Закон оружия - Сергей Дышев

– Асад, ты воюешь не за деньги, ты хочешь мстить. А ваш президент продолжает наживаться даже на войне. Его состояние около десяти миллиардов долларов, он один из богатейших людей мира, и ему наплевать на всех вас. Он бросает вам жалкие подачки, вы продолжаете воевать, а он давно вас предал. Когда в республике не останется ни одного целого дома – он уедет в любую страну мира.

– Ты говоришь глупости, девчонка!

– Я журналистка, – голос прозвучал обиженно. На пленке отчетливо слышались звуки разрывов и щелканье выстрелов. – У меня есть доказательства. Дядюшка Джо давно, еще до войны, подкупил многих высших чиновников в Москве. Они прогоняли через вашу республику нефть и зарабатывали на этом миллионы долларов. Но народу ничего не досталось: вспомни, как закрывались больницы и школы, как не выплачивались пенсии…

– Женщина, ты говоришь глупые речи… Запомни: длинные языки отрывают вместе с головой…

– Вы можете мне угрожать. Но сами не хотите признаться в том, что вас подставили. Вы окружены, и вам придется или сдаться, или погибнуть…»

Я слушал ее голос, раздраженные ответы боевика Асада, запись временами полностью забивалась выстрелами, грохотом взрывов. Ксения пыталась понять этих людей, но зашла слишком далеко в своем устремлении. Она хотела убедить жестоких псов войны, что жизнь их порочна, а выбор ошибочен. Они же видели в ней куклу – но куклу умную, настойчивую и опасную. Вооруженные смертники не ведают милосердия. На границе между жизнью и смертью мир теряет свою реальность. Во всех смыслах…

Потом был какой-то треск, я услышал голос Шамиля. Он стоял рядом, а голос его звучал из диктофона: «Девочка, ты лезешь не в свои дела… Ты хочешь написать в своей газетенке, что простых боевиков обманывают, что президент вместе с приближенными ворочают большими делами?»

…И последние Ксюшины слова на ленте: «Я и не скрывала. Если ваши дела честные, вам нечего стыдиться или бояться…»

– Кто ее убил? – спросил я, комкая чувства и ненависть в кулак.

– Джамаль… Хитрый, беспощадный. Сволочь…

Я хмуро глянул на Шамиля, что-то спрашивать не хотелось.

Спросил он:

– Хочешь узнать, кто отдавал приказание? Я… Хотя пожелание было и свыше… Ну, убей меня за это! На, бери автомат! – Он протянул оружие, равнодушно глядя мне в глаза. Рядом с нами никого не было.

– Когда ты успел научиться таким дешевым приемам? Хочешь узнать мою реакцию?

– Хочу узнать, каким ты стал… На журналиста не очень похож. Воевать, извини, тоже разучился. В этом деле, брат, без практики долго нельзя… Оружие человека меняет: оно делает его сильным и ищущим… Без оружия ты пешка в руках любой «шестерки».

– Оружие делает человека зависимым. На войне ему надо стрелять, надо постоянно помнить о нем, помнить, что должен выстрелить из него первым.

– Командир, – лицо Шамиля преобразилось, глаза успокоились, чуть пригас их черный огонь, – как же мы не встретились с тобой в Сухуми? Клянусь, твоя жизнь пошла бы по-другому.

Я саркастически усмехнулся.

– По-другому? Вряд ли… Ты заманил бы хорошими деньгами, а я действительно тогда нуждался, взял бы меня в свой отряд на младшую командирскую должность… А потом я вместе с тобой очутился бы в этом блиндаже… Так что, считай, моя жизнь так и сложилась. Единственное, ты до этой минуты не предлагал мне автомат. Не доверял.

– Нет, Володя, я о другом. Ты мог бы возглавить одну из наших дочерних фирм.

– Я никогда не был бизнесменом, – продолжил я футуристический разговор на тему несостоявшегося прошлого.

– Это не обязательно. Нужны просто свои верные люди… Среди наших – одно ворье, друг друга «кидают», это считается шиком. Потом разборки, правилки… Конфликты, ну это на фиг…

– Я стал бы богатым, как ты, – продолжил я мысль, – и опять же сидел бы с тобой в этой яме и ждал, когда нас прихлопнут, как клопов. От судьбы не уйти. Считай, что я твой лучший компаньон, который втихую накалывает тебя, но в пределах коммерческой честности и порядочности…

– Я не стал бы брать тебя на войну… Ты разучился воевать. Ты вел бы дела и крутил холки моим борзым бычарам, чтоб не понтовали. Был бы на хозяйстве…

– Тебе не кажется, что у нас разговор двух идиотов?

Шамиль начал меня раздражать. Федеральные войска взяли нас в плотное кольцо и продолжали стягивать силы: обстрел села не затихал ни на минуту. А этот строит какие-то планы. Мечтатель хренов… Возможно, это одна из форм психоза.

