Человек-огонь - Павел Кочегин

— Большевики никогда не простят казакам девятьсот пятого, и заруби себе на носу, что хода нам при Советах не будет. Подожди, подожди, не кипятись, — видя, как темной тенью подернулось лицо Томина, поспешил предупредить вспышку гнева Полубаринов. — Ты не подумай, что я собираюсь защищать самодержавие. Отнюдь нет. Сотни лет мы были его сторожевыми псами. А что получили за верную службу? Вот ты три года воевал, с твоим талантом тебе бы дивизией командовать, в генералах ходить, с твоей храбростью полным георгиевским кавалером быть, а что получил? Два Георгия да медаль, да и те голосовые, сотня наградила, а не командир. И дослужился всего лишь до младшего урядника. Победила Советская власть. С открытой душой пришли мы к ней на службу, а вместо благодарности — звонкая пощечина. А придет время — большевики нам новый ошейник наденут и затянут его посильнее, чем Николашка. Выходит, хрен редьки не слаще.

Томин слушал, стиснув зубы, и только покачивал головой. Полубаринов понял это как сочувствие и продолжал:

— Где же выход для нас? Мы, казаки — особая нация. И настало время создать свое казачье государство, свое войско, свою власть! Без царя и большевиков! Вот тогда ты станешь действительно вольным. В этом деле, безусловно, будут мешать большевики… Следовательно…

— Государство Оренбургского казачьего войска! — воскликнул Томин. — А что оно мне даст?

— Да тебе все карты в руки! Казак по национальности, хлебопашец по происхождению, пролетарий по положению с талантом полководца — быть тебе главнокомандующим всеми вооруженными силами. Кстати, я вот тебе письмо привез, тут, наверное, сказано.

Томин поставил на стол лампу, разорвал конверт без адреса и начал читать исписанный бисерным почерком лист. Полковник Дутов сожалел о том, что такие казаки, как Томин, заблудились, словно малое дитя в лесу, и сбились с дороги. Просил его одуматься, опомниться, не прыгать в пропасть, а вернуться к своим братьям — казакам, покаяться, и тогда они простят ему все грехи и с распростертыми объятиями примут в свою семью. Он же, вождь Оренбургского казачьего войска, Дутов, вверяет ему дивизию и благословляет на святое дело борьбы с большевиками, за вольное казачество. Ни званиями, ни наградами, ни должностями Томин не будет обижен, никогда не поступят с ним так подло, как это сделали Советы.

Томин читал, а Полубаринов смотрел на него, но лицо Николая было замкнутым.

— Как поет, что соловей залетный! А давно ли на Первом съезде казаков-фронтовиков в Питере орал: «На первой осине надо Томина повесить!»

У Полубаринова поколебалась уверенность в успехе, и он решил незамедлительно пустить в бой «новое оружие».

— Вместе с письмом Александр Ильич послал тебе небольшой подарок, — и с этими словами он положил на стол кожаный мешок.

Томин метнул взгляд на Полубаринова, развязал мешок, и золотые монеты блеснули перед его глазами.

— Сколько?

— Пять тысяч.

— Врешь, — приподнимая мешок, проговорил Томин. — Здесь не больше четырех. Отсыпал.

Полубаринов невольно скользнул руками по карманам. Потом опомнился, отвел взгляд в сторону.

— Отвалил, гусь лапчатый! Скоропадский и Каледин куда больше давали.

— Александр Ильич приказал передать, что…

— И ты, сума переметная, взялся выполнить роль сводника?! Да я тебя, сволочь!.. — прорвалось у Николая.

У Вениамина задрожали колени.

— Тебе же добра хочу.

— А ты забыл, с чем послы Скоропадского и Каледина ушли?! — грянул Томин. — Так я тебе напомню! Он схватил мешок за угол, размахнулся и золотой град ударил в лицо офицера. Полубаринов сгреб шапку, шинель и, озираясь, кинулся к двери. У выхода Томин нагнал его и такого дал пинка, что тот лбом отворил двери и, посчитав ступени, оказался на нижней площадке лестницы.

— Мы еще встретимся на узенькой дорожке, большевичок! — угрожающе пробасил снизу Полубаринов.

— Не советую, — ответил Томин и погрозил кулаком.

Было темно, но чувствовалось приближение рассвета. В казачьей папахе, в накинутой на плечи шинели Томин быстро шагал по пустынной улице.

«Иуда, презренный Иуда»! — с отвращением думал он о Полубаринове.

Злой и возбужденный Томин пришел в исполком Троицкого Совета. Его опахнуло табачным дымом.

