Мне ли бояться!.. - Александр Анатольевич Трапезников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то раз, когда мне было шесть лет и я стал тонуть, вытащила из воды. За волосы. Вот здесь это было — мы остановились на берегу. И это она впервые рассказала мне об утренней звезде, которая исчезает последней, даруя благодать тем, кто провожает ее в прощальный путь. Может быть, она сама это выдумала? Но уже много лет спустя, прошлым летом, когда Катя подарила мне Евангелие и взяла обещание, что я обязательно прочту, я наткнулся на такую фразу. Она звучала в Откровении Иоанна Богослова: «И дам ему звезду утреннюю». А перед нею: «Только то, что имеете, держите, пока приду». Это наставление получил один из семи ангелов, четвертый. Ему была обещана утренняя звезда. Когда я прочел, мне очень хотелось поговорить с Катей, потому что я многое не понял, но я уже был в Москве, а потом позабыл самое главное. Только «утренняя звезда» осталась. Этой весной, на Пасху, какой-то зверь заколол кинжалом трех монахов в Оптиной пустыни. Именно зверь, с числом 666. Они уже появились, объяснила мне тогда Катя, и «никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме тех, кто имеет это число, и будет убит всякий, кто не поклоняется образу зверя». Так что, понял я, не такая уж у нее безопасная доля. Наоборот, именно в нее-то и будет нацелен основной удар. Сколько вокруг этих зверей-оборотней! А станет еще больше.
— Катя, а что ты говорила вечером Николаю? — вновь полюбопытствовал я. Чего мне так приспичило, сам не пойму.
— Анекдоты про Жириновского рассказывала, — пошутила она.
Ясно. Так мне этого никогда и не узнать, понял я.
— Леша, можно, я тебя попрошу кое о чем? — серьезно спросила Катя.
— Конечно.
— Если надумаешь совершить серьезный шаг или попадешь в трудное положение, приезжай ко мне, посоветуемся. Хорошо?
— Ладно. Разве я когда-нибудь поступал иначе?
Но я обманул ее. Я не рассказал ей о нависшем надо мной долге, хотя положение было достаточно паршивое. Если не верну миллион в срок, сумма будет удваиваться. Но не бесконечно. На пятый день я буду должен уже тридцать два миллиона рублей. Потом таких должников находят в лесу с перерезанным горлом.
— Ты ничего мне не хочешь сказать? — Катя внимательно смотрела на меня, словно читая мысли. Я покачал головой. — Тогда пойдем завтракать, — вздохнула она.
— Обожди.
Я вдруг решил поделиться с ней, рассказать. Но не о своем долге, не о Полине, а о маленькой семилетней девочке, светлой и ясноглазой, живущей в Москве, у которой родители беспробудно пьянствуют, а бабушка больна и к которой никак не пристанет грязь, налипшая на всех жителей города. Но что будет, если она останется одна?
— Я боюсь, что сами же спившиеся родители толкнут ее на вокзал, — сказал я. — А в лучшем случае — детский дом или какой-нибудь приют.
— Неужели ты не знаешь, как поступить в таком случае? — улыбнулась Катя. Она прекрасно понимала меня, и я почувствовал огромное облегчение, словно гора с плеч свалилась. — А я тебя поддержу.
— Тогда так и сделаю, — произнес я. Все-таки она удивительный человек, моя сестра. У нее какой-то дар от Бога любить и понимать людей. Эх, если бы такие, как она, управляли Россией!..
За завтраком мы пили свежее теплое молоко.
— Совсем другой вкус! — удивлялась Полина. — А блины просто потрясающие, я у вас потом рецепт спишу, Вера Андреевна.
Мама всегда радуется, когда хвалят ее пищу. Она может из ничего сделать шикарное блюдо, хоть сейчас бери и неси в ресторан, на стол адвокату Макарову, главному едоку страны. Что там ваши биг-маки и гамбургеры, тьфу!.. Потому что у них конвейер — для роботов, а у мамы каждая котлетка — произведение искусства, вроде симфонии или натюрморта. Съел — и приобщился к прекрасному. Вот так, пища дело серьезное, как бы нам ни внушали по радио, что лучше вообще не есть.
После завтрака я выкатил свой мотоцикл, Полина лихо уселась позади меня, и я повез ее показывать город. Чтобы ей было что рассказать Людмиле Александровне. Тверь, конечно, небольшой город, но лучше его в России нет. И Полина вынуждена была согласиться под моим напором. А после мы заехали к Сереге, моему школьному приятелю. Он, как всегда, слушал рок, нацепив наушники.
— Новая клевая группа — «Убойный хук», — сообщил он. — Рад тебя видеть, старик. И вас, мадемуазель.
— Можно сразу на «ты», — сказала Полина. — Дай послушать. — Она надела наушники, но через пару минут сняла: не понравилось.
— Заведи Шевчука, — попросил я. — Про осень.
Есть у него такая песня, которая начинается: «Осень… В небе жгут корабли… Осень… Мне бы прочь от земли». Она мне очень нравится и словно бы про всех нас написана.
Серега достал запись, включил, и мы слушали, а когда дошла очередь и Шевчук запел: «Осень, долетим ли, доживем ли до рассвета? Что же будет с Родиной и с нами?», я вдруг подумал: да ведь это и про всех тех, кто погиб в Москве неделю назад. А по слухам, их было больше тысячи. И многие воевали в Приднестровье, Сербии, Абхазии, а нашли пулю в столице России, в самом ее центре. Пока толпа зевак хихикала и смотрела, чем все кончится.
— Давай еще раз, сначала, — сказал я, и тут раздался звонок в дверь.
Серега пошел открывать, а когда вернулся, за ним шла… Аня.
Я сделал вид, что в упор не вижу ее, хотя она подошла совсем близко.
— Здравствуй, Алеша, — прозвучал рядом ее голос.
Я повернулся и небрежно кивнул. Полина с интересом наблюдала за нами.
— Ну, нам пора, — сказал я Сереге.
— Куда торопиться? Посидим еще, — улыбнулась Полина. Как мне показалось — коварно. Ох уж эти женщины, они сразу обо всем догадываются. Если что касается сердечных дел.
— Тогда пойду заварю кофе, — пробормотал Серега; он тоже был не в своей тарелке.
— А я помогу. — Полина соскользнула со стула.
— И я! — рванулся я к двери, но Полина остановила меня, упершись ладонью в грудь.
— А ты, милый, развлекай девушку.
И мы остались одни в комнате. Я сердито рухнул в кресло и схватил первый попавшийся журнал.
— Вовсе не обязательно держать «Новый мир» вверх ногами и пытаться что-то прочесть, — произнесла Аня. — Я увидела твой мотоцикл и решила зайти. Почему ты избегаешь меня? С того случая мы ни разу не поговорили.
Я что-то хмыкнул в ответ. Конечно, для