– Все не уйдут. Но ядро просочится. Они нас будут прикрывать. Кроме того, нас поддержат извне – отвлекающим ударом. Всех уцелевших у дядюшки Джо ждет хорошая сумма в долларах. Он не скупится. Как в сказке: суть в золотом яичке…

– В его?

– Как видишь, я ничего от тебя не скрываю, предлагаю дружбу. – Шамиль пододвинул ко мне свой автомат. – Для всех ты станешь пропавшим без вести или заложником, если хочешь… Выберем ночь потемней, ты пойдешь впереди. Наткнешься на засаду – скажешь, что журналист, покажешь документы. Я тогда пройду в другом месте. А где потом встретимся, я тебе скажу. Возьмем с собой милиционеров-заложников. В случае чего прорвемся за их спинами… Нам бы еще пару дней продержаться. А там… Шеф сказал, что сумма командировочных будет пропорциональна времени нашей обороны.

– Ты имеешь в виду своего президента?

– Да, а кого же еще?

Я задумался, Шамиль не торопил. Открывалась авантюрная перспектива: уйти с террористами, а потом сдать их нашим – скопом. Но было два нюанса: первый, нарвемся на собровцев – они покрошат всех без разбору, и второй, более существенный: я никогда не предавал, даже бандитов, прекрасно сознавая, что вот они уж меня всегда предадут. Слава богу, пообщался с этой категорией. Замочить ближнего для них – судьба, как и самому скорчиться потом от заказной пули.

– Знаешь, Шамиль, там, в Афгане, я тебя никогда не обманывал, хотя солдаты всегда сомневаются в искренности офицеров. Да ты и сам сейчас, как командир, это знаешь. Я никогда не лукавил… В общем, нам придется расстаться. Я уйду первым, а ты – как сам знаешь. Наши пути перекрестились. Видно, Всевышнему было угодно, чтобы мы посмотрели друг на друга, а теперь разойдемся, потому что дороги наши не схожие. Афганская злость не вышла из тебя – можешь что угодно говорить про защиту республики от русских. Ты устал от войны и одновременно не можешь без нее жить. Тебе наплевать на своих соратников, как и ваш дядюшка Джо, ты улучишь момент, чтобы исчезнуть, пропасть без следа, как пропали сотни и тысячи людей на этой войне. Ты обретешь новую жизнь вдали от погубленной родины. Еще раньше исчезнет дядюшка Джо – потому что русский медведь, рассерженный и раненный, начнет махать налево и направо, и только тысячи женщин всех национальностей смогут утихомирить его и заставить вернуться в берлогу…

– Заткнись, иначе я выстрелю! – Раззаев направил на меня ствол автомата. – Ты стал очень болтливым!

– Автомат дает право разговаривать непочтительно с бывшим командиром?

– Владимир Иванович, вы забываете, что даже журналистам не все прощается.

– Я помню, что вы их расстреливаете!

– Она пыталась вести пропаганду… Вам, журналистам, доверять нельзя. Половина из вас – тайные агенты КГБ. Вот только тебе я пока верю. А знаешь почему? Ты пришел в грязных ботинках и не пытался лезть в душу…

Тут появился Салман с перевязанной головой и сказал, что федералы захватили уже целый квартал, а у одного заложника крыша поехала: вырвал автомат у Асада и успел выстрелить в него и еще в Казика.

– Замочили психа?

– Два магазина выпустили…

– Зачем? Одной пули хватило бы… Обделались там все, заложников удержать не могут… Расстреляй еще двух, чтоб тихо сидели. – Глянув на меня, Раззаев усмехнулся: – Это я так, пошутил…

Я не ответил. Любые слова превращаются в шелуху, если ты не можешь повлиять на человека. Шамиль катился по заданной программе. Каждый день обороны приносил деньги… Лишь бы не погибнуть. Пусть умрут слабые и невезучие. И количество участников дележа будет меньше.

Салман ушел. Вскоре послышались выстрелы. Черт поймешь эту банду: где кончается фатальная жестокость и начинается упрямое благоразумие?

Шамиль подхватил две зеленых трубы гранатометов, обернувшись, бросил:

– Не уходи без меня. Мы обязательно прорвемся. Ты жди, хорошо?

Он почти упрашивал.

Я сидел в сыром окопе. Который раз за эти дни оттаяло… По глинистой стене сочилась мутная водица из серого островка снега на бруствере. Я почувствовал острую жажду. Так бывает всегда, когда на многие часы забываешь о еде, о том, что организм требует хотя бы простой воды… Нестерпимо захотелось вылезти, достать из кармана платок и, помахивая, пойти через комья грязи, которые и составляют линию фронта, перейти ее, сказать, что невиновен, что не стрелял, и вообще не имею отношения к этой бойне. Я навоевался, мне пошел четвертый десяток, я оглох от канонады, от беспощадных вертолетных обстрелов, когда огненные стрелы в лучшем случае пытались вырвать с корнем мои барабанные перепонки. Эту землю посадили на шарниры, она уезжала из-под моих ног, она опрокидывалась, и вместе с ней и я летел в тартарары…