Скалолаз - Михаил Нестеров

На каминной полке нашли место пара книг, написанных «духовными отцами» Шееля, пара эротических журналов, открытка-раскладушка с изображением пятнистого длинноухого щенка и фотография самого Шееля – в белой военной форме с капитанскими погонами и в темных ботинках. Четко виден шеврон в виде эллипса с эдельвейсом по центру, символизирующим горнострелковую бригаду. Единственный снимок командира в этом доме.

Хорст Кепке взял со стола пепельницу и устроил ее у себя на коленях.

– Намечается работа, – сообщил Шеель, тенью нависнув над товарищем. – Работа серьезная.

– В Чехии? – взглянул на командира Кепке.

– Нет, – последовал короткий ответ.

– Неужели в Таджикистане? Мы чего-то не знаем? Может, Сарацин не умер, а впал в кому? Вышел из тяжелого состояния спустя четыре года и взял себе имя Нико? Его снова нужно убить?

Шеель рассмеялся:

– Нет.

– Тогда я не пойму, отчего у тебя такой взбудораженный взгляд, – усмехнулся Кепке. – Ты можешь сказать, где намечается операция?

Ларс пожал плечами:

– Я сам практически ничего не знаю.

Кепке повторил жест командира. Беседа заканчивалась ничем. Но Шеель неожиданно изрек:

– Я только что разговаривал с Координатором.

Слова командира проплыли перед Кепке, как перед колонками стереосистемы – с одного уха в другое, на мгновение остановившись по центру: Координатор. Ларс Шеель только что разговаривал с Координатором, конец разговора с которым невольно подслушал Кепке. Но командир называл своего собеседника Доктором. Выходит, Координатор и Доктор – одно лицо.

Кепке затушил сигарету, сдувая с брюк пепел:

– А больше ты ни с кем не говорил?

Как бы невзначай этот вопрос ни прозвучал, но Кепке решил выяснить его до конца: пройдет время, и вернуться к этому разговору будет еще сложней. И он лихорадочно искал ответ на предстоящий вопрос старшего товарища. Личность Координатора была столь таинственна, что невольно вызывала мысль узнать о ней хоть что-то, отметая непорочную связь: Шеель – Координатор, только два человека. И, похоже, у Кепке появилась маленькая зацепка хоть в какой-то мере удовлетворить свое любопытство.

– Ни с кем не говорил, – ответил командир. Выразительно округлив глаза, он спросил: – А что?

– Да так, – отмежевался Хорст. И нашел правдивый ответ: – Поначалу, когда ты сказал о работе, я подумал, что мы поедем в Германию. Глаза у тебя были… – Хорст Кепке попытался изобразить, какие были у командира глаза, но тотчас сдался: не получится. Чтобы иметь такой взгляд, нужно быть самим Шеелем. – Не знаю даже, как сказать. Ну… возбужденные, что ли. Может, думаю, из «армии» с кем поговорил.

– Нет, сегодня у меня был только один телефонный разговор.

– С Координатором?

– Да.

Шеель ненадолго замолчал:

– Я понимаю тебя, Хорст. Ты осуждаешь меня… Ты, наверное, думаешь, что я потихоньку забываю наши идеалы. В этом все дело?

– Не знаю даже…

– Это вовсе не так. Память ни разу не подводила меня. Но время идет, все постепенно меняется. Меняются и средства борьбы. Пойми, может быть, это только пауза, затишье. Я не слепой, Хорст, и многое вижу. Я читаю по глазам. Поверь мне, пройдет совсем немного времени, и ты поменяешь свои взгляды. В каждом из нас живет что-то великое, оно пока дремлет, но его ресницы уже подрагивают.

– Это ты сказал? – спросил Кепке, будто не был в курсе целого каскада стилей своего командира.

Шеель вскинул брови и посмотрел по сторонам. В комнате были только два человека – он и его помощник.

– Ну да, это я сказал. А кто же еще?

Кепке пожал плечами:

– Я думал, может, Гёте.

Командир в некотором смущении кашлянул, как если бы у него запершило в горле:

– Нет. Все-таки это сказал я.

«Ну, вот, – подумал Кепке, – он уже смущается. Годы. Полвека уже пролетело, а у него кто-то там где-то шевелится, пробуждается».

Ларса Шееля в отряде называли капитаном. Редко кто называл его по имени. Разве что Кепке. Самому Шеелю слышалось в этом обращении имя капитана Немо, капитана Никто. Что ж, наверное, он и есть капитан Никто. За его голову правительства нескольких стран готовы выплатить немалую сумму, позволившую бы до конца жизни плевать с порога собственного бунгало в чистые воды Атлантики.

А он живет в скромном домике у жалкой речушки, спит на панцирной койке, сетуя по этому поводу в своем ключе: «Скромное жилище и бедность ничего не значат в этой стране», смотрит по спутниковому каналу программы круглосуточных новостей. И сердце его бьется ровно и спокойно, но начинает отчаянно пульсировать, когда на экране телевизора показывают горы, изможденных альпинистов и их обмороженные лица. Потом его сердце переходит на скрип, когда непослушные губы с экрана сообщают умопомрачительные цифры и щемящую грудь абракадабру:

Макалу – 8481…

Канченджанга – 8598…

Эверест – 8848…

Эти люди с обмороженными лицами покорили знаменитые восьмитысячники. Кто-то из них во второй, третий раз…

Значит, думал Кепке, глядя на замолчавшего командира, Координатор – он же еще и Доктор, скрывающий под краской для волос свою седину. Сколько ему – пятьдесят? Больше? Работает один или тоже является посредником в цепи координаторов?

Его заказы были не так часты, но вот уже на счету «Красного спасения» три государственных чиновника, десяток бизнесменов плюс побочные заработки, за которые Координатор не платил. Наоборот, часть выкупа за освобождение заложников Шеель передавал ему.

Теперь кличка или прозвище: Доктор. Действительно доктор? Врач?

Кепке устал от знаков вопроса и постарался отогнать мысли о Координаторе.

– Когда ты встречаешься с ним? – спросил Шееля.

– Вопрос срочный, – ответил командир. – Сегодня вечером поеду в Прагу.

Но выехать в намеченный срок Шеелю не удалось. В шестом часу вечера на базу прибыл майор чешкой госбезопасности Йозеф Янчула.

Шеель даже не встал с койки, приветствуя майора за руку. Тот был одет в костюм немецкой спортивной фирмы, тенниску, кроссовки. Крутую лысину прятал под кепкой с длинным козырьком.

Янчула по-хозяйски открыл холодильник и извлек две бутылки пива.

– Будешь? – спросил он хозяина, разглядывая этикетку.

Ларс свесил босые ноги с кровати и стал надевать носки. Наконец с большим опозданием ответил:

– Да. И не пялься на этикетку – у меня только свежее пиво.

– Причем немецкое.

– Ну не чешское же, – с патриотическим апломбом заявил капитан.

Янчула достал третью бутылку. Пока Шеель зашнуровывал ботинки, майор успел опорожнить одну и отхлебнуть из второй.

– Еще только начало марта, а уже жарко. – Он рокочуще рыгнул и допил пиво. – Как сам?

Шеель неопределенно пожал плечами: «Так себе» – и стал натягивать на себя майку.

Тучный майор с завистью смотрел на заигравшие мышцы террориста, на его бычью шею, куда врезался ворот майки.

– Я останусь сегодня на ночь, – сообщил майор.

Дальше он мог не продолжать. Шеель с омерзением подумал о предстоящей оргии. Сам он участие в ней не примет, но ближе к вечеру на базу приедут две-три машины, из них вылезут пять-шесть проституток и столько же комитетчиков. Еще не стемнеет, а проститутки огласят окрестности противными голосами фарисейского экстаза, им будут вторить пьяные глотки Янчулы и его однополчан.

Пожалуй, компанию майору снова составит Хорст Кепке, и ухо командира ясно различит в хоре фальшивого визга надолго зависшие в воздухе неподдельные мученические крики женщины.

Кепке и в обычные дни приводил на базу смазливых чешек, но на долгое время никто в его домике не задерживался.

– Что ты делаешь с ними? – бросал Хорсту раздраженный товарищ.

– Как тебе сказать… Зашел бы как-нибудь да посмотрел.

– Почему они так кричат? – настаивал командир.

– Потому что бабы – животные.

Шеель допил пиво, брезгливо разглядывая на куртке майора жирные пятна, и поставил бутылку на пол.

– Для тебя сегодня найдется брюнетка, – осклабился Янчула.

Командир передразнил его, делано улыбаясь:

– Сегодня ночью я, как всегда, буду смотреть телевизор.

Майор в два прыжка оказался у камина, схватил мужской журнал и сделал неприличное движение руками.

– Тогда я оставлю брюнетку себе, – захохотал он. – Клянусь – она будет орать, как Моника Селеш на задней линии.

Господи, едва не взмолился Шеель. Он не узнавал в этом дегенерате того майора, с которым мог побеседовать даже на личные темы, открыть, как говорят русские, перед ним душу. Ему казалось, майор заразился неизлечимым недугом, и болезнь с годами только прогрессировала. В голове дерьмо, на лице похоть, в глазах… Когда Шеель размышлял, глядя на Янчулу, в этом месте всегда заходил в тупик. Глаза у майора были умными, как у разработчика атомной бомбы, ставшего самым успешным охотником на земле.

Всегда и во всем, даже сейчас, Ларс Шеель имел дело с хитрой бестией.