Газета День Литературы # 155 (2009 7) - Газета День Литературы

У Сина долго искать не пришлось, он сам прибежал к дверям его дома. Этот мальчуган хоть и не отличался особыми талантами в школе, но в том, что касалось разных игр, толк, что называется, знал. Когда он увидел шесть плетёных клеток с цикадами, певшими свою шестиголосую а-капеллу, его охватило такое волнение, что он тут же забыл про все свои печали. У Син немедленно пересадил всех цикад в одну клетку, чтобы насладиться их дружным хором, что только привело к невероятной суматохе в клетке, правда, стрёкот стал в пару раз громче прежнего.

– Дядя Тяньгоу, – вдруг спросил молодой ученик нашего подмастерья. – А ты знаешь, какая из всех этих цикад – самка?

– Знаю, – просто сказал Тяньгоу.

– Так какая?

– А ты пойди принеси зеркальце и положи его в клетку. Та цикада, что прыгнет на него, и будет самка.

У Син аж закричал от восторга, но в ту же секунду услышал доносившийся из южной части крепости крик матери "У Син!" и вдруг вспомнил о данном ему поручении. "Дядя Тяньгоу, мама велела мне позвать тебя в гости на ужин". Тяньгоу ответил: "Ах ты, щекастый безобразник! С чего это твоя мама вдруг решила позвать меня в гости?!" У Син стал клясться: "Да чтоб мне больше в школу не ходить, если я вру!" Тяньгоу ничего не осталось, как сменить одежду и пойти домой к мастеру.

Когда он подошёл к двери в дом мастера, хозяйка и в самом деле отчитывала сына: "Пошли барана прогнать корову с поля, глядишь, а того и самого след простыл!"

"Да, У Син просто немного заигрался с моими цикадами", – вступился за него Тяньгоу.

Женщина протянула руку и указательным пальцем постучала Тяньгоу по лбу: "Ну а ты когда наконец повзрослеешь? Уже тридцать шесть лет, а он всё с дитём возится!"

Стоя лицом к лицу с хозяйкой, Тяньгоу вдруг полностью осознал смысл, заключённый в словах "ругает – значит любит". С тех самых пор, как он был принят мастером в ученики и имел возможность познакомиться с ней немного ближе, Тяньгоу испытывал к ней влечение, правда, влечение тайное, выражавшееся лишь в той особой кошачьей податливости, с какой эти четвероногие при малейшем прикосновении тут же валятся на спину, задирая свои лапки вверх. Мечтая, будто он стал её ребёнком, Тяньгоу вёл себя как застенчивый недотёпа, хотя на самом деле был лишь тремя годами младше своей бодисатвы. Он тут же про себя ответил ей: "Что ж ты меня не осчастливишь? Вот как будет у меня женщина, так я и повзрослею".

За ужином учитель не ел, а "как волк, заглатывал, как тигр, рвал" свою пищу. Колодезных дел мастер и без того был суровым мужиком, а в присутствии жены и ученика и вовсе раздувался от важности. Скинув тулуп и продолжая громко пережёвывать овощи, он высыпал на стол две горстки монет. Одну из них он подвинул к Тяньгоу, другую – к жене, сказав лишь: "Вот, забирайте". И хотя тон, с которым это было сказано, был безразличным, в глазах мастера сверкнула искра царственного величия. У Син тут же встрял: "Ма, смотри столько денег! Купи мне плавки, а?"

Отец бросил на него суровый взгляд: "Полно тебе чушь молоть, даст бог, может, сгодишься на что-нибудь более дельное. Вон смотри, Тяньгоу со мной только три дня, а уже заработал сорок восемь юаней". Вздохнув, хозяйка наполнила плошку едой и отправила сына есть во двор.

Тяньгоу так расстроился, что потерял всякий аппетит, а лицо покрылось каплями холодного пота. Хозяйка предложила Тяньгоу скинуть рубашку, но тот наотрез отказался. "Такая жарища, ты что там личинок разводишь?" – сказала она, настаивая, чтоб тот снял рубашку.

Её муж вдруг не на шутку рассердился. "Да это ты сама не в своём уме! Не хочет снимать, значит не жарко, что ты человека донимаешь?" – выпалил он, ни разу при этом даже не взглянув на Тяньгоу. Хозяйка замолчала в замешательстве, не говоря уже о самом Тяньгоу. Трое продолжили трапезу в полной тишине. Боясь, как бы Тяньгоу не ушёл, женщина хотела было добавить в его тарелку еды, но тот поспешно встал, сказав, что наелся, и обратился к мастеру:

– Мастер Ли, когда мы пойдём копать колодец для Лайшуня у южной башни?

– Они ещё ничего не сказали.

– Так я пойду спрошу сегодня вечером?

– Нет, не надо никуда ходить. Пусть лучше он сам сюда придёт, а там видно будет. Ты пока что иди к себе, наступит время – я сам тебя позову.

Тяньгоу поднялся уходить, и хозяйка проводила его до ворот. "Иди и ложись спать пораньше – отдохни как следует", – сказала она. Тяньгоу только потупился. "Ты не переживай так и обязательно загляни к нам ещё разок".

