Самолет не вернулся - Евгений Гончаренко

...За окном багряным цветом занялась заря, расплескавшись по земле. Легкий туман клубился в долинах рек, расползался по полям, и казалось, в отблесках утренней зари вся земля залита кровью недавно прошедших боев. Прохладный ветерок врывался в открытое окно вагона, освежал лицо и руки.

Тихон Спиридонович поднялся, стал собирать свои пожитки. Потом сел, но видно было, как все больше и больше волновался он, то и дело вставал, подходил к окну, гладил свою серебристую бороду. Несколько раз без всякой на то причины переставлял чемодан с места на место. Гордиенко изредка посматривал на старика. Он хорошо понимал его состояние: вскоре и ему предстояло испытать радость встречи.

Когда подъезжали к городскому вокзалу, старик притих и, насупившись, стал разглядывать народ, толпившийся у платформы. Он отыскивал дочь. Вдруг, быстро отойдя от окна, спрятался за спиной у Гордиенко.

— Вот они, так и знал. Так и знал! — прошептал старик.— Ой, горе мое, лишенько! Вон, погляди-ка, у ларька стоит пара...

И правда, у ларька, где торговали квасом, Гордиенко увидел красивую стройную девушку в цветистом ярком платье. Она отыскивала отца в толпе выходивших пассажиров. Рядом с ней стоял среднего роста, худощавый мужчина с седыми висками. Что-то знакомое, близкое почудилось вдруг Гордиенко в этой фигуре. Где он мог видеть этого человека? Может быть, где-нибудь встречались в долгие годы войны? А может, просто показалось?..

— Так и думал! — тяжело выдохнул Тихон Спиридонович. — Ай, Ната, Ната, шо ж ты натворила, дивчина... — Старик разочарованно поморщился и взялся за чемодан. — Ну, прощай, майор!

Он еще раз с ног до головы оглядел осанистого Гордиенко. «Вот такого бы орла в мужья моей Наташе.. » — говорили его глаза. Пожал руку и направился к выходу.

А Гордиенко лихорадочно перебирал в памяти всех своих друзей и знакомых, с которыми пришлось делить суровые будни войны.

«Где он видел этого человека?»

                                                                                            *               *

                                                                                                     *

Тихон Спиридонович молча переживал неудачный выбор дочери. Дорогой он присматривался к изуродованному лицу зятя и не мог понять, что нашла Наташа в этом непривлекательном человеке. Когда пришли домой, старик сослался на усталость с дороги, ушел отдохнуть. Он лег на диван и сразу уснул. Наташа занялась хозяйством.

Почти до самого вечера проспал старик. Когда проснулся, солнце было на закате. Вошла дочь, весело улыбнулась.

— Ну и долго же вы проспали, батя! Вставайте скорее, обедать будем.

— А где твой-то? — оглядываясь, спросил старик.

— К докладу готовится, — ответила Наташа, поправляя на груди отца медали и ордена.

— Батюшки мои, совсем почти запамятовал, — спохватился Тихон Спиридонович, — подарки-то, подарки...

Он кинулся к чемодану и стал вытаскивать помидоры, плетенку с яйцами, банку загустевшего липового меда, различные домашние лакомства. Потом со дна чемодана достал два отреза и торжественно положил на стол.

— Это подарки тебе и супругу.

Наташа молча улыбалась.

Тихон Спиридонович набросил ей на плечи мягкий пуховый платок тонкой вязки.

— Это старая тебе связала, носи на здоровье...

С улицы донесся требовательный сигнал машины. Наташа подбежала к окну и, помахав рукой, крикнула:

— Сейчас, сейчас, идем! Одну минуточку...

— Что это за машина? — поинтересовался отец.

— За нами прислали. Ведь сегодня праздник — День авиации! Муж будет с докладом выступать. Вы, батя, перекусите немного, а когда вернемся, вместе обедать будем.

Старик отмахнулся.

— Та я сыт, ладно уж, потом все гуртом и повечеряем. Мы в поезде с одним майором-летчиком всю ночь кушали да лясы точили. Вот хлопец ядреный, да красавец отменный,— с восхищением сказал Тихон Спиридонович, вспоминая своего молодого спутника. — Вот бы кто доклад о Дне авиации сделал...

Тихон Спиридонович взял папаху, насадил ее на затылок. Затем, расчесав перед зеркалом пышную седую бороду, весело сказал:

— Ладно, пошли.

Машина бесшумно подкатила к центральному входу городского парка, празднично украшенному лозунгами, транспарантами, плакатами. На фоне голубого неба полоскались кумачевые флаги вперемежку с желто-синими авиационными. Народу собралось много. Играл дубовой оркестр, тяжело вздыхали трубы, ухал барабан.

