Дело тамплиеров - Ги Фо

Отречение всегда касается Иисуса, и не важно как его называют. Даже те, кто заявляет, что отрекся от Бога, прекрасно понимают, что речь идет о Иисусе, так как он представлен на кресте.

Еще более любопытно, что ритуал никогда:

– не предваряется объяснением или предупреждением: все свидетели заявляют, что были удивлены и испуганы тем, о чем их просили и к чему они были совершенно не готовы до церемонии;

– не сопровождается объяснениями: в тех случаях, даже если обещали объяснить произошедшее, этого никогда не делали.

Например, брат Рено из орлеанского приорства рассказывает, что те кто его принимал, сказали: «Замолчи, мы расскажем тебе об уставах ордена в другой раз». Но, объяснение откладывается для тех, кто его ждал и о нем больше никогда не заговаривают.

Наконец, и, прежде всего, вовсе не требовалось, чтобы отречение было искренним. Несмотря на единообразие формулировки, которую используют редакторы, все свидетели утверждают, что отреклись «устами, но не сердцем».

Брат Жан де Ромре свидетельствует, что его заверили, принуждая к отречению, что это всего лишь «розыгрыш» (truffa). Так как это был всего лишь простой сержант, он этому поверил. В данном случае довольствовались словами, не требуя искренности. Но это исключительный случай: остальные свидетели не заблуждаются по поводу характера отречения и видят в этом важное действо.

Однако это чисто формальное отречение навязывают грубой силой: обнажая мечи, угрожают бросить в застенки, приговорить к смерти.

Только иногда, неофита освобождают от части ритуала, а точнее от плевания, если он обещает ничего не говорить.

Отречение – это ритуал, присущий церемонии принятия в орден. Он даже не влечет за собой никакого продолжения: о нем даже больше не говорят. Тамплиер не получает никакой инициации, его не заставляют принять какую либо доктрину, от него больше не требуют каких-либо извращенных ритуалов.

Большинство заявляло, что, так как это воспоминание смущало их, они не решались говорить об этом даже между собой. И все-таки, однажды, брат Боско де Мазюалье из епархии Лиможа, попросил объяснения у приора Буржа: «Брат Пьер ответил мне, что не надо быть слишком любопытным, иначе я навлеку на себя гнев братьев и руководителей ордена. Отправляйся ужинать, сказал он мне. Речь идет о пророке, тебе это слишком долго объяснять».

Признаемся, что все это удивительно и понять это трудно.

Самое удивительное, что и сами руководители заявляют, что не знали значения ритуала, который выполняли и к которому их принуждали.

а) Прежде всего надо отбросить те объяснения, которые могут быть соотнесены с ортодоксальной верой. Можно подумать о сходстве с тройным отречением св. Петра, но столь простое объяснение непременно бы дали неофитам. Итак, все свидетели согласны рассказывать о действительном отречении от Иисуса Христа.

б) То же замечание можно сделать по поводу объяснения, данного двумя тамплиерами нижних чинов: они говорили, что это было испытание, которое нужно пройти на тот случай, если мы попадем, в плен и неверные заставят нас отречься от Господа. В этом случае вряд ли отказались бы дать подобное объяснение, которое подтвердило бы полезность испытания. И означает ли этот ритуал, что в подобных обстоятельствах тамплиер должен был отречься от Господа, чтобы спасти свою жизнь? Наоборот, мы знаем, что многие, угодив в плен к сарацинам, предпочли смерть.

в) Жоффруа де Гонневиль, на первом же его допросе, попытался дать историческое объяснение этому ритуалу. Брат Робер де Тортевиль, принимая его в орден, заставил отречься и объяснил ему: «Этот обычай нашего ордена был введен по обету, данному плохим магистром ордена, который был пленником султана и получил свободу, поклявшись, что обяжет к нему наших братьев». Это заставляет вспомнить о магистре Жираре де Ридфоре, который, попав в плен к мусульманам, был освобожден на условиях, оставшихся загадочными: его даже подозревали в предательстве.

Но данное объяснение безусловно надуманно: подобное обещание, вырванное, к тому же, силой и данное язычнику, не могло наложить обязательств на великого магистра и, уж тем более, на весь орден. В случае необходимости, Папа, обязательно, освободил бы от такой клятвы.