(Продолжение в следующем номере)

Владимир БОНДАРЕНКО 50 ПОЭТОВ ХХ ВЕКА

Решился, пока ещё есть силы, и пока газета "День литературы" со скрипом, но выходит, назло всем недоброжелателям продолжить подведение литературных итогов ХХ века. На этот раз хочу предложить читателям список 50 лучших русских поэтов. Тем более, что считаю, в целом ХХ век в русской литературе ничем не слабее нашего Золотого ХIХ. И в прозе, и в поэзии. Конечно, как строго ни отбирай лучших русских поэтов, их так много и они такие разные, что всё равно какого-то абсолютно точного списка не будет. Кого-то придётся опустить, выбирая наиболее достойных в каждом поэтическом направлении, в каждой литературной эпохе. Как говорится, все гении налицо, их от силы пять-шесть, но ярких, талантливых поэтов в России ХХ века наберётся под две сотни, как из них выбрать пятьдесят? Сложнейшая задача. Гарантированы упреки и недоумения.

Постараюсь представить все тенденции поэтической России, все главные направления русской поэзии. Неизбежны пробелы, но как было и в случае с обсуждением лучшей русской прозы год назад на страницах нашей газеты, надеюсь, читатели оспорят, предложат какие-то альтернативные имена, возникнет уже собственно читательский альтернативный список, который мы тоже опубли- куем. Не одному же Евгению Евтушенко определять вкусы наших читателей, навязывая свои "Строфы века".

Естественно, это мой личный пристрастный список. Но, замечу без ложной скромности (пока ещё одного из ведущих критиков России): надеюсь, моё профессиональное мнение что-нибудь да значит.

Иные читатели могут и возмутиться: как можно рядом, в одном списке ставить гениального поэта Александра Блока и, к примеру, того же Евгения Евтушенко.

Но, если исходить лишь из значимости имён, из высочайшего качества текстов, то можно остановиться на первых тридцати годах ХХ века и получить в результате очень даже достойный список 50 поэтов. И дальше – не продолжать.

Можно было и всю мировую литературу остановить на античном периоде, закончив "Библией". Вряд ли что-то сказали с тех пор новое о человеке и мире.

Естественно, я постарался представить все периоды ХХ века. Здесь и Серебряный век, здесь и военная поэзия, никуда не уйти и от эстрадной поэзии "шестидесятников", уравновесив её глубинной русской "тихой лирикой".

Конечно, как заядлый русский патриот, я мог составить список 50 лучших, исходя лишь из своих патриотических воззрений. И это тоже был бы достойный список, от Александра Блока и Николая Клюева до Николая Рубцова и Юрия Кузнецова. Но надо ли осознанно обеднять нашу поэзию? Это же всё – наше русское достояние. Это лики нашей русской культуры во всём её разнообразии. Все поэтические споры и дискуссии – тоже наши. Пусть историки литературы разбирают острую полемику между Александром Блоком и Николаем Гумилёвым, между Владимиром Маяковским и Сергеем Есениным, между Георгием Адамовичем и Владиславом Ходасевичем. Мы будем читать их гениальные стихи.

Думаю, что любой другой критик, любого направления и любого возраста, затеявший нечто подобное, на добрых две трети повторит те же самые имена, лишь усиливая те или иные ноты в общей партитуре. Даже абсолютных гениев в России ХХ века и то предостаточно. От Блока и Есенина, Маяковского и Цветаевой до Бродского и Кузнецова. Даже третий ряд нашей литературы ХХ века вполне бы устроил многие европейские страны. Пусть иные русофобствующие или не в меру пессимистичные критики заявляют о полной исчерпанности нашей литературы, о нынешней поэтической или прозаической пустоте. Полноте. Так же и в начале века поругивали все книги стихов Николая Гумилёва или Марины Цветаевой, упрекали в упадничестве Сергея Есенина и Николая Клюева. Собаки лают, а караван русской литературы идёт себе вперёд, и этого лая совсем не замечает.

Немало в России было крупных писателей, одинаково заметных и по своей прозе, и по поэзии. Я вынужден был, за редким исключением, не вставлять их в свой поэтический список, ибо они достойно представлены в моём же ряду лучших русских прозаиков. Это и Иван Бунин, и Дмитрий Мережковский, и Владимир Набоков, и Фёдор Сологуб, и Андрей Платонов. Исключение мною было сделано лишь для Андрея Белого, без поэзии которого общая картина была бы перекошена, при том что пройти мимо гениального романа "Петербург" я никак не мог. И для Константина Симонова, прозаические книги которого меня просто заставили внести в альтернативный список читатели газеты, но без стихов "Жди меня…" или "Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…" нельзя представить нашу военную поэзию. И для Бориса Пастернака, конечно же, прежде всего поэта, но его нашумевший и нобелированный роман "Доктор Живаго" стал знаком своего времени, мимо которого не пройдёшь. А вот в списке лучших поэтов ему самое место.