Каменная Звезда - П. Баккаларио

Противный ворон тыкал клювом мешки с мусором.

Ателье было маленьким и темным, в нем чувствовался запах шерсти и другие запахи, которые сложно было определить: старое дерево, пар, ваниль, хлопок, пуговицы.

Работали два человека. Старик с редкими седыми волосами и в громадных очках для чтения, направленных на газету с кроссвордами, и женщина с больными ногами, которая сидела и шила рукав пиджака, подколотый булавками на манекене.

— Здравствуйте, ребята, — сказал старик, подняв голову от газеты. Длинные серые волоски торчали из его ноздрей, как антенны. — Что я могу сделать для вас?

— Добрый день, — ответил Харви. — На самом деле… мы и сами этого точно не знаем.

— Великолепно, — доброжелательно ответил старик. — Это типичный ответ того, кто приходит в ателье.

Женщина сделала нетерпеливое движение, поправляя рукав на манекене. И это не ускользнуло от мужчины.

— Триптолема, дай мне слово сказать! Что за тоска! — воскликнул он, откладывая газету на стол. — Ты всегда только шьешь и кроишь, шьешь и кроишь…

Женщина что-то быстро сказала по-гречески, но по ее тону можно было понять, что она недовольна.

— Не обращайте внимания, — ответил старик. — Пятьдесят лет лает, но не кусает… Правда, Триптолема?

Он оперся кулаками о стол, положив узкие большие пальцы поверх указательных.

— В общем, вы сказали, что сами не знаете, зачем пришли. Итак, это ателье. Мы шьем одежду по размеру. Извините, что я позволил себе… но по-моему, это не совсем то, что вам нужно. Это не в том смысле, что мне не нравятся ваши джинсы или футболки с коровами…

— Это не корова! — быстро возразил Шенг. — Это гиппопотам. В Китае его все знают.

— Ну хорошо. А здесь известен только наш принц Галльский.

— Я его не знаю.

— Это название вот этой ткани, черно-белой, — пояснила Мистраль.

— Хорошо сказано, барышня. К счастью, хоть кто-то из вас разбирается еще в этих вещах.

— Моя мама занимается модой. Она создает духи.

— Великолепно. Триптолема, ты слышала? Духи! — воскликнул старик и вполголоса добавил, чтобы рассмешить ребят: — Никогда не мог ее убедить купить себе хоть один флакон.

Харви вытащил из кармана кусочек черной материи с тремя маленькими иголками.

— На самом деле мы пришли из-за этого. Вам это о чем-нибудь говорит?

Старик положил лоскуток на стол, и его ноздри задрожали.

— Английская шерсть, отличная фактура, номер четырнадцать… Черт возьми. Я лет двадцать не видел такой ткани, но она точно у нас была. В смысле, я это вижу по этикетке.

— А иголки?

— Отличные иголки. Можно посмотреть?

— Пожалуйста.

Портной приблизил к себе настольную лампу и положил под конус света три иголки в ряд.

— Да, конечно. Они тоже наши. Я бы мог поспорить, что это старинные позолоченные иголки моего отца, привезенные прямо из Голландии. Дайте посмотреть… Ммм… Да, именно так, как я и думал. Существует три размера иголок. В Нью-Йорке — длинные и толстые иголки, для рукавов или пуговиц. В Париже — для изнанки. В Лондоне — самые тонкие, для подкладки. Какое погружение в прошлое, ребята! Эти мы не используем со времен моего отца… прекрасный был человек… В общем, вы поняли — я таких не видел уже очень давно. Где вы их нашли?

— В старом доме.

— Ах, папины иголки! Он оставлял их только важным клиентам вместе с кусками материи или нитками. Так, если нужно было что-нибудь починить или переделать… у каждого костюма были свои иголки и свои куски материи, чтобы поменять. Вы всего этого не понимаете. Но когда-то хороший костюм стоил больше, чем машина. В общем, если хотите, я у вас их куплю.

Швея что-то пробурчала на греческом, и ее муж вышел из себя:

— А я хочу их купить! Это иголки отца, и ребята мне их вернули! Это мое прошлое, которое, наверное, не так интересно, как мое будущее.

Старик прочистил горло и снова переключился на ребят:

— Так сколько вы хотите?

— На самом деле мы не собираемся их продавать, — немного смущенно пояснил Харви.

— Нет? А что вы хотите?

— Мы сказали, что сами не знаем, что точно хотим.

— Вы знаете человека, которого зовут Альфред ван дер Бергер?

— Ван дер Бергер? Ммм… А почему я должен его знать?

— Мы думаем, что он мог бы быть вашим клиентом.

— Это ваша материя и ваши иголки.

