассмотреть лицо. Я старался держать пистолет как можно крепче. Может, дать несколько предупредительных в воздух?

Ко мне шел подросток, почти мальчик…

Наверное, не старше меня. Такого же роста, как я, такой же комплекции. Самый обычный подросток. Измученный, бледный, очень худой, совсем обессилевший. Так в телевизоре выглядят беженцы.

– Стоять! – закричал я. Перед глазами встал мужчина, которого застрелил Дейв, и я сильнее сжал в руке пистолет. Да, я смогу это сделать. Если он подойдет ближе – смогу.

– Стоять!

Охотник приближался. Пистолет в руке задрожал. Парнишка не смотрел на меня, он даже не видел меня, он смотрел на Ист-Ривер за моей спиной. Он прошел совсем рядом, в пяти шагах от меня, перелез через ограду и спустился к воде, сложил руки лодочкой, зачерпнул воды, поднес ко рту, отхлебнул, сплюнул – вода была соленая. Его стошнило. Он распрямился и посмотрел на воду так, как я, наверное, смотрел бы на вдруг появившийся спасательный катер.

Мальчик отвернулся от реки и увидел меня. Его глаза ничего не выражали – совсем как у мистера Лоусона в первый день. Он перелез через ограду и, не отрывая взгляда, направился ко мне. Каждый шаг давался ему с трудом. Теперь я мог рассмотреть его лицо: очень худое, с острыми скулами. Скорее всего, со дня нападения он ничего не ел.

– Стоять! Стоять на месте!

Держа его под прицелом, я отступил назад. Он не отрывал от меня взгляда. Интересно, а он вообще слышит меня? Может, я слишком тихо говорю? Ведь я пробыл один довольно долго – вдруг я разучился говорить с людьми?

Нас разделяло не больше шага. Когда он собрался сделать этот шаг, я выставил вперед руку чтобы остановить его, и он упал. Медленно поднялся, снова двинулся ко мне. Я оттолкнул его сильнее, он снова упал и остался лежать на снегу. Сил подняться у него не было. Мне стало жалко его.

Я спрятал пистолет в карман, достал бутылку с водой, открутил и приложил к губам парня. Он казался мне почти братом. Он не стал отталкивать бутылку, я влил немного воды ему в рот, подождал, пока он проглотит ее. Сначала он пил из моих рук, глядя мне в глаза, а потом сам взял бутылку обеими руками. Мой поступок, казалось, помог ему вспомнить, как ведут себя обычные люди. Он оперся на локти и, полусидя, сделал еще пару глотков. Он смотрел мне в глаза, а мне было страшно и больно, и только один вопрос звучал в голове: «Кто же ты?»

Я достал яблоко, откусил немного и приложил к его губам. Глаза у него расширились, он слизнул выступивший сок, но даже не попытался откусить мякоть. Руки у него дрожали, кончики пальцев были почти черными. К своему стыду, я так и бросил его там на снегу. У нас с ним общее будущее, думал я, возвращаясь по тоннелю под развязкой. Он мог оказаться на моем месте, а я – на его. В этом мире ни он, ни я никому не нужны, любая встреча с другими людьми – всего лишь случайность. В голове зазвучали слова Анны: «Доброта первого встречного»[4]. Ее слова все больше походили на слова из книг, которые она читала, слова Мини – на фильмы, которые она смотрела, а Дейв все больше молчал и говорил, лишь когда был очень зол, и преимущественно то, что я сам хотел сказать. В каком-то роде мы все говорили друг за друга.

Я возвращался к полицейской машине и наделся только на то, что до захода солнца успею найти дорогу к небоскребу, ставшему моим домом.

12

К машине я вернулся уже в сумерках: зимой темнеет рано. Я включил печку разулся, снял мокрые носки. Окна запотели, поэтому я включил на максимум обогрева еще и кондиционер. Фары не зажигал. Минут пятнадцать гонял радио, и наконец мне удалось поймать хоть что-то: на одной из средних частот еле слышно, с помехами, играла музыка – пел Билли Холидей. И только через несколько минут я понял, что песня передается в записи, повторяясь снова и снова. Наверное, где-нибудь в горах сохранилась автоматическая радиостанция.

Я никак не мог решить, что делать дальше: ехать или остаться здесь. Снова повалил снег, и стало почти ничего не видно. Можно, конечно, включить дальний свет и противотуманные фары, но тогда я сразу превращусь в мишень. А оставаться ночевать в машине совершенно одному… Ладно, подожду, может, снег чуть утихнет, и я смогу более или менее безопасно доехать до Рокфеллеровского центра.

Пока я бродил по городу, сюда кто-то приходил: посреди дороги, недалеко от моей полицейской машины, появился большой и, видимо, тяжелый мусорный контейнер. Чтобы проехать, придется идти на таран. Я оценивающе разглядывал его в зеркале заднего вида и понемногу начал ненавидеть, да так, что вдруг остро захотел со всей дури врезаться в него.

В рюкзаке я нашел еще одно яблоко и три пачки моих любимых орешков кешью – интересно, кто из ребят положил их? Поедая орехи, я рассматривал салон, хотя каждый сантиметр был давно изучен мной вдоль и поперек. Стало почти совсем темно.

Еще через какое-то время стемнело окончательно, и вот тогда стало действительно ничего не видно: наверное, именно так чувствуешь себя в подводной лодке, которая залегла на дно. Фонариком я посветил на указатель уровня топлива: две трети бака. Я согрелся, одежда просохла, и можно было выключить двигатель. Решив никуда не ехать, пока снег не прекратится, я устроился поудобнее, укрылся курткой и постарался уснуть. Дома мне никогда не удавалось вспомнить, что же мне снилось, и я даже думал, а не сон ли – вся моя жизнь. А если моя жизнь все же была сном, то почему вдруг он превратился в такой долгий ночной кошмар?

Я проснулся оттого, что машину качало.

Я вытер рукавом струйку слюны, вытекшую из уголка рта, и еще какое-то время пытался сообразить, где я. Мне показалось, что я еще маленький мальчик и заснул на заднем сиденье. Но отца нигде не было – только на приборной панели лежал пистолет. Стекла запотели, но снаружи было светлее, чем внутри. Наверное, вышла луна. Я хотел открыть дверцу и в последний момент отдернул руку: машина все еще покачивалась на амортизаторах. Будто в меня кто-то врезался сзади или оперся на багажник и раскачивает его. Желудок свело от страха, когда я вспомнил, из-за чего проснулся.