Заплыв (рассказы и повести, 1978-1981) - Владимир Сорокин

— А ведь… горяааачие…

Тот поймал плоско хлюпнувшей горстью шар и в тон ему протянул:

— А ведь знааааю!

И, кивнув в сторону Мити, добавил:

— Виртуоз сын-то у меня. Дааа… Ему бы моих министров лечить. Вишь, вишь что творит…

Митя, уже успевший за считанные секунды облепить левый бок Хромого, быстро наклонился над коробкой, подхватил сразу три банки и занёс над правым.

Через мгновение в банках порывисто прошипело и они туго впились в нечистую кожу Хромого.

Пётр Иванович, кряхтя, нагнулся, угловато взмахнул рукой и пустил шар по коричневой ковровой дорожке.

Шар мягко покатился, пересёк жёлтый кантик, соскочил на громкий дробный паркет и увесисто дюбнул в полуоткрытую створку двери. Митя посадил последнюю банку, загасил пламя, бросил почерневший тампон в пустую коробку и, вытирая клочком ваты влагу со вспотевшего лба, склонился к Хромому:

— Ну как, старик Хенк?

— Ннничего, Мить, нормально…

— Молодец!

Митя схватил коробку и швырнул под стол, завинтил пузырёк со спиртом, спрятал спички и ещё раз пристально осмотрел усеянную банками спину. Умело поставленные, они с силой втягивали дряблое, раскисшее тело Хромого, который, прижавшись щекой к сукну, тяжело, по-стариковски дышал, тоскливо шаря влажными глазами по пустой выкрашенной зелёной краской стене. Его некрасивое рябое лицо, начавшее покрываться мелкой испариной, еле заметно вздрагивало при каждом судорожном сиплом вздохе, дрожь шла по костистым плечам и сползала по спине, отчего плотно сидящие банки тихо сталкивались выпуклыми мутными боками, перекликаясь тусклым стеклянным шорохом. Митя, оставшись довольным банками, побежал к подоконнику, сел, вынул из пустого цветочного горшка чёрный пистолет, сжал тонкими пальцами порывисто изогнутую ручку и подмигнул отцу.

Отец улыбнулся:

— Смотри, осторожней.

Митя одобряюще кивнул, ёрзая, вытащил из узкого заднего кармана брусочек обоймы, ловко загнал в ручку пистолета, сочно отттянул затвор и замер, уперев ручку в исцарапанное, расплющенное о подоконник бедро.

Пётр Иванович вопросительно поднял брови.

— Пусть насосутся, пап.

Отец понял и рассмеялся.

Хромой заворочался, стукнул деревяшкой о борт, подтянул руку к лицу и, скосив глаза, грубыми, трясущимися пальцами погладил нежное сукно возле щеки.

Митя, помедлив минуту, привстал, кудряшки его дрогнули. Уперев левую руку в пояс, медленно поднял пистолет — чёрный и устрашающе большой в его тонкой, качающейся руке, — прицелился и выстрелил. Пуля пробила две банки, они лопнули, упруго подскочив, разлетелись стеклянными брызгами.

Митя снова прицелился и плавно выжал спуск. Пуля разнесла банку и звучно влипла в стену. Хромой быстро накрыл руками голову и теснее прижался к столу.

Выстрел. Склянка подпрыгнула, дырявое горлышко покатилось по столу, стукнулось о борт и долго кружилось на одном месте, исходя угасающей дрожью.

Выстрел. Громко лопнули две банки, кусок штукатурки отлетел от стены, возле рваной белой пробоины повисло мутноватое облачко пыли.

Выстрел. Банка перелетела через борт и тускло разбилась об пол.

Выстрел. Осколки ударили в стену.

Выстрел. Три банки подпрыгнули, посыпались на спину Хромого крупным колющим дождём.

Выстрел. Пуля, не задев прозрачные кругляшки, впилась в стену.

— Мааааазилааааа! — Пётр Иванович широко раскрыл большой тёмный рот и шлёпнул себя по пухлым коленям.

Митя тщательно прицелился и выстрелил. Пуля чиркнула по стеклянному куполу, выбив фонтанчик тончайшей пыльцы.

— Нииижеее, нииижеее, Митька!

Митя опустил пистолет, собрал губы и долго выдыхал воздух, сосредоточенно щурясь на пятнистую спину Хромого. Потом тряхнул кудряшками, плавно поднял руку и выстрелил.

Банка разлетелась, осыпав Хромого осколками.

— Ещё две, Митька! Кончай их!

Митя долго целился, ловя в узкую прорезь прозрачный колпачок.

Тонкий указательный палец медленно потянул чёрный клювик крючка, выстрел привычно подбросил вверх Митину руку.

Хромой дёрнулся, тоскливо зажмурился, громко втянув пропитанный пороховой гарью воздух сквозь прокуренные зубы, стал приподниматься на дрожащих руках, запрокидывая чубатую голову. Серовато-седой чуб его мелко затрясся, Хромой изогнулся, силясь достать коротко стриженным, потным затылком окостеневшую пятнистую спину, всхлипнул и, волоча ногу, пополз по биллиарду.

Возле банки, плотно втянувшей в себя посиневшую плоть, из маленькой, чуть заметной дырочки забил фонтанчик алой крови; распадаясь на подвижные ручейки, она скользнула по напрягшимся стариковским рёбрам, невпопад закапала на стол. Другая дырка, утонувшая во вспухшем круглом синяке только что расстрелянной банки, выпустила тощую полоску полупрозрачной сукровицы, вяло поползшей по ложбинке позвоночника.

Пётр Иванович быстро встал, протянул короткие руки, словно пытаясь остановить ползущего.

Митя положил дымящийся пистолет на подоконник и робко подошёл к Хромому.

— Ууууээээааа… мамееечинааамооояяя… — Старик схватился за борт и, подтягивая дрожащее тело, выгнулся ещё сильнее.

— Старичок, ты что? — Пётр Иванович осторожно тронул руку Хромого. Митя наклонил раскрасневшееся лицо над выгнутой спиной и неуверенно прошептал:

— Да навылет, кажется… Счас мы…

Хромой уткнулся сморщенным лицом в пухлый живот Петра Ивановича и заплакал.

Пётр Иванович обнял его и строго кивнул сыну:

— На кухню, за ватой!

Заметив небольшую лужицу с плавными краями, медленно расплывающуюся под животом Хромого, Пётр Иванович насупил брови и молча погладил дрожащую седую голову старика. Потом протянул руку, осторожно, двумя пальцами ухватил банку и потянул.

Она — ещё тёплая — послала измученной спине прощальный поцелуй и отстала. Пётр Иванович, швырнув её на пол, осторожно снял другую. Мутная сукровица, вытекшая из второй дырки, так и не дотянулась до чёрных трусов, выбившихся из галифе, слезливо замерла, уперевшись в коричневую пуговку родинки.

Митя ногой распахнул медленно тянущуюся дверь, подбежал к отцу, протягивая клок наспех оторванной ваты. Пётр Иванович деловито отщипнул от него, скатал вату в плотный шарик и, прицелившись, ткнул в успевший ослабеть фонтанчик.

Хромой икнул и смолк.

Пётр Иванович протолкнул вату подальше, скатал новый комок и затолкал вслед первому.

Митя робко закупорил другую дырку.

Хромой пробормотал что-то, всхлипнул и вздохнул.

— Ну вот, старичок, все путём, — Пётр Иванович осмотрел ранки, ободряюще шлёпнул Хромого по согнутой шее, — до свадьбы заживёт! — И нарочито бодро тряхнул тяжёлой головой:

— Ну-ка, ну-ка, вставай, нечего разлёживаться! Ты ещё нас переживёшь, служивый… Ну-ка мы тебя… — Он крепко подхватил Хромого под мышки и кивнул сыну.

Митя тотчас взялся за ноги, неловко схватив исцарапанную деревяшку со стоптанным резиновым наконечником. Старик крепче вцепился в деревянный борт биллиарда; втроём они перевалили дряблое, сухопарое тело на пол, высвободили запутавшуюся в сетке средней лузы деревяшку и долго помогали Хромому встать.

Митя принёс ему серую косоворотку и зелёный форменный пиджак. Старик натянул их, морщась и постанывая, всхлипнул и тяжело опёрся о биллиард.

Пётр Иванович легонько шлёпнул его по плоскому, теряющемуся в широких обвислых галифе заду — рука мягко вошла в грубые полупустые складки, выпустившие облачко сонной пыли. Хромой пошатнулся, ступил шаг, другой и, медленно перетаскивая деревяшку, заковылял к двери.

Митя положил оставшуюся вату на кровяную лужицу, кровь быстро потянулась вверх, наполняя белые волокна.

— Анна уберёт, брось. — Пётр Иванович предупредительно остановил Митину руку и, повернувшись, крикнул в распахнутую дверь, где в теплом сумраке коридора шатко переваливалась зелёная спина Хромого:

— Посиди на лавке, старик, воздухом подыши!

Митя, положив острые локти на борт биллиарда и оттопырив упрямую нижнюю губу, смотрел, как кровь съедает последние пушистые островки, превращая вату в осклизлое кровяное месиво. Отец осторожно обнял его, поцеловал в ровно подстриженный висок:

— Пошли обедать.

Соня, запрокинув красивую голову, трясла над полуоткрытым ртом стакан, силясь отлепить скрюченый полумесяц разварной дольки яблока от сладкого дна, когда Пётр Иванович с Митей вошли и загремели стульями.

— Приветик! — Пётр Иванович бодро сел, неторопливо заправил выбившуюся майку в трусы.

Яблоко отклеилось и вместе с полупрозрачной лавой нерастворённого сахара поползло к Сониным губам:

— Криветик… Сколько можно ждать?

— Да там Митька старика зацепил. Навылет.

— Что, опять эти… банки?

— Умгу.

Пётр Иванович наполнил стопку, но, заметив протянутую Митей ложку, улыбнулся и осторожно плеснул в неё желтоватой настойки.