Самолет не вернулся - Евгений Гончаренко

Тихон Спиридонович помолчал немного, словно припоминая прошлое, а потом продолжал:

— Прошло этак месяца полтора. А дочь моя, Наташа, в селе у нас от партизан разведчицей была оставлена. Гитлеровцы девчат мобилизовали уборку делать в одной из летных частей. Ну и Наташа к ним пристроилась. Только фашисты хитрые дряни: перед тем, как везти их в часть, глаза завяжут платками, чтобы дороги не видели. И вот выходит так: аэродром она установить не может, а риску поддается великому. Уже было решили отозвать ее в отряд. Василий, бывший ординарец мой, связным был с ней. Как-то раз приходит от нее темнее тучи: «Лучше застрелите меня, Тихон Спиридонович, на такое страшное дело Наташу послал...» Аж за голову хватается парень. «Докладывай, — приказываю, — да толком!» А у него язык не поворачивается.

Потом взял себя в руки, рапортует: «На гулянку к немцам послал, вот как. На посмешище». И опять убивается...

Тихон Спиридонович тяжело вздохнул.

— Расспросил я его обо всем подробно. Вижу — дело, конечно, серьезное затеяли. А у самого-то у меня на сердце точно жернов мельничный. Ну, подумай только: смерть не страшна. Смерть за Родину для русского человека — святое дело. А вот девичью честь врагу отдавать, это хуже любой смерти. Всю ночь мы спокою себе не находили. Меня утешают: дескать, большое дело делает Наташа, важные документы, может, принесет какие или хотя бы точно установит расположение этого треклятого аэродрома. А я, правду говоря, чуть не на стену лезу. Вот послали бы вы собственное дитя на поругание врагу, посмотрел бы я на вас, каково б вы выглядели... Лучше бы сам пошел на погибель!.. Да! Вот дела какие, — старик вздохнул, покачал головой. — Ну, дальше слушай.

— Василий с ребятами дежурил в селе у нашей хаты. Наташу поджидал. И что ж вы думаете? Приходит с таким известием, что мы диву дались. Приносит съемки оперативной карты всего аэродрома. Да так толково все было придумано! В черном конверте непроявленная пленка. Мы все это срочно к нашим отправили. Оказалось, у гитлеровцев человек какой-то орудует. Рассказала Наташа, что человек этот в форме немецкого летчика расхаживает, разговаривает по-немецки и чисто по-русски. Мы, конечно, все это под подозрение взяли. Может, провокатор какой... Проверить надо. Дед Кузьмич, слесарь наш, мастак на разные выдумки был, и вот предлагает он нам сконструировать магнитные мины с часовыми механизмами. Рассуждаем так: ежели он, офицер этот, подлинно наш, — заложит мину в штаб или же еще куда. Рискованное дело, но коль уж так получилось — отступать нам некуда. И что же вы думаете? Ровно в 23.00 в стороне, где располагался аэродром фашистский, послышался взрыв неимоверной силы. В бомбохранилище заложил — несколько часов у них там разносило все вокруг. Мы сначала убедились, что это не провокатор, раз он немцев беспощадно крошит. А я все же не спокоен. Фашисты ведь на любую подлость способны. И не изменило мне предчувствие. Приходит как-то утром Василий, весь израненный, с группой оставшихся ребят, швыряет мне опять черный конверт с фотопленками и навзрыд плачет, словно дитя малое. «Схватили, — говорит, — фашисты дочь вашу. А этот сволочь, — говорит, — что под нашего человека играл, явный провокатор. Увезли Наташу по всему видно на аэродром». Я тут команду дал блокировать все дороги с аэродрома, а сам думаю: коль это провокатор, то и присланные сведения об аэродроме, нет сомнения, ложные.

Но не сидеть же, сложа руки, когда там человека мучают. Снарядил срочную группу, направил. Василий, конечное дело, во главе их пошел. Ждем мы их... День уже на дворе. Вдруг снова взрыв. Я даже внимания не обратил, мало ли взрывов кругом? Партизаны из соседних отрядов тоже не дремлют. Забегает ко мне в землянку Кузьмич. Лицо сияет: «Слыхал?» — говорит. Я, признаться, чуть его из землянки не вышвырнул: чему радуешься, леший?.. Понимать надо, не до смеха мне было. Там дитя мое мучают, а ты лыбишься... А он мне на часы показывает и тихо этак: «Ровно в 11.00 сработала». Кто? —спрашиваю. «Кто, кто? Мина сработала», — развел он руками и опять улыбается.

А часа через четыре докладывают мне, что по дороге напали на беженцев наших два немецких самолета. Один обстрелял колонну, а другой его же и сбил. А сам приземлился и в плен сдался. По-русски чисто разговаривает и называет себя русским летчиком.

