Ленд-лизовские.Lend-leasing - Василий Аксенов

Все это происходило на протяжении лет от раннего детства до отрочества, однако пока что нам нужно рассказать о некоторых драматических событиях того года, когда дяде Андрею удалось вытащить ребенка из спецдетдома в городе Короста, в котором, по слухам, вскоре стали менять детям имена и подтасовывать документы.

Однажды зрелой весной 1938 года тетя Ксения прибежала откуда-то в растрепанных чувствах, схватила за руку племянника и повлекла его на трамвайную остановку. Быстрей, быстрей, только бы не опоздать! Даже в вагоне она нервничала, как будто пыталась подогнать электрический двигатель. Оказалось, что внезапно НКВД разрешило ей и племяннику свидание с подследственным — ее братом и отцом ребенка. Из всей семьи только она и матерь баба Дуня позволяли себе ходатайствовать о такой милости. Тетя Котя и дядя Феля не могли уронить свой непогрешимый коммунистический уровень.

Проехали несколько остановок до площади Свободы. Там стояло в лесах огромное строящееся здание оперного театра. «Твой папка начал его возводить», — с торопливой горделивостью высказалась тетка. Мальчик никак не мог отвернуть головы от этого строительства. Стараясь не отстать от шагов тетки, он пытался себе представить, что означает «возводить» и чем оно отличается от других слов.

Площадь они пересекли пешком. Потом прошли под уклон до парка Глубокое озеро. На одном из берегов этого «озера» с аттракционами и каруселью тянулось длинное трехэтажное здание с несколькими подъездами для входа и несколькими темными арками для въезда. Только спустя много лет Акси-Вакси узнал, что это как раз и есть зловещее управление диктатуры, поглотившее его родителей. Дошли также и слухи, что, кроме трех наружных этажей, там есть и несколько этажей подземных, где держат людей и производят дознание. Будучи ребенком, он только лишь держался за крепкую руку тетки и слегка дрожал, боясь, что его оставят в этом детском доме, на этот раз на веки вечные.

Тетка успокаивала его. Не бойся и не дрожи. Мы сюда ненадолго, только лишь с папой повидаться. Ну да, тут будет новая ваша квартира. Потом и мамочка твоя приедет, Женя Гинз. Ну, конечно, и Фимочка сюда переедет, и баба Дуня, и Майка, и Олег, и дядя Андрюша из Сталинабада.

Они прошли в одно из парадных, и тетка предъявила дежурному какую-то простонародную бумажку. Тот снял тяжеленную телефонную штуку и взялся что-то в нее нашептывать. Можно было расслышать только: «Так точно, товарищ Веверс… Слушаюсь, товарищ Веверс…» Им показали на два стула под портретом Кощея Бессмертного. Прошло не менее получаса, прежде чем вышел белобрысый сытник в военной гимнастерке. Он склонился над ребенком и долго смотрел тому в глаза. Храбрая тетка наконец прикрыла мальчика локтем: «Чего это вы так, товарищ майор?»

Сытник резко выпрямился: «Идите в парк и ждите там возле карусели. За вами придут!» Засунул ладони в ремень, огладил гимнастерку вокруг пуза и зада. Пошел скрипеть ремнями, хромовыми сапогами, разболтавшимся паркетом. Исчез.

Акси-Вакси впервые в жизни катался на карусели. Она произвела на него удивительное впечатление. Признаться, он даже забыл, каким образом он попал в этот парк и что за здание стоит на его берегах. Движение по кругу со звоном колокольчиков и музыкой аккордеона казалось ему теперь более естественным, чем движение по прямой. Служащий, одетый в форму Первой Конной, старался потрафить маленькому путешественнику. Если появлялись люди с билетами, он старался и безбилетника подсадить то на пони, то на тигра, то на павлина. Мальчик смеялся и хлопал в ладоши. Инвалид, потерявший на Висле несколько пальцев, прекрасно понимал, чего этот мальчик с тетей здесь ждут.

Между тем на город уже опустились сумерки, и в сером трехэтажном доме стали освещаться большие окна с витиеватыми рамами. Наконец — не прошло и трех часов — как появился еще один товарищ в форме.

«Ваксоновы, айда за мной!» — скомандовал он и пошел к третьему подъезду, не оглядываясь.

Акси-Вакси, похоже, гораздо лучше себя чувствовал на карусели, чем в сером здании, где на всех этажах в этот час только и мелькали товарищи командиры. В одном из кабинетов их опять посадили на стулья под портретом Кощея Бессмертного с козлиной бородой. Пришли два сотрудника и стали обмениваться репликами по непонятному для мальчика адресу.

Семьдесят лет спустя я пытаюсь понять, можно ли полагаться на память пятилетнего мальчика. Помнит ли он тех сотрудников? Какими они были? Кажется, что-то все-таки зацепилось. Вполне очевидно, что они были молоды. Темные волосы. Гимнастерки зеленого сукна. Вездесущие ремни. Они обменивались улыбочками и гримасками. Вполне очевидно, что они были недобрыми. Акси-Вакси почему-то подумал, что такие могут увезти куда угодно, хотя бы в ту же самую зловещую Коросту.

Открылась дверь, и в кабинет вошел военный с пистолетом на боку. Остановился у стены. За ним вошел отец. За его спиной мелькнул второй военный, который остался в коридоре. Отец был без ремня, карманы френча сорваны. Он бросился было к родным, но остановился, с опаской поглядывая на молодцов. Один из тех показал ему на третий стул под портретом «козла». Теперь все родные сидели в ряд.

«Поцелуй отца», — шепнула тетка.

Акси-Вакси про все и про всех забыл и бросился к папке, ликуя и смеясь. Вскарабкался к нему на колени. Из поля зрения пропали два недобрых перевозчика.

«Папка, покатай меня на верблюде!» — вскричал он.

Дома отец почти ежедневно катал его на плечах по их большой квартире; иной раз шел тяжелой поступью «корабля пустыни», другой раз пускался трусцой. Вакси обычно держал отца за уши и направлял туда, куда хотелось проехать. Теперь отец обратился к сотрудникам с какой-то пылкой мольбой.

Ответа не последовало. Оба молодца отошли к окну и стали раскуривать добротные папиросы «Казбек». Отец поднял Ваксика, посадил на плечи и пошел по кабинету, имитируя валкую поступь верблюда. Страж с пистолетом мрачно следил за каждым их движением.

Больше, собственно говоря, Акси-Вакси не помнит ничего из этого карнавального вечера. Пропал куда-то отец, испарились сотрудники-перевозчики и сторожа с пистолетами. Остался в памяти только длинный коридор, по которому они идут вдвоем с теткой. Мальчик подпрыгивает, вспоминая, как он катался на отце. Тетка молчит, мерно стучат ее ботинки, подаренные дочерью, тетей Котей. На лице ее нет ни одной слезинки. Тверды рязанский крутой лоб и бульбообразный нос.

Только отдалившись на три квартала от Глубокого озера, она начинает плакать и гладить своего воспитанника по макушке. Еле слышно она бормочет: «Папа сказал, чтобы тебя к бабушке переместили. По стенному телеграфу получил от Жени просьбу, чтобы к бабушке Ревекке…» — И совсем разрыдалась.