Безумец и его сыновья - Илья Бояшов

– Выходит, мы бесенята, раз рождены от самой нечистой силы! – прислушиваясь к реву гармоники, с горькой усмешкой восклицал Строитель. – Не хочу я признать себя бесенком. Пусть батька наш трижды колдун, я за него не в ответе. Да и то – по нынешним книгам сказано – не может быть на земле ни ангелов, ни чертовщины.

Отказник со Степаном Руководителем в одном этом и соглашались и с ним, и друг с другом – никакой чертовщины и быть не могло на земле. Книжник же давно для всех них был тихим юродивым! Что же касается Музыканта – плевать ему было на ангелов и чертей. Приезжая на холм, он тотчас уединялся в сарайчике. Его учитель спился, саксофон достался ему в наследство. И все большую виртуозность показывал самоучка, все более удивительные выводил рулады, время от времени вдохновляясь отцовской водкой.

Вот сыновья незаметно выросли и закончили интернат; стало ясно, все они разойдутся по жизни!

Чемоданчик Руководителя был набит грамотами, и направляли Степана работать в местную власть (оттуда была ему прямая дорога и выше). Та к что недолго пришлось ему шагать от интернатского крыльца – государственный дом с красным флагом был напротив.

Упрямый Строитель, набив свой чемодан чертежами и планами, подался в саму столицу, учиться дальше – из всех братьев он был самый способный к учебе.

Книги, которые надарила Книжнику горбунья-библиотекарша, не смогли уместиться в его чемоданчике, пришлось прихватить с собой и котомку.

Отказник же от всего, что школярам выдавалось, презрительно отказался – он ни с какой властью не желал иметь ничего общего – и вышел гол как сокол.

Музыкант, подхватив футляр, переместился к вокзальному ресторанчику – вопрос с его работой был тотчас решен.

На отцовский холм тем летом сыновья добирались уже каждый сам по себе. Степана, единственного, добросили на легковой машине – это был знак особого расположения партийных работников к будущему карьеристу. Он первым прибыл с шиком к беспутному батьке и важно поднялся к избе, не без ревности наблюдая – не видел ли кто из братьев его бесподобный приезд. К огорчению Руководителя, даже Пьяница куда-то именно в тот момент отлучился, и явление произошло незаметно!

Музыкант с собой повсюду таскал футляр – тут же он заперся в сарайчике. О чем он там думал, потягивая водку из жестяной банки и время от времени выводя рулады своим саксофоном, никого не интересовало.

Хоть и поклялся себе Строитель, что на этот раз минует он отцовский холм и попрощается лишь с несчастной матерью, но как только увидел издалека знакомую крышу – не мог удержаться. Тотчас неведомая сила понесла на холм Владимира, а там уже Майка ждала его, не могла дождаться!

Последними заявились Отказник с Книжником.

Безумец был верен себе и жил то лето с пьяной нищенкой. Безобразна была нищенка, по синему ее лицу и по дрожащим дряблым рукам было видно, что она совсем спилась, но их отца, как обычно, это не волновало – миловался с ней на виду у своих взрослых сыновей. И уж так пахло от обоих, что, кроме Пьяницы, никто и приблизиться-то не мог к ним, не зажимая носа.

И не выдержал Строитель, когда пьяная отцовская пассия, беззубая и слюнявая, попыталась обнять его. С отвращением оттолкнул безродную потаскушку. И встал над отцом:

– Щемит ли твое сердце из-за нашей матери? Болит твоя душа?

То т лишь ухмылялся и тянулся за флягой.

– Уходим! – приказал тогда Строитель робкому Книжнику. – Глаза бы мои не видели его. Сошла с ума наша бедная мать – что будет с нею?

Оба брата спустились с холма и поспешили в селение.

Как обычно, не оказалось Валентины в землянке: принялись они тогда дожидаться ее возвращения и к вечеру дождались. И увидели, как она больна. Едва брела она вдоль чужих серых заборов, чужие ребятишки скопом бежали за ней, дразнили и осыпали насмешками – так всегда дразнят юродивых бессовестные дети! Иногда они даже швыряли в нее комками сухой земли. Она словно не слышала окриков. И Строитель в ярости бросился к ребятишкам, догнал и схватил одного из них, тот жалобно заверещал в его руках. Бешеная отцовская сила проснулась во Владимире, готов он был стереть в пыль обидчика. Другие ребятишки, перепугавшись, стали плакать и звать на помощь.

Подоспел Книжник и умолял брата не трогать мальчишку. И тогда очнулся Владимир, пелена спала с его глаз, он поставил на землю своего пленника.

Повели сыновья к землянке отрешенную мать; Валентина, едва узнав их, оставалась к ним равнодушна. Из-за заборов смотрели на них с сочувствием чужие бабы. Увидев такой свою матушку, впал Строитель в отчаяние. Книжник же всерьез прислушивался к ее бормотанию:

– Видно, ангелу не дойти сюда! – вот до чего догадался. – Видно, настолько велика наша земля, что ангел сюда не заглянет… Может быть, я повстречаю его в другом месте?!

