Тайна прикосновения - Александр Соколов

Теперь в зале курильщиков поубавилось. Осталась молодёжь, быстро растянули лавки вдоль стен, но лузгу от семечек и окурки убирать не стали. Это разве помеха!

Кто посмелее, собрались поближе к аккордионисту. Он сидел в зале, на стуле, рядом с ним стояла всё та же ведущая концерта, в берете, со скрипкой в руках.

— Кавалеры приглашают дам! — громко объявила Мария, и в зале раздалась плавная мелодия вальса. Аккордеон это не гармошка, в глазах большинства этот инструмент казался символом города, а тут ещё скрипка! Все смотрели на музыкантов, не спеша выходить на середину. Паша с Катей стояли у стенки, тихонько переговаривались, наблюдали, как первые пары несмело начинают кружиться на дощатом некрашеном полу. Да и те не местные, приезжие. Вон Николай, местный водитель грузовика, стоит, смолит цигарку, улыбается, танцевать не спешит. Паша ненавидела табачный дым и прокуренных мужиков. Ей опять вспомнилось почти девичье лицо Жоржа — тот не курил, вздохнула она. Девушки уже выходили парами, не дожидаясь парней, танцевали друг с другом.

Вдруг Паша заметила, как долговязый, тот, что читал стихи, пересекает зал и идёт прямо к ним. Неужели приглашать станет? Кого — меня, Катьку? Пусть лучше Катьку, та рвалась на эти танцы, вот пусть.

— А вот и наши девушки, давайте знакомиться! Андрей!

Он протянул руку, и Паша заметила, что эта белая рука не была рабочей. Ну да, когда ж ему работать, если ездит с концертами! Она свои, с огрубевшей на ладонях кожей, почерневшими ногтями, спрятала за спиной и подавать не думала. Катька же с готовностью протянула ладошку, представилась: «Катерина! А это.»

— Анна! — неожиданно для самой себя выпалила имя своей сводной сестры Паша. Ей не нравилось собственное имя Прасковья, а Паша — ей казалось похожим на мужское.

— О! Сколько героинь носило это имя! Каренина, Снегина. Позвольте Вас пригласить!

Пашино лицо покрылось краской, ей было мучительно стыдно за свои руки, но какой-то голос сказал ей: чего тебе бояться? Она левой рукой оправила ситцевое платьице и пошла за Андреем. Подумаешь, агитатор! Тебе меня ни за что не сагитировать! Она уже имела опыт, когда парни, танцуя, прижимают к себе, и они храбры благодаря выпитой самогонке, и от них несёт сивухой и табаком. Но этот? Нет, он повёл плавно, едва касаясь талии отставленным большим пальцем, её ладонь он держал далеко впереди и скользил вслед за ней легко, угадывая каждое её движение.

Его тёмные вихры спускались на бледный лоб, и выразительные глаза смотрели на неё неотступно. Он стал разговаривать с ней, спрашивал об учёбе, интересовался её жизнью, и она поняла, что Андрея нельзя сравнить с деревенскими парнями, которые не могут связать и полслова. Её отчуждённость как-то сама по себе стала пропадать, и она стала вслушиваться в его голос, в котором сквозила насмешливость, даже по отношению к самому себе.

Звук работающего двигателя за окном, напоминавший стрекотание кузнечика, вдруг захлебнулся, лампочки на потолке сразу потускнели и, сделав несколько судорожных вспышек, погасли. Звуки вальса не замолкали, но пары остановились, и её партнёр, чