Стена - Кобо Абэ

— Ну как? — спросил горбун, оборачиваясь ко мне. — Это приглашение к путешествию. Слова и музыка мои.

Изо всех сил стараясь преодолеть головокружение, я ответил:

— Мне кажется, прекрасно.

Горбун сказал резким, злым голосом:

— Не надо подлизываться!

Я смутился и попытался сосредоточить свое внимание на экране. Немного странный фильм, подумал я. Сколько уже времени прошло, а кадр не меняется. Если бы кинопроектор так ужасно не трещал, я бы подумал, что это эпидиаскоп. Но я только что слышал песню горбуна и теперь терпеливо ждал, что же наконец произойдет в этом фильме, но прошло пять, десять минут, и я, согласно существующему в психологии закону кривой внимания, потерял к фильму всякий интерес.

Нет, подумал я, все-таки должно же в фильме что-то произойти, и не смог удержаться, чтобы не спросить — по возможности тихо:

— В чем дело? Что-нибудь испортилось?

Горбун даже не пошевелился.

— Ну что ж, благодарю за любезное внимание. — И тут же другим, резким голосом: — Болтовня ничего не смыслящего человека не может вывести меня из равновесия!

Про себя я твердо решил, что не скажу больше ни слова. Но прошло еще пять, десять минут, и я, глядя на застывший кадр, снова не смог удержаться, чтобы не спросить:

— Когда же, наконец, все это кончится?

Горбун ответил равнодушно:

— Как правило, после подобного вопроса фильм длится еще тридцать минут.

Сраженный его словами, я наклонился вперед, стараясь подавить зевоту, и тут увидел у себя под ногами огромную крысу, которая, взобравшись на мой ботинок, собиралась вонзить в него зубы. Я подскочил. Но, подскочив, вдруг обнаружил, что сделал это как-то странно. Не по своей воле — подпрыгнули сами ботинки.

Однако как следует обдумать случившееся времени не было. Звук был слишком громким, и я забеспокоился, как будет реагировать на него горбун. Но он оставался совершенно безучастным.

Интересное открытие, подумал я. Не исключено, что горбун — прекрасный специалист, превосходно разбирающийся в технике, — все звуки аппарата ему хорошо известны. Я тут же решил провести эксперимент. Громко застучал каблуками, следя за реакцией горбуна, и убедился в том, что и на этот раз никакой реакции не последовало.

Я встал и сделал несколько шагов. Потом, осмелев, начал ходить по комнате — мол, не обязан смотреть этот фильм, — в общем, попытался вернуть себе право критически относиться к происходящему. Однако настроить себя на такой лад я никак не мог. Не знаю почему, но все кончилось тем, что я снова уставился на пейзаж, изображенный на экране.

— Тридцать минут прошло, — облегченно вздохнул горбун.

Я тоже вздохнул с облегчением. Аппарат умолк. Падавший на экран свет, который теперь не проходил сквозь отснятую пленку, был девственно-чистый и яркий.

Я и опомниться не успел, как горбун взобрался на сцену и встал посередине. Кинопроектор на этот раз великолепно выполнял роль софита. Наклонив голову, чтобы слепящий свет не бил в глаза, горбун сказал безжизненным голосом:

— Начинаю лекцию. — И бросил на меня злобный взгляд. — Аплодисменты... Слышишь, аплодисменты!

Делать нечего, я зааплодировал, на душе у меня было мерзко.

— Еще, еще, — подстегивал меня горбун.

Пока я, стесняясь самого себя, без конца повторял эти дурацкие аплодисменты, мне удалось сообразить, зачем я должен аплодировать. По мере того как я аплодировал, спина горбуна распрямлялась и он рос на глазах.

Я непроизвольно стал аплодировать слабее, и горбун в волнении закричал:

— Нельзя этого делать, ни в коем случае не прекращайте!

Я про себя ответил ему: «Говори, говори, а я вот захочу и не стану аплодировать», но все же решил проявить великодушие, а когда вспомнил тон, каким горбун произнес: «Тридцать минут прошло», сказал себе: «Да, горбун тоже не принадлежит самому себе».

И зааплодировал еще активнее, причем мои аплодисменты не были менее естественными, чем раньше.

Горбун все рос и рос.

— Хватит, — сказал он. От горба не осталось и следа, он превратился в огромного двухметрового верзилу, даже голос у него стал другой, громкий и низкий.