Тихон Спиридонович важно вышел из машины и, взяв дочь под руку, направился в парк. Ему, как отцу, было приятно видеть, что встречные почтительно здоровались с его дочерью, спрашивали о муже, с уважением глядели на отца.

В летнем театре сели в первом ряду. Наташа то и дело знакомила отца с работниками завода. Тихон Спиридонович вежливо раскланивался.

— Спиридоныч, ты что, с неба свалился? — услышал он сзади знакомый голос и не успел оглянуться, как чьи-то цепкие сильные пальцы схватили его за плечо.— Ты ли, дорогой мой батя? Вот уж не ожидал свидеться в наших краях. Какими судьбами?

— Ба-а, Василий!—крикнул Тихон Спиридонович, удивленно взглянув на своего ординарца. — А ты как очутился тут? Сидай рядом, Василь, потолкуем. Откуда ты взялся?

— Да я уж тут два года работаю... Дело мы такое развернули, расскажу — ахнешь. Завод строим металлургический.

— Из партизан наших кого встречал? — перебил его Тихон Спиридонович.

— Как же, Кузьмич здесь, Василий Карпович Рогов. Он у нас первым секретарем обкома. А знаешь еще кого встретил? Скажу — не поверишь. Помнишь, летчик у нас в плену был, что за немца приняли? Тот, которого в расход хотели пустить, а он наш оказался... Помнишь?

— Как же не помнить? — ответил Тихон Спиридонович.

— Я от него здесь узнал, как он к немцам попал и как в тылу у них орудовал. Большой урон им причинил... Он еще многое рассказал, что тогда для нас загадкой было.

— Ну, как он к немцу попал? — загорелись глаза у старика.

— Вышло это так: когда воздушный бой произошел и мы летчика из нашего самолета вытащили — это ведь немец был, а мы его за нашего приняли и с честью похоронили...

— Говори толком. Что ты мне голову крутишь?

Оркестр заиграл туш, заглушив рассказ Василия. За столом, Накрытым красной бархатной скатертью, разместился президиум. Председатель объявил торжественное заседание открытым, поздравил с праздником.

— Слово для доклада предоставляется подполковнику авиации товарищу Гундареву Алексею Даниловичу, — сказал председатель.

Гром аплодисментов заполнил театр. Василий наклонился к самому уху Тихона Спиридоновича.

— Вот он, летчик наш, гляди, батя!

Старик увидел, как к трибуне прошел его зять в летной форме, с орденами и медалями.

Дальше Тихон Спиридонович только смутно помнил происшедшее. Он окончательно растерялся. Радостно улыбаясь, несколько раз объяснял Василию, что Алексей — его зять, а один раз даже сболтнул кому-то, что он сам выбрал Наташе такого геройского мужа. А в заключение старик пригласил партизан в гости к дочери и зятю.

Как сквозь пелену тумана видел он Наташу, сияющую от счастья, и весь вечер казался ему сказочно красивым.

«Ах, старый, старый! — бранил себя Тихон Спиридонович. — Совсем я, должно быть, из ума выжил. И как это мог я не признать Алексея?»

В антракте, подойдя к веранде, Тихон Спиридонович увидел какого-то военного. Он показался ему знакомым. Приглядевшись, старик узнал своего недавнего спутника, майора Гордиенко.

— Майор, голубчик, какими судьбами? — крикнул старик, поспешно выходя на веранду. Оказывается Гордиенко, проехав несколько станций, решил вернуться, чтобы повидаться с зятем Тихона Спиридоновича, который напомнил ему друга, Алексея Гундарева.

Появление майора еще более обрадовало старика. Он бросился к Гордиенко с распростертыми объятиями.

Стемнело. Мягко шурша по асфальту, к дому подъехала машина. Алексей, Василий, Кузьмич, Владимир Карпович Рогов неторопливо вышли из нее. Тихон Спиридонович, вытирая непрошенную слезу, кинулся к зятю:

— Алексей, милый, ты прости меня, старика, не распознал я тебя, — дрожал его голос.

— А вот я вас сразу узнал, — улыбнулся Алексей, расцеловался со стариком и пригласил гостей в дом.

Шагнув к двери, он застыл от неожиданности. Перед ним стоял Виктор Гордиенко.

Уже далеко за полночь друзья расходились по домам, Оставшись одни, дед Кузьмич и Тихон Спиридонович вышли на балкон и долго еще, попыхивая трубками, вспоминали о жестоких боях и трудных партизанских буднях.