За столом сидит председатель исполкома Светов. От бессонницы глаза его ввалились и казались обведенными черной тушью. Рядом с ним, навалившись грудью на стол, стоит председатель укома партии Абрамов. Вокруг стола толпятся члены исполкома и укома. Все выглядят до предела усталыми.

— Вы уже работаете? — спросил Томин.

— Да, мы еще работаем, — ответил Абрамов, делая ударение на слове «еще». — А вы еще не уехали?

Томин стремительно подошел к столу, развязал тяжелый кожаный мешок и проговорил:

— Это подарок революции от Дутова.

— Каким образом он прислал? — спросил недоверчиво Абрамов.

— С одним паразитом, подкупить хотел. В горячке не подумал задержать гада. Ну, да еще встретимся.

— Революционную бдительность вы, товарищ Томин, потеряли, — осудил председатель укома. — Чем же вы теперь займетесь?

— Я записываюсь в красногвардейский отряд рядовым боевиком. Надеюсь, винтовку-то доверите? А…

Светов перебил его.

— Мы тут всю ночь мозговали. Никак не могли подобрать начштаба войсками уезда. Теперь, я думаю, этот вопрос решим. Считаю, что кандидатура товарища Томина подойдет на эту должность. Он, правда, беспартийный, но преданный революции товарищ, и я за него ручаюсь.

Председатель исполкома вопросительно посмотрел на Абрамова и других членов комитета.

— Подойдет! Доверяем! — поддержали другие.

По предложению Светова, Николай Дмитриевич был введен в исполком и единогласно избран председателем казачьей секции.

От неожиданного поворота дел Томин немного растерялся, тихо проговорил:

— Спасибо за доверие. Постараюсь оправдать!

Когда все стали расходиться, к Николаю Дмитриевичу подошел мужчина среднего роста, со шрамом через все лицо.

— Коля! Поздравляю большой должность, — пожимая Томину руку, проговорил он.

— Ахме-ет! — обрадовался Николай. — Вот так да! Где ты пропадал?

— Моя по уезду гулял, мусульманский отряд привел.

Николай взял Ахмета за плечи, лицом повернул к свету.

— Кто это тебя так?

— Казак мала-мала плеткой гладил.

Когда началась война Нуриев уехал в Кустанай, там и работал на крупорушном предприятии Гирина. В 1916 году участвовал в национально-освободительном восстании, которым руководил Амангельды Иманов. Шрам на лице — память о бое под Актюбинском. Был схвачен, осужден. С каторги освободила Февральская революция. Сейчас руководит мусульманской секцией исполкома горсовета.

— Теперь вместе будем работать, чтобы быстрее пришла конец Гириным и Харинасам, — смеясь, закончил рассказ Нуриев.

В ОСАДЕ

Полночь. Уснул Верхнеуральск после дневной суеты, забот и тревог. Только в одном кабинете второго отдела Оренбургского казачьего войска ярко светит окно.

Полковник Дутов сидит в кожаном кресле, склонив голову над топографической картой, испещренной красными и синими линиями. Пухлыми пальцами потирает широкий смуглый лоб, приглаживает жесткие короткие волосы.

Вошел подтянутый, молоденький адъютант и доложил о прибытии есаула Полубаринова. Полковник лениво повел рукой.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие! — приложил руку к папахе Полубаринов.

Не отрываясь от карты, атаман глухим, усталым голосом проговорил:

— Прибыли наконец-то! Докладывайте!

Полубаринов сообщил о разговоре с купцами и заводчиками Троицка. Дутов слушал внимательно, лицо его было спокойно, маленькие колючие глаза холодно блестели.

— Только четыреста тысяч с вами выслали?! — спросил Дутов. — Скряги несчастные. Погодите! Доберусь — повытрясу! Ну, а с этим как?

Полубаринов рассказал о встрече с Томиным, но, разумеется, умолчал о том, как он считал ступеньки.

Наказной поморщился.

— Как только наши войска подойдут к Троицку, там поднимется восстание. Силы для этого уже подготовлены, сигнал к восстанию — убийство Томина анархистами. Организацию заговора возглавляет Лука Платоныч Гирин.

— Этот сделает, — с удовлетворением отозвался Дутов. — Вы, есаул, будете моим недремлющим оком в Троицке.

Полубаринов отказаться от опасного поручения не посмел.

Полковник занялся картой, давая понять этим, что разговор окончен.

Март 1918 года.

Обстановка в крае с каждым днем усложнялась: дутовские банды не только свирепствовали в станицах и селах, а стали появляться у стен города. В это трудное время исполком Совета решил назначить Томина командующим войсками уезда.