Открытие Хазарии (историко-географический этюд) - Лев Гумилев

Пятый день в Дербенте (среда, 9 августа)

Утро было тихим. Зеленая гладь моря казалась пронизанной пунцовыми лучами восходящего солнца. В 5 часов утра мы столкнули лодку в воду и в половине шестого были уже в створе стены. Розовые лучи сменились оранжевыми — солнце оторвалось от линии горизонта.

Первая точка опускания находилась в 100 м от берега. Она нас задержала ненадолго. Мы установили контур развала плит: он тянулся на 30 м к северу и на 40 м к югу при глубине 2 м. Не задерживаясь, мы двинулись на следующую точку и тут сделали тактическую ошибку.

Вместо того чтобы пройти 100 м и продолжать опускание, мы вздумали сразу подсечь конец стены со стороны моря. Собственно говоря, это было целесообразно при условии, что погода не изменится, а о последнем мы в увлечении работой не подумали.

Итак, в 7 часов мы оказались на расстоянии 600 м от берега и установили, что там, на глубине 5,5 м, только ровное песчаное дно, без следов человеческой деятельности. Продвинулись на 100 м мористее — глубина 7,3 м и то же самое. Значит, здесь, на абсолютной отметке минус 36 м (самая низкая береговая терраса), в VI в. было глубокое море.

Мы вернулись на точку в 300 м от берега и обнаружили конец стены. Это нас очень обрадовало, так как подводные наблюдения подтвердили наблюдения с водонапорной башни. Мористее был найден в створе стены только один большой камень со следами обработки, очевидно, оброненный там случайно. Техника съемки в этот день была далеко не совершенна. Сначала я плавал в тихой воде и через стекло маски рассматривал дно, устанавливая объект и задачу. Затем я влезал в лодку и брался за компас и дневник, а Геля (Прохоров) опускался на дно и дополнял визуальные наблюдения, ощупывая камни. Затем он выныривал и сообщал полученные данные, не отплывая с места подъема. Все тут же фиксировалось, после чего мы переходили на следующую точку. Основным недостатком этой методики была трудоемкость и, следовательно, относительная медленность работы. За это мы поплатились тут же. Около 9 часов с моря потянул ветерок, началось волнение, со дна поднялся песок, видимость под водой снизилась и пришлось заканчивать рабочий день. Пока мы совещались, принимали решение и садились на весла, ветер усилился настолько, что нас буквально понесло на юг. На берег мы выбрались уже с большим трудом, но результатами работ остались довольны. Самое главное, мы установили отсутствие насыпи или мола. Стены строились непосредственно на скальном основании дна. Следовательно, сведения арабских географов являются домыслами людей, пытавшихся объяснить непонятное явление — длинную стену, вдававшуюся в море. А если так, то с VI по X в. произошло поднятие уровня, потому что на глубине 5 м ни тогда, ни позже люди строить стены не могли. В принципе решение проблемы было достигнуто, но подводную съемку следовало завершить.

Шестой день в Дербенте (четверг, 10 августа)

На рассвете нас покинул А. А. Алексин. Бурная погода съела те дни, которые он мог выделить для совместной работы, а теперь его ждали заволжские степи. Нам было тяжело лишиться его помощи и советов, но наш хозяин, глава водоспасательной станции Василий Васильевич, согласился выйти с нами в море и помочь нам, а то бы втроем нам не управиться.

В это утро мы направились прямо к месту окончания стены. На меня произвела тяжелое впечатление внезапная рассеянность Гели. Он делал все, что было нужно, но автоматически, словно его мысли были далеко. Но я отбросил сомнения, потому что надо было грести, становиться в створ, брать азимут: короче, мне было некогда обращать внимание на психологию. В это утро ветер поднялся раньше обычного. Однако отступать мы не собирались. Первая попытка установить лодку на месте окончилась неудачно — якорь вырвался из песка, и нас понесло назад, на юг. Мы вернулись и снова стали на якорь в створе стены. На этот раз якорь зацепился прочно, но канат был натянут как струна. При возвращении мы уклонились несколько мористее, чем было нужно. Глубина была 6 м вместо пяти или пяти с половиной. Я предложил Геле и Василию Васильевичу опуститься, осмотреть дно и сразу же вернуться, для того чтобы переместить лодку ближе к развалинам. Мне казалось, что я отдал приказание предельно точно, да так оно и было. Геля с рассеянным видом надел акваланг и исчез под водой. За ним последовал Василий Васильевич, а мы с Андреем начали брать азимут и устанавливать свое место на плане. Прошло 10 минут, потом 20; из воды никто не показывался. Ветер усиливался, и белые барашки забегали вокруг лодки. Наше недоумение перешло в беспокойство. Что случилось? Волны уже раскачивали лодку, как качели.

Вдруг из воды показалась Гелина голова; он махнул рукой и что-то крикнул, но ветер отнес слова на юго-запад. Мы жестами позвали его назад, и он погрузился снова. Еще раз он вынырнул, но немного дальше. Я понял, что его сносило волнами, потому что море было здесь взбаламучено до самого дна. Геля махал нам ручками, и было ясно, что он выбился из сил. Андрей бросился к якорю, чтобы пойти к Геле навстречу, но я, не отдавая себе отчета, почему я так делаю, оттолкнул его от якорного каната. Тогда Геля с искаженным от напряжения лицом вывернул плечо из лямки акваланга, сбросил тяжелый прибор и, словно на экзамене в бассейне, по всем правилам, поплыл к лодке. Ни на войне, ни в заполярной тайге, ни в припамирских ущельях я не испытывал такого напряжения и ужаса. Но Геля выплыл сквозь волны, и мы с Андреем втянули его в лодку. Почти в тот же момент вернулся Василий Васильевич, и мы были снова все вместе.

Оказалось, Геля в своей задумчивости пропустил мимо ушей мою инструкцию. Вместо того чтобы вернуться, не увидев камней, он отправился разыскивать стену и удалился от места стоянки. О своих переживаниях под водой он рассказал так: «Когда я опустился на дно, то сразу понял, что мы бросили якорь слишком далеко от берега. Подо мной был голый грунт и камней видно не было. Мне подумалось, что край стены все же должен быть близко, и я поплыл над самым дном по направлению к берегу. Я плыл и плыл, с силой работая ластами, и удивлялся тому, что плиты все не показываются. По ширине развала 70 м уклониться настолько, чтобы плыть параллельно стене, было нереально. Так грубо ошибиться в выборе места стоянки нашей шлюпки мы тоже, казалось, не могли. Загадка заинтриговала меня. Мой манометр показывал, что воздух в баллонах использован лишь на одну треть, и я решил плыть вперед, пока не увижу камней и не пойму, в чем тут дело. Наверху крепчал ветер и усиливалось волнение — это было видно по тому, что вода все больше и больше мутнела. Но стена-то должна быть где-то рядом! Камни показались неожиданно близко и с неожиданной стороны: не спереди, а слева. Довольно ровная линия обреза стены приближалась ко мне слева и сзади и уходила в муть вперед и направо. Удивление мое возросло оттого, что мне показалось, что линия эта — не прямая, а дуга, пологая дуга. Я вынырнул на секунду на бурлящую поверхность — проверить, не ошибся ли я в направлении. Ошибки нет: край стены шел не под прямым углом к берегу. Проплыв некоторое расстояние вдоль этого края, я убедился, что стена изгибалась: ее обрез теперь стал параллелен берегу и дальше вправо он снова плавно изгибался в сторону глубины. Я находился внутри огромной башни, имеющей со стороны моря проем, „ворота“, в которые я и проплыл. Этим все объяснилось. Сделав это открытие, я всплыл и помахал рукой сидящим в лодке, чтобы они завизировали точку моего нахождения. К моему удивлению, лодка оказалась гораздо дальше от меня, чем я предполагал. Небольшой щепочкой прыгала она на волнах, и я не знал, заметили ли меня Лев Николаевич или Андрей.

Стрелка манометра приблизилась к 30 атмосферам, это означало, что я должен немедленно возвращаться. Погрузившись, я быстро поплыл к лодке. Скоро, однако, на половине вздоха прекратилась подача воздуха из баллонов. Стрелка манометра по-прежнему стояла около цифры 30. Несколько раз я пробовал высосать причитающийся мне воздух, но тщетно. От бесплодных вздохов только пережгло спазмой бронхи. Я всплыл, сделал судорожный вздох, причем гребешок волны залил мне рот, и в раздумье погрузился. Акваланг меня притапливал — так удобней при работе на дне, но теперь, при волнующемся море и когда предательски кончился воздух, этот небольшой лишний вес отнимал много сил. Несколько раз я всплывал, махал рукой сидящим в лодке — до нее было метров 40, и я видел, что они меня заметили, — чтобы они подплыли ко мне. Некоторое время я погружался и всплывал, пока не заметил, что ветром и волнами меня сносит на юг, а они и не собираются поднимать якорь. Тогда я сорвал маску, отстегнул и сбросил тяжелый акваланг, манометр которого по-прежнему показывал «30», и, ругаясь, поплыл к лодке сам. (Вот когда зимние тренировки в бассейне спасли жизнь человека и научные результаты экспедиции.)

Какое счастье, что я не дал Андрею поднять якорь! Вдвоем мы не успели бы направить лодку к тонущему товарищу. Нас пронесло бы мимо него со скоростью поезда, а о том, чтобы вернуться против ветра, не могло быть и речи. До берега было не меньше 300 м, и усталому человеку проплыть это расстояние было бы не по силам. Погибли бы оба аквалангиста, и вряд ли бы выбрались и мы.