Черт знает, что творится, думаю, карусель какая-то. Немцы лупить друг друга стали, а из-за чего— понять никак нельзя. «Где этот летчик, что за русского себя выдавал?» — спрашиваю. «Да у нас под охраной лежит. Привезли его сюда». Я выбегаю из землянки, смотрю — впрямь: на подводе лежит фашистский летчик без сознания, весь в крови и ссадинах. Два креста железных на груди. Беру документы. Удостоверение. Капитан Шверинг Генрих Адольф, 1912 года рождения, начальник штаба авиагруппы 18 воздушной эскадры корпуса «Рихтгофен». Член нацистской партии с 1937 года. В летной книжке значится сто тридцать два боевых вылета и двадцать восемь сбитых самолетов. Меня аж передернуло всего: «Заядлый фашист!»

Плюнул я с досады и пошел в землянку. Зря, думаю, не добили его миряне. Стоило такую пакость сюда везти. Да еще, поганец, за русского себя выдает. Расстрелять его надо немедля! Да хорошо комиссар Рогов вмешался: «Шлепнуть, — говорит, — дело плевое. Нужно сначала выяснить все». И дает команду оказать летчику медицинскую помощь, поместить отдельно в землянку и охранять крепко.

А я все Василия жду. И что же ты думаешь? Является, наконец, Василий. Раненый. С ним остатки группы.

И приносят они Наташу, всю избитую, истерзанную. Били, видать, ее, голубку, нещадно. Ну, ясное дело, мы всех раненых определили в медчасть. Только Василий наотрез отказался. «Не успокоюсь я, — говорит, — пока этому провокатору голову не оторву».

Сидим мы в штабе с Роговым. Василий тоже с нами на топчане лежит, вроде дремлет. Приходит из засады связной и приносит документы, захваченные у немецкого мотоциклиста. Переводчик перевел. Читаем: «Мой группенфюрер, сообщаю вам, что провокация с мнимым летчиком, т. е. нашим агентом К-6, проведена блестяще. Ценою больших потерь нам удалось переправить агента К-6 в расположение партизанского отряда «Батя». Жду дальнейших указаний. Гауптштурмфюрер Гетц». Мы, признаться, были ошеломлены. Выходит, летчик, который у нас сейчас находится, — фашистский агент К-6.

Василий, как ужаленный, вскакивает: «Постойте, —кричит, — а как фамилия этого летчика, что у нас сейчас находится? » Шверинг, — говорю. «Шверинг? » — вскакивает он. Смотрю, норовит из землянки выбежать. Рогов его останавливает. В чем дело, мол? Объясни! А Василий скрежещет зубами и задыхается от злости. «Да это же та самая сволочь, провокатор, что Натку продал». Еле удержали его тогда. «Или меня, — кричит, — жизни лишайте, или я его!»

Крепко задумались мы с комиссаром. Да и было над чем. Наташа без сознания лежит. Этот агент фашистский К-6 — тоже без памяти, а решать что-то надо. К счастью, из центра как раз сообщили нам, что все сведения, которые мы передали из проявленных пленок, имеют очень важное значение. Так, думаем, — один вопрос разъяснился. Раз сведения точны, значит тот, кто действовал на аэродроме, наш человек. Ближе к утру опять радиограмма, чтобы летчика Шверинга сохранить любыми путями. Мы, конечно, не имеем ничего против летчика Шверинга, но агент К-6 нам не по вкусу. А тут еще Василий. Словно совсем сказился парень. Два раза прорывался к этому летчику сквозь охрану, хотел его прикончить. Пришлось мне вызвать его и так отчитать, что чертям тошно стало. А кончилось все совсем неожиданно. Прилетели с «Большой земли» и забрали этого летчика. А там уже не знаю, что в дальнейшем было. Только Наташа, когда поправилась, очень о нем жалела, что ей не пришлось с тем летчиком увидеться...

Вот оно, брат, какие дела бывают. Расскажи мне об этом, кто другой, вовек бы не поверил. Как сказка какая. А тут все собственными глазами видел, на себе все прочувствовал.

...Когда Тихо» Спиридонович окончил свой рассказ, за окном уже светало. И теперь спутники сидели молча, жадно затягиваясь табачным дымом. Глубоко взволновал майора Гордиенко рассказ старика-партизана.

«Сколько разных случаев было в войну, — думал он. — Судьба многих сбитых на вражеской территории летчиков так и осталась по сей день никому не известной. Взять, к примеру, Сашу Чебрикова, Лешку Гундарева, Колю Махорка... Какие, летчики были! А где они сейчас, кто о них знает?»

— Да ты, видать, сам, майор, повоевал добре? — задушевно сказал Тихон Спиридонович, любуясь боевыми орденами Гордиенко и разглядывая три желтые и пять красных полосок на правой стороне груди выше наград. — Повидал не меньше нашего. Эх, хлебнул наш народ в этой войне, всем досталось — и старому и малому.

...За окном багряным цветом занялась заря, расплескавшись по земле. Легкий туман клубился в долинах рек, расползался по полям, и казалось, в отблесках утренней зари вся земля залита кровью недавно прошедших боев. Прохладный ветерок врывался в открытое окно вагона, освежал лицо и руки.