г) К тому же, если невежественные братья не все понимали в значении символа, высшие руководители не заблуждались по этому поводу. Жоффруа де Шарне заявляет: «После того как я был принят и на меня надели плащ, мне принесли крест с изображением Иисуса Христа. Брат Амори велел мне не верить в того, чей образ был нарисован на нем, так как это был лжепророк, а не Бог». Затем он добавляет, что сам не принуждал к этому ритуалу тех, кого он сам принимал в дальнейшем: «Так как я прекрасно убедился, что то, как меня самого принимали, было отвратительно, нечестиво и противоречило вере католической», нельзя объяснить яснее.

Лучшим доказательством того, что речь идет об очень важном деле, является то, что тамплиеры позволили приговорить себя по этому единственному факту. Никто из них, даже Моле, не пытались объяснить этот ритуал. Таким образом, они признали его антихристианский характер.

Поскольку это требование сильно смущало простых братьев, после вступления в орден их посылали исповедаться в этом грехе, и все заявляют, что этот грех был им отпущен, при наложении символической епитимьи.

Так, например, Жану де л'Омону, сержанту парижской епархии, наставник просто сказал, после того как он, дрожа, плюнул рядом с крестом: «Кретин, иди теперь исповедайся!»

Члены комиссии были удивлены, что исповедники не были встревожены такими откровениями. Но не стоит забывать другой, очень важный и серьезный факт: тамплиер мог исповедоваться только священнику ордена и давал в этом клятву. Таким образом, это всегда был священник ордена, который, кажется, довольно легко, давал это странное отпущение грехов. Брат Жан де Баали уточняет в своем признании: он отправился исповедаться к брату Пьеру Мино, тому самому, который только что его принял. И, так как комиссары удивились, что он выбрал именно того, кто только что заставил его совершить грех, в исповедники, он пояснил: «Мне сказали, что без разрешения моих начальников я не могу исповедоваться кому-либо другому, кроме братьев ордена».

Откуда мог возникнуть этот запрет исповедоваться вне ордена, если не для того, чтобы избежать огласки вне братства возмутительных фактов, о которых священники ордена были, напротив, осведомлены?

Вот показания Пьера де Моди о легкости и почти автоматическом характере отпущения грехов. Так как он отказывался отрекаться от Христа, приор сказал ему, что это правило ордена и добавил: «Давай же, не сомневайся, капеллан может отпустить тебе этот грех».

Таким образом, отречение от Христа сопровождалось пародией на таинство епитимьи!

X

Странная ересь

Не было никаких сомнений, что отречение от Христа и плевание на распятие должны были означать появление глубоких отклонений в ордене, тайное принятие веры или идеала, отличных от христианства, даже если простые братья не рассматривали это таким образом.

Безусловно, такое утверждение кажется чрезмерным, и историки отказались принять его: «Оно входит в формальное противоречие с духом и задачами ордена Храма, его вооруженной борьбой, пожертвованиями, самоотверженностью и преданностью римской Церкви».[2] Они стараются доказать, что речь шла лишь о шутке над новобранцами, призванной в извращенной форме указать неофиту на его обет подчиняться, напомнив ему о тройном отречении св. Петра. К сожалению, сами тамплиеры никогда ничего подобного не говорили, хотя речь шла о спасении их жизней; руководители никогда не давали подобного объяснения, хотя речь шла о спасении ордена и жизни их братьев.

Мы видели, что в 1307 г. Папа еще не был убежден в виновности тамплиеров. В октябре он приказал кардиналам допросить руководителей ордена в Шиноне: Моле и его заместители легко могли бы объяснить, что оскорбление распятия вовсе не было антихристианским действием, но являлось напоминанием об отречении св. Петра. Папа мог бы признать эту церемонию дурным обычаем, и, возможно, запретил бы ее, но при этом был бы совершенно счастлив такой ценой положить конец делу, которое было столь мучительным для него. Филипп Красивый, возможно, отреагировал бы сурово, но лишился бы своего единственного оружия, что могло позволить Папе решиться на сопротивление. Если Климент V и был убежден в реальной и глубокой виновности ордена, то именно на основании признаний, сделанных в Шиноне. Итак, что говорит Моле кардиналам, пришедшим допросить его? «Хитрость врага рода человеческого привела тамплиеров к слепому падению», в течение долгого времени те, кого принимали в орден, отрекались от Христа «рискуя своей душой». Итак, это очевидное признание в ереси или в сговоре с дьяволом, а вовсе не в простом двусмысленном жесте.