— Итак, уважаемые слушатели, — начал выросший горбун, — идя навстречу вашему общему пожеланию, я хочу кратко высказать свою точку зрения по поводу края света. Вы имели возможность оценить только что просмотренный вами фильм, полный глубокого смысла. Но я весьма горд тем, что имею возможность с полной уверенностью утверждать: мой рассказ послужит вам наукой, имеющей еще более глубокий смысл. — Он закинул руки за спину и, может быть, для того, чтобы полностью уничтожить впечатление о себе как о недавнем горбуне, непомерно выпятил грудь. — То, о чем я хочу рассказать, относится к очень давним временам, иначе говоря, произошло задолго до того, как вы появились на свет. Тогда еще полагали, что Земля плоская, как доска, и покоится на четырех белых слонах. Край света толковался, естественно, как предельно удаленный район, проходящий по периметру плоской Земли. Однако сейчас, когда Земля воспринимается как шар, как вы все прекрасно знаете, положение изменилось коренным образом. Понятие края света приобрело значение прямо противоположное тому, которое содержится в этих словах. Дело в том, что, поскольку Земля — шар, край света, теснимый со всех сторон, в результате сократился до точки. Вы меня понимаете? Точнее говоря, край света для человека, думающего об этом, превратился в нечто, находящееся от него в непосредственной близости. Другими словами, для каждого собственная комната — край света, а стены — ограничивающий его горизонт. Современному путешественнику, современному Колумбу не нужен корабль, да-да, не нужен! Тот, кто собирается сегодня в путешествие, может отправиться в собственную комнату и неотрывно смотреть на стены.

Он умолк и скорчил гримасу. Но оттуда, где я находился, разобрать выражение его лица было невозможно. Читая свою лекцию, горбун все больше и больше выпячивал грудь, и в конце концов лицо его скрылось за ней — вот почему я не увидел выражения лица. Разумеется, поза, которую он принял, была дурацкой. Но меня это не особенно волновало. Слова горбуна меня несказанно обрадовали. Ведь теперь, когда меня охватила безысходная тоска от слов манекена, стоявшего у вывески магазина, — он сказал, что я должен немедленно отправиться на край света, — оказывается, что этот самый край света находится в моей комнате.

— Однако, — продолжал горбун, — необходимо обратить внимание на одну деталь, а именно — на чрезвычайно важное свойство, которое приобрел сейчас край света благодаря тому, что Земля — шар. Я говорю о полюсах. Вам ясно? Точнее, о связи между Северным и Южным полюсами. Край света, естественно, должен рассматриваться как диалектическое единство двух полюсов. Конкретно, комната каждого из вас может превратиться в истинный край света только путем обнаружения противостоящего ему полюса. Теперь можно сделать следующие выводы, имеющие философский смысл, а именно: тот, кто отправляется на край света, не просто беглец с этого света, одновременно он посланец, на которого возложена важнейшая миссия — связать два полюса... Или, другими словами, посланец, который сам себя посылает в качестве послания к самому себе!

Горбун напрягся и еще больше откинулся назад, отчего выгнулся сильнее, чем прежде, голова его почти касалась пола — ну точно акробат. Если бы существовало такое слово, его, думаю, можно было бы назвать брюхогорбуном.

— Итак, — повысил голос брюхогорбун, — в заключение я сообщу вам конкретный способ совершить путешествие на край света. Несмотря на то что край света приобрел новое свойство — наличие двух полюсов, — отправление на край света по-прежнему начинается с того, что путешественник неотрывно смотрит на стены своей комнаты, пока не обнаружит на них указание маршрута... Вам следует глубоко уяснить это положение, оно послужит точным ориентиром, необходимым для того, чтобы отправиться в путешествие. Разрешите на этом закончить.

Вместо того чтобы поклониться, изогнувшийся назад брюхогорбун округлился еще больше и стал похож на круглый хлеб.

И этот круглохлеб откатился на край сцены с резким криком:

— Кинопроектор, начали! Сцена комнаты! — Вытянутой откуда-то изнутри рукой он указал на экран. Аппарат тут же послушно заработал, и на экране появилась комната.

Не может быть, подумал я сначала. Но, присмотревшись, понял, что не ошибся, — это и в самом деле была моя комната. В первое мгновение я не узнал ее, потому что был уверен: моя комната на экране ни в коем случае не появится.

Круглохлеб с душераздирающими интонациями стал декламировать: