Золотой треугольник - Богуслав Шнайдер

— Но ведь наверняка можно патрулировать шоссе, ведущее из таиландского пограничья в глубь страны, — предположил я.

Он кивнул:

— Полиция и армия пытаются это делать, но на людных дорогах невозможно обыскивать каждого пешехода и копаться в каждой машине. И все же кое-чего они добились: значительная часть бирманского опия направляется теперь не в Северный Таиланд, а на побережье. Маленькие рыбацкие джонки перебрасывают его на Юг. В непроходимых джунглях на границе Таиланда и Малайзии, откуда воинские подразделения обеих стран не могут изгнать партизан, действующих здесь еще с конца второй мировой войны, открылись новые лаборатории. Драгоценный яд поездом отправляют отсюда на Север, в Бангкок, или контрабандой доставляют в Малайзию. Значительным центром опиумной торговли стал переполненный туристами остров Пенанг, имеющий прямую связь с Европой.

— Думается, торговцы смертью и сейчас еще имеют много преимуществ перед полицией, которая их преследует, — заметил я.

— Верно, — со вздохом согласился мой собеседник. — Торговля наркотиками похожа на мяч. Сожмешь его в одном месте — он раздувается в другом.

Тупик

— Где находится лаосское посольство? — спросил я в холле гостиницы у седого старика в белоснежной рубашке.

Отель «Атланта» явно не мог сравниться с помеченным в проспектах пятью звездочками «Интерконтиненталем» или даже с «четырехзвездчатым» «Хайетом», однако и ему не приходилось жаловаться на недостаток постояльцев. Только кошельки у них были не так туго набиты.

— Вы едете в Лаос? — удивился портье.

Времена, когда прогулка в Страну миллиона слонов была для посещающих Таиланд туристов приятным времяпрепровождением, миновали. Теперь туристы не получают въездной визы на другой берег Меконга, да и не просят ее, потому что без официального разрешения иностранцы не имеют права покидать столицу. А разрешение не получают даже служащие большинства посольств.

— Вьентьян! — мечтательно произнес старик и почти торжественно достал из ящика стола какую-то бумагу, покрытую письменами, напоминающими орнаментальную вышивку.

— Это пропуск Патет-Лао, с которым можно перейти лаосскую границу без всякой визы.

Я недоверчиво покачал головой: пропуск нацарапан на обыкновенном тетрадном листке с датой четырехлетней давности. За столь долгое время в стране, где произошла революция, многое должно было измениться, в том числе и люди, выдававшие подобные документы.

— Вы тоже собираетесь в Лаос? — спросил я скорее из вежливости, а сам подумал: за какую цену можно приобрести такую бумажку?

— Нет. Пожалуй, Вьентьян я больше никогда не увижу, — меланхолически ответил седовласый портье. — А жаль, я провел там немало прекрасных лет.

— Вы француз?

— Нет, я немец, — ответил он.

— А почему вы в Бангкоке? В вашем возрасте вы могли бы получать у себя дома приличную пенсию.

— Я не портье. Отель «Атланта» принадлежит мне, — сказал он просто. Полез в тот же ящик и достал визитную карточку, отпечатанную на прекрасной бумаге.

Там было написано: «Д-р А. Манн, репортер-исследователь УЮ Ньюс». Я не имел понятия, что обозначают слова «репортер-исследователь», еще загадочней выглядела аббревиатура УЮН. Почему у владельца отеля «Атланта» такая визитная карточка? Обыкновенно на визитных карточках указывается профессия или адрес. Почему же владелец отеля пользуется абсурдным термином «репортер-исследователь»? В его отеле более ста номеров, и хотя здание уже явно ветшает, оно представляет собой немалое достояние.

— Поздравляю с успешной карьерой, — сказал я шутливо.

— Она не так блистательна, как вам кажется, — он с философским видом пожал плечами. — Дело в том, что начинал я как офицер абвера.

Если он ждал каких-либо признаков изумления, я не оправдал его надежд! Годы, проведенные в странствиях по свету, научили меня скрывать удивление. Я понятия не имел, зачем ему нужно сообщать о своей принадлежности к тайной службе Канариса иностранцу, которого видит впервые в жизни. То ли с возрастом он утратил осторожность, то ли одолело его старческое тщеславие? Или — и последнее предположение обеспокоило меня — он забрасывает удочку, но что ему надо, я пока не понимаю. Я посмотрел на него внимательнее:

— Давно ли вы живете в тропиках?

— Тридцать пять лет. С конца войны.

На этом наш первый разговор и закончился. Я не знал, продолжится ли он когда-нибудь, но был уверен, что поспешность может лишь повредить. Старик должен разговориться сам, по собственной воле.

Два дня наши беседы ограничивались утренним приветствием да несколькими незначительными фразами. И лишь на третий день мы вновь перешли на более доверительный тон.

— Черт знает что, — обиженно пожаловался он мне. — В «Бангкок пост» обо мне написали, будто я был агентом ЦРУ!

— А вы и правда были? — спросил я осторожно, потому что понял: он сообщает мне это намеренно. Видимо, предполагает, что статья мне известна. Я ведь как-то вскользь упомянул, что в редакции этой самой распространенной в Таиланде газеты, выходящей на английском языке, у меня есть знакомые.

— Разумеется! — продолжал он негодовать. — Но разве принято об этом писать? — Возмущение развязало ему язык.

По окончании второй мировой войны он работал на англичан. Позднее опыт господина Манна стали использовать американцы. По его словам, он знавал и принца Сианука, и нескольких таиландских маршалов, жил и в Ханое, и в Сайгоне. Тридцать пять лет в роли посредника и торговца информацией разъезжал между фронтами. Он не принадлежал ни одному из противоборствующих лагерей.

— Почему вы не вернетесь в Западную Германию? — перебил я его.

— Что мне там делать? Германия мертва, — заявил он презрительно.

Этим замечанием он выдал себя с головой. В его словах слышался отголосок слов Адольфа Гитлера, который в осажденном Берлине отрекался от немцев как от нации, недостойной победы. Господин Манн остался представителем старой нацистской армии, рассеявшейся по Аргентине, Испании и Ближнему Востоку не только из страха перед возмездием, но и во имя веры в возможность создания «четвертого» рейха. Он с горечью следил, как его земляки, променяв воспоминания о фюрере на растущее благосостояние, теряли уважение к хранителям очагов коричневой чумы, постепенно угасавшим в дальних краях.

Бывший офицер абвера лишился родины, ибо страну, где родился, он презирал, а ни одной другой стране не был нужен. Его домом стала Юго-Восточная Азия, где он провел тридцать пять лет, борясь против местного населения в интересах иностранцев, которые тоже были ему безразличны. Потом представители белой расы ушли. Перед отелем кроме роскошного личного автомобиля он держал еще и вездеход. Один лишь этот отель давал такой доход, что ему хватило бы на всю оставшуюся жизнь. И все же семидесятипятилетний старик и слышать не хотел об отдыхе.