Чуть не с кулаками бросился на брата Строитель:

– И о чем ты только болтаешь?! Мало мне бедной матери. И ты еще готов отправиться с сумой по дорогам.

И крепко задумался Строитель, присев на пороге материнской землянки. Всю ночь он раздумывал. И наконец решился.

– Раз бросил ее в нищете, пусть теперь даст хоть жилье и пищу! Вдосталь у него пищи! Пусть рыжий наш братец присмотрит за ней, пока не будет нас в этих краях…

Связав нехитрые Валентиновы пожитки в один узелок, оставили братья ветхое жилище, в котором родились и провели свое детство. Сыпалась там уже с потолка земля и прогнили стены, и готовы были завалиться дверь и крыша. Повели сыновья свою мать прочь из селения. Больная, измученная, на этот раз она покорно брела между ними.

Издалека слышались на Безумцевом холме вопли и рев гармоники, и огромный дом отца светился на закатном солнце.

Книжник на этот раз не смог успокоить брата – всех погнал с холма разгневанный Строитель. Крепкий, мускулистый не по годам, вызвал он страх у собравшихся забулдыжек. Даже ражие мужики, мгновенно протрезвев, разбежались, словно филистимляне. Строитель на том не успокоился и погнал за ними пьяную нищенку, выбросив из дома все ее пожитки. Перепугалась потаскуха и побежала с холма вслед за остальными.

Безумец взирал на всю бурю со своей овчины совершенно спокойно. И даже когда выгнали его пассию, пальцем не пошевелил. Зевал, окруженный собаками.

А его решительный сын, очистив холм, завел в избу свою отрешенную матушку и, положив на топчан, укрыл одеялом, и набил ей подушку сеном. Принесли сыновья всякой еды, но ни к рыбе, ни к каше, приготовленной перепуганным решительностью брата Пьяницей, Валентина так и не притронулась. Книжник тем временем догадался приладить у ее изголовья икону, предусмотрительно взятую им из землянки, и положил рядом с нею единственную книгу своего детства. Ничего не сказала на это мать, и даже рассеянный Книжник понял, насколько она плоха.

А Строитель приказывал притихшему рыжему братцу:

– Будешь кормить и поить ее, пока не вернусь! И пусть только попробует батька завести себе новую бабу… Надо будет – его погоню с холма.

И сжимал свои внушительные кулаки. И перепуганный Пьяница обещал все исполнить.

Перед тем как уйти, зашли попрощаться Строитель с Книжником в избу – Валентина не видела и не слышала их. Попыталась она было встать – но не оказалось у нее сил даже подняться, и бессильно покатились ее слезы. Она зашептала:

– Как теперь мне встретить его?

Вот о чем думала и горевала! И Строитель страдал, когда слышал тот бред, но что он мог поделать? Только Книжник всерьез относился к ее словам. Он пообещал:

– Я встречу ангела! Видно, до этих мест ему не дойти – буду искать его в городах. Ведь он явится там, где много народа – должно его увидеть сразу великое множество людей! Христос ведь проповедовал там, где собирались толпы.

– Оставь свои разговоры! – вскричал Строитель. – Оставь свои бредни. Или не видишь, как она больна?!

Вновь схватив за шиворот рыжего Пьяницу, требовал:

– Если хоть волос упадет с ее головы, если будет она здесь некормлена, непоена, в пыль разотру весь батькин вертеп!

И ушли с холма братья. А Пьяница, закрывшись ладонью от вечернего солнца, смотрел им вслед.

Той же ночью Безумец поднялся в избу.

Придя ненадолго в рассудок, Валентина шепнула, узнав беспутного мужа:

– Не дождалась я Божьего вестника! А ты торжествуешь! Но недолго радоваться Сатане. Сгинут и его подпевалы!

Безумец, пьяный, покачивался над нею. И фляга была с ним неразлучна. Он ответил:

– Нашла чем пугать! Старая карга давно мне пророчила – сдохну и попаду в самый ад. А ты!.. Болталась всю жизнь по дорогам. Что там высмотрела, старая дура? Неужто бы дождалась?

Водка текла по его мохнатой груди:

– Слышал я, что с Агриппой. Ссохлись груди, и живот опустился ниже колен, кому теперь нужна, яловая корова? А хахаль ее – не жрал, не пил и подох, как дурак! Кто помнит о нем?.. А я – вот, перед тобою. Что мне проглядывать все глаза возле дороги? Какого черта верить в дурацкое завтра?.. И сегодня мне попадаются сладкие бабенки – не прочь потоптать я их. А брюхо мое набито кашей… Гд е же твой ангел? Дура! Дура! Старой карге поверила. Ведь и она не сегодня-завтра подохнет, ангела не дождавшись!..