Плач серого неба - Максим Михайлов

— Да что вы все о Творце? — пожимает плечами альв, — после Раскола и ваш Творец, и все царство Порядка — один большой миф. Традиция, которая живет в умах, но умирает в душах. Верят в наше время лишь одинокие фанатики вроде вас, а остальные или повторяют за вами, или еще помнят, как надо верить, и действуют привычкой, а не порывом.

— Позвольте, — смеется священник, — по-вашему, если Творец не отвечает — Он не слышит? Вы говорите о Создателе всего. Весь разум мира, вся его — ваша — магия — лишь часть Его замысла. С чего же вы взяли, что Он станет повиноваться и прибегать по первому зову? Не нам знать Его планы, мы можем лишь преклонить головы перед неоспоримой мудростью и в меру своих сил попытаться ее постичь. Неужели это вас так оскорбляет?

— Не совсем. Мне противны возня и словоблудие. Вы пытаетесь поработить каждую душу этого мира, и причина всегда одна — спасение. Невероятное лицемерие, отче, говорить о спасении и свободе души, и в то же время нагибать народ перед Творцом.

— А что вас оскорбляет в склонении головы перед Создателем?

— Все. Рабская покорность. Унижение. И знаете, что раздражает сильнее всего? Преемственность. Каждая живая душа, которую этот хитрец создал по своему образу и подобию, стремится к тому же — ползать на брюхе и тянуть за собой других. Разве это не оскорбительно?

— Боюсь, я понимаю, к чему вы клоните, — священник печально смотрит альву в глаза. — Но, кажется, тут дело не в Творце и не в Церкви. Разве вы не знаете первооснов Кодексума? Воля каждого живого существа в Мире неприкосновенна. Каждый — сам себе хозяин, и что он делает с этой свободой — его личное дело. Вам ненавистно, что кто-то посвящает ее Творцу, это я понял. И это наталкивает на очень печальный вывод.

— Ничего печального, — широко ухмыляется гость, — я ожидал большей проницательности, но вы что-то долго возились. Так что же? Станете уговаривать спасти душу? Распишете прелести рабского служения?

— Полагаю, свои отношения с Хаосом вы рассматриваете иначе?

— В корне, батюшка, в корне иначе. Вы вот сказали, что Творец ни за то не откликнется на ваш зов, пока сам того не захочет. А Бесформенный разрешает пользоваться его силой — безграничной, заметьте, — в любое удобное мне время. Вот, взгляните.

Под его взглядом стены кельи почернели и принялись сочиться кровью — на одной проступила красная человеческая, вторая покрылась зеленой альвийской, а с третьей потекли ручейки тускло-багровой цвергольдской. У самого пола ручейки изгибались и текли вверх, замыкая отвратительный влажный круг.

— Безграничная власть над материей, понимаете? Подачки Творца подобны костылям для инвалида — вы осваиваете одну стихию, и счастливы по уши. А ведь мир создан из предвечного Хаоса, как можно об этом забывать?

— Не можно, — согласился священник, — вы ведь помните, что создал его именно Творец?

— Так почему вы отрицаете Хаос, если даже ваш начальник не гнушался обращаться к его силе?

— К материи, исключительно к материи. Творец отмерил нам ровно столько Хаоса, сколько могут вместить наши души. А служить Хаосу — значит лишиться и чувства меры тоже. Мне страшно даже думать о последствиях.

— Вам страшно. Прекрасный ответ. Так может, вся проблема в обычном страхе перед неведомым? Вы не хотите…

— …Вернуть Хаос в мир? Конечно не хочу. Довольно и одного Раскола. Не станете же вы равнять дом с землей только потому, что его кирпичи когда-то из нее вышли? Неужели вы не можете смириться, что не все на свете вам подвластно?

— Мне подвластно все. Отче, вы просто не хотите понять — щедрость Хаоса к своим слугам безгранична.

— Позвольте, вы сказали «слугам»? А что стало с кредо «не склонять головы пред кем бы то ни было»? Уж не в том ли беда, что вы не владеете ничем — даже собственной жизнью, но боитесь это признать?

— Хватит! — Лицо альва страшно исказилось, задергались скрюченные яростной судорогой пальцы. Кровавые ручейки на стенах вскипели и вдруг застыли отвратительным кружевом. — Вы у опасной черты, отец! Долой словесные игрища, прочь, бесполезные диспуты. Буду краток: мне нужно это здание. С вами или без вас… У нас же свобода воли, не так ли? Ну так выбирайте — умереть или присоединиться ко мне. Не обещаю, что мы сразу сработаемся. Пропасть между нами несомненна, но я готов поработать над постройкой моста. Что скажете, отче? — Предлагаете место подле себя? А как же мои прихожане? Я не хочу оставлять их.

— И не надо! Даже так: я категорически против! Конечно же, паства без пастыря — никуда. Но я надеюсь, наша дружба найдет отражение в ваших проповедях?

— То есть, вы хотите убедить меня, что Хаос несет миру просвещение и свободу и надеетесь, что я донесу это до прихода?

— Совершенно верно, — усы гостя радостно вспорхнули, а глаза засияли, будто и не было мимолетной вспышки гнева, — ведь я не прошу ни о чем постыдном, не навязываю свои доктрины и даже оставляю шанс переубедить меня самого! Разве не пойдет это на пользу лично вам и всей Церкви?

— А вы хитрец, — печально улыбается отец Жосар. — Но ничего не выйдет. Видите ли, я все это уже проходил.

— Что это значит?

— Лишь то, что я не предам паству. Давным-давно мне казалось, что между Хаосом и одушевленными и впрямь можно проложить мост. Что достаточно лишь понять суть Бесформенного, и немедленно все заживут припеваючи, а Раскол скоренько растворится в истории. Только я ошибался. И из-за этой ошибки могли погибнуть одушевленные — не всегда телом, но всегда душой. Даже не знаю, хочется ли мне чего-то меньше, чем повторить подобное. Пожалуй, нет. И я навсегда усвоил одну очень важную истину. Хаос сам по себе — безмозглый сгусток абсолютной материи. У него нет мыслей, чувств, переживаний — ничего. И сам по себе он не несет ни вреда, ни пользы — как не несет ее, скажем, кусок железной руды. По-настоящему страшен тот, кто превращает Хаос в идею. Случился бы Раскол, не начни Кенжас Безумный проповедовать служение Хаосу? Никогда. Никому в здравом уме не должно поклоняться материи. Но если за дело берется кто-то, наделенный душой, — вот тут начинается настоящий кошмар. Погубить душу может только другая душа, и я не хочу ей становиться.

Отец Жосар замолкает и смотрит альву прямо в глаза. Тот словно застывает на несколько мгновений, а потом вдруг с силой бьет кулаком о ладонь. Лучина на столе ярко вспыхивает.

— Вот удивительно, — ночной гость делает паузу и шевелит губами, будто пережевывает несущественные мысли, — огонь — самая близкая к Хаосу стихия. Он изменчив и непостоянен сильнее, чем даже воздух, но не зависит от других элементов. Он поглощает все и сплавляет воедино. Маги огня — самые интересные собеседники. От них не знаешь, чего ожидать. Но поди ж ты, вы все равно проходите огонь в университетах и лепите его на Круг. Вы знаете, отче, что у вас задатки сильного огненного мага? Нет? А я вот знаю. Вижу так же ясно, как это упрямое выражение на вашем лице. Я чувствую в вас огонь. Почему же вы не желаете выпустить его? Дать свободу?