Полное собрание сочинений - Евгений Боратынский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
156
Есть милая страна, есть угол на земле,Куда, где б ни были: средь буйственного стана,В садах Армидиных, на быстром корабле,Браздящем весело равнины океана,Всегда уносимся мы думою своей,Где, чужды низменных страстей,Житейским подвигам предел мы назначаем,Где мир надеемся забыть когда-нибудьИ вежды старые сомкнутьПоследним, вечным сном желаем.……………………
Я помню ясный, чистый пруд:Под сению берёз ветвистых,Средь мирных вод его три острова цветут,Светлея нивами меж рощ своих волнистых;За ним встаёт гора, пред ним в кустах шумитИ брызжет мельница. Деревня, луг широкой,А там счастливый дом… туда душа летит,Там не хладел бы я и в старости глубокой!Там сердце томное, больное обрелоОтвет на всё, что в нём горело,И снова для любви, для дружбы расцвелоИ счастье вновь уразумело.Зачем же томный вздох и слёзы на глазах?Она, с болезненным румянцем на щеках,Она, которой нет, мелькнула предо мною.Почий, почий легко под дёрном гробовым:Воспоминанием живымНе разлучимся мы с тобою!Мы плачем… но прости! Печаль любви сладка,Отрадны слёзы сожаленья!Не то холодная, суровая тоска,Сухая скорбь разуверенья.
{1832}
157. К. А. ТИМАШЁВОЙ
Вам всё дано с щедротою пристрастнойБлаговолительной судьбой:Владеете вы лирой сладкогласнойИ ей созвучной красотой.Что ж грусть поёт блестящая певица?Что ж томны взоры красоты?Печаль, печаль – души её царица,Владычица её мечты.Вам счастья нет, иль, на одно мгновеньеБлеснувши, луч его погас;Но счастлив тот, кто слышит ваше пенье,Но счастлив тот, кто видит вас.
{1832}
158
Своенравное прозваньеДал я милой в ласку ей:Безотчётное созданьеДетской нежности моей;Чуждо явного значенья,Для меня оно символЧувств, которых выраженьяВ языках я не нашел.Вспыхнув полною любовьюИ любви посвящено,Не хочу, чтоб суесловьюБыло ведомо оно.Что в нём свету? Но сомненьеЕсли дух ей возмутит,О, его в одно мгновеньеЭто имя победит.Но в том мире, за могилой,Где нет образов, где нетДля узнанья, друг мой милой,Здешних чувственных примет,Им бессмертье я привечу,Им к тебе воскликну я,И душе моей навстречуПолетит душа твоя.
{1832}
159. ЭПИГРАММА
Кто непременный мой ругатель?Необходимый мой предатель?Завистник непременный мой?Тут думать нечего: родной!Нам чаще друга враг полезен, —Подлунный мир устроен так;О, как же дорог, как любезенСамой природой данный враг!
Начало 1832
160. МАДОНА
Близ Пизы, в Италии, в поле пустом(Не зрелось жилья на полмили кругом),
Меж древних развалин стояла лачужка;С молоденькой дочкой жила в ней старушка.
С рассвета до ночи за тяжким трудом,А всё-таки голод им часто знаком.
И дочка порою душой унывала;Терпеньем скудея, на Бога роптала.
«Не плачь, не крушися ты, солнце моё! –Тогда утешала старушка её. —
Не плачь, переменится доля крутая:Придёт к нам на помощь Мадона святая.
Да лик её веру в тебе укрепит:Смотри, как приветно с холста он глядит!»
Старушка смиренная с речью такою,Бывало, крестилась дрожащей рукою,
И с тёплою верою в сердце простом,Она с умилённым и кротким лицом
На живопись тёмную взор подымала,Что угол в лачужке без рам занимала.
Но больше и больше нужда их теснит,Дочь плачет, старушка своё говорит.
С утра по руинам бродил любопытный:Забылся, красе их дивясь, ненасытный.
Кров нужен ему от полдневных лучей:Стучится к старушке и входит он к ней.
На лавку садился пришлец утомлённый,Но вспрянул, картиною вдруг поражённый.
«Божественный образ! чья кисть это, чья?О, как не узнать мне! Корреджий, твоя!
И в хижине этой творенье таится,Которым и царский дворец возгордится!
Старушка, продай мне картину свою,Тебе за неё я сто пиастров даю».
«Синьор, я бедна, но душой не торгую;Продать не могу я икону святую».
«Я двести даю, согласися продать». –«Синьор, синьор! бедность грешно искушать».
Упрямства не мог победить он в старушке:Осталась картина в убогой лачужке.
Но вскоре потом по Италии всейЛетучая весть разнеслася о ней.
К старушке моей гость за гостем стучится,И, дверь отворяя, старушка дивится.
За вход она малую плату берётИ с дочкой своею безбедно живёт.
Прекрасно и чудно, о вера живая!Тебя оправдала Мадона святая.
Начало 1832
161
Весна, весна! Как воздух чист!Как ясен небосклон!Своей лазурию живойСлепит мне очи он.
Весна, весна! Как высокоНа крыльях ветерка,Ласкаясь к солнечным лучам,Летают облака!
Шумят ручьи! Блестят ручьи!Взревев, река несётНа торжествующем хребтеПоднятый ею лёд!
Ещё древа обнажены,Но в роще ветхий лист,Как прежде, под моей ногойИ шумен и душист.
Под солнце самое взвилсяИ в яркой вышинеНезримый жавронок поётЗаздравный гимн весне.
Что с нею, что с моей душой?С ручьём она – ручейИ с птичкой – птичка! С ним журчит,Летает в небе с ней!
Зачем так радует еёИ солнце и весна!Ликует ли, как дочь стихий,На пире их она?
Что нужды! счастлив, кто на нёмЗабвенье мысли пьёт,Кого далеко от неёОн, дивный, унесёт!
Весна 1832
162. НА СМЕРТЬ ГЁТЕ
Предстала, и старец великий смежилОрлиные очи в покое;Почил безмятежно, зане совершилВ пределе земном всё земное!Над дивной могилой не плачь, не жалей,Что гения череп – наследье червей.
Погас! но ничто не оставлено имПод солнцем живых без привета;На всё отозвался он сердцем своим,Что просит у сердца ответа;Крылатою мыслью он мир облетел,В одном беспредельном нашёл он предел.
Всё дух в нём питало: труды мудрецов,Искусств вдохновенных созданья,Преданья, заветы минувших веков,Цветущих времён упованья.Мечтою по воле проникнуть он могИ в нищую хату, и в царский чертог.
С природой одною он жизнью дышал:Ручья разумел лепетанье,И говор древесных листов понимал,И чувствовал трав прозябанье;Была ему звездная книга ясна,И с ним говорила морская волна.
Изведан, испытан им весь человек!И ежели жизнью земноюТворец ограничил летучий наш векИ нас за могильной доскою,За миром явлений, не ждёт ничего:Творца оправдает могила его.
И если загробная жизнь нам дана,Он, здешней вполне отдышавшийИ в звучных, глубоких отзывах сполнаВсё дольное долу отдавший,К предвечному лёгкой душой возлетит,И в небе земное его не смутит.
Апрель – май 1832
163. А. А. Ф<УКСОВ>ОЙ
Вы дочерь Евы, как другая,Как перед зеркалом своимВласы роскошные вседневно убирая,Их блеском шёлковым любуясь перед ним,Любуясь ясными очами,Обворожительным лицомБлестящей грации, пред вамиЖивописуемой услужливым стеклом,Вы угадать смогли своё предназначенье?Как, вместо женской суеты,В душе довольной красотыЗатрепетало вдохновенье!Прекрасный, дивный миг! Возликовал Парнас,Хариту, как сестру, камены окружили,От мира мелочей вы взоры отвратили:Открылся новый мир для вас.Сей мир свободного мечтанья,В который входит лишь поэт,Где исполнение находят все желанья,Где сладки самые страданьяИ где обманов сердцу нет.Мы встретилися в нём. Блестящими стихамиВы обольстительно приветили меня.Я знаю цену им. Дарована судьбамиМне искра вашего огня.Забуду ли я вас? Забуду ль ваши звуки?В душе признательной отозвались они.Пусть бездну между нас раскроет дух разлуки,Пускай летят за днями дни:Пребудет неразлучна с вамиМоя сердечная мечта,Пока пленяюся я лирными струнами,Покуда радует мне душу красота.
Между 16 мая и 15 июня 1832
164. ЗАПУСТЕНИЕ
Я посетил тебя, пленительная сень,Не в дни весёлые живительного мая,Когда, зелёными ветвями помавая,Манишь ты путника в свою густую тень,Когда ты веешь ароматомТобою бережно взлелеянных цветов, —Под очарованный твой кровЗамедлил я моим возвратом.В осенней наготе стояли дереваИ неприветливо чернели;Хрустела под ногой замёрзлая трава,И листья мёртвые, волнуяся, шумели;C прохладой резкою дышалВ лицо мне запах увяданья;Но не весеннего убранства я искал,А прошлых лет воспоминанья.Душой задумчивый, медлительно я шёлС годов младенческих знакомыми тропами;Художник опытный их некогда провёл.Увы, рука его изглажена годами!Стези заглохшие, мечтаешь, пешеходСлучайно протоптал. Сошёл я в дом заветный,Дол, первых дум моих лелеятель приветный!Пруда знакомого искал красивых вод,Искал прыгучих вод мне памятной каскады:Там, думал я, к душе моейТолпою полетят виденья прежних дней…Вотще! лишённые хранительной преграды,Далече воды утекли,Их ложе поросло травою,Приют хозяйственный в них улья обрели,И лёгкая тропа исчезла предо мною.Ни в чём знакомого мой взор не обретал!Но вот по-прежнему лесистым косогоромДорожка смелая ведёт меня… обвалВдруг поглотил её… Я сталИ глубь нежданную измерил грустным взором,С недоумением искал другой тропы;Иду я: где беседка тлеетИ в прахе перед ней лежат её столпы,Где остов мостика дряхлеет.И ты, величественный грот,Тяжёло-каменный, постигнут разрушеньем,И угрожаешь уж паденьем,Бывало, в летний зной прохлады полный свод!Что ж? пусть минувшее минуло сном летучим!Ещё прекрасен ты, заглохший Элизей,И обаянием могучимИсполнен для души моей.Тот не был мыслию, тот не был сердцем хладен,Кто, безымянной неги жаден,Их своенравный бег тропам сим указал,Кто, преклоняя слух к таинственному шумуСих клёнов, сих дубов, в душе своей питалЕму сочувственную думу.Давно кругом меня о нём умолкнул слух.Прияла прах его далекая могила,Мне память образа его не сохранила,Но здесь ещё живёт его доступный дух;Здесь, друг мечтанья и природы,Я познаю его вполне:Он вдохновением волнуется во мне,Он славить мне велит леса, долины, воды;Он убедительно пророчит мне страну,Где я наследую несрочную весну,Где разрушения следов я не примечу,Где в сладостной тени невянущих дубров,У нескудеющих ручьев,Я тень священную мне встречу.
Осень 1832