— Ван дер Бергер… Ван дер Бергер… Мне это вообще ни о чем не говорит. Триптолема! — крикнул портной, высказав потом длинную тираду на греческом, в которой можно было разобрать только фамилию профессора.

В ответ он услышал нечто краткое, и это привело его в замешательство.

— Что-то не так? — спросила Мистраль, видя, как он погружается в раздумья.

— Нет, но… это абсурд, — ответил он, поправляя очки на носу. — Настоящий абсурд. Но Триптолема не ошибается… в определенных вещах. У нее удивительная память.

Ребята посмотрели на женщину, которая, повернувшись к ним спиной, сосредоточенно надевала пиджак на соломенный манекен. Старый портной склонился над столом и вытащил из ящика жестяную банку из-под печенья, на которой была наклеенная скотчем надпись «Забытые».

— Вы его родственники? — спросил он у ребят, открывая коробку.

Внутри было много квадратных листиков, сложенных один на другой.

— Я его племянник, — ответил Шенг, улыбаясь остальным.

Портной поднял на него свои водянистые глаза. Увеличенные стеклами очков, они напоминали двух гигантских медуз.

— Ты?

— Именно, — ответил Шенг. — Документ показать?

— Не знаю, зачем мне нужен документ, — ответил портной, перебирая бумаги.

Ребята с интересом смотрели на него. Харви бросил взгляд на улицу и увидел Электру, которая нервно прохаживалась по тротуару. Он улыбнулся.

Прошло несколько минут, Портной, с сомнением покачивая головой, извлек из коробки такой тонкий листок, что он казался прозрачным.

— Он был самым последним в коробке. Но и в этот раз Триптолема не ошиблась: восемь лет назад, Альфред ван дер Бергер. Черный смокинг с заплатой на левом рукаве. Ммм… Вам повезло.

— Почему?

— Он уже оплачен.

ОТКРЫТКА

Электра увидела, как Харви, Шенг и Мистраль торжественно вышли. Первым шел Харви, за ним Шенг с огромным коричневым бумажным пакетом, Мистраль шла последняя, прощаясь с людьми, которые были внутри.

— Что это? — спросила Электра у Харви, указывая на пакет.

— Смокинг профессора ван дер Бергера. Оставлен здесь для починки восемь лет назад.

— Ты не шутишь?

— Нисколько.

— То есть они хранили его? Все это время?

— Видимо, да.

— Может быть, вы не будете болтать, а поможете мне? — пожаловался Шенг, держа тяжелый пакет из ателье.

— Ты племянник — ты и неси, — решительно ответил Харви.

— Ничего себе благодарность! Да если бы не я, вы бы его никогда не забрали.

— Я тебе помогу, Шенг, — предложила Мистраль, беря пакет с другой стороны.

— Нет, спасибо, — сердито ответил он. — Я хотел, чтобы мне помог «господин Проблема».

Харви резко повернулся:

— Шенг, ты хочешь что-то мне сказать? По-моему, ты уже с утра так на меня смотришь.

— Как «так»? Я стараюсь улыбаться, несмотря ни на что. Ты с нами даже не поздоровался, когда мы прибыли в гостиницу! Такое ощущение, что тебе не нравится все, что мы говорим…

— Хватит! — вмешалась Электра. — Перестаньте оба.

Глаза Харви были закрыты волосами. Он, отвернувшись, смотрел на улицу и не двигался. За его спиной Шенг с Мистраль удалились, таща вместе пакет со смокингом.

— Харви? — позвала Электра.

— Оставь меня в покое. Сейчас пройдет.

— Не оставлю! Шенг прав.

— Ну иди с ним. А меня не трогай.

— Мы друзья, нет?

Харви не ответил, ограничившись тем, что засунул руки в карманы.

— Мы все стараемся сделать как можно больше, — продолжала Электра. — Мы все собрались здесь благодаря папе Шенга.

— Ну так побежали, скажем ему спасибо! — сыронизировал Харви.

— Можно узнать, за что ты на него злишься?

— Я не злюсь. Не на него!

— На всех нас?

— Подумать только!

Электра попыталась посмотреть ему в глаза. В воздухе сильно пахло мусором.

— Ты выбрал отличное место, чтобы обижаться.

— Я не обижаюсь.

— А что ты делаешь?

Харви закусил губу, потом покачал растрепанной головой.

— Хорошо, о'кей, Я отлично знаю: я был не прав, что рассердился на него…

— Конечно, не прав.

— Он… понимаешь… — Харви смотрел на Шенга и Мистраль, которые удалялись. — Он все делает с такой легкостью, как будто ему все равно. Как будто это не реальность.

— Ну и что в этом плохого?

— А я… я не могу. Чем больше продолжается эта история, тем мне хуже. Внутри. Ох! Как я могу объяснить тебе, что я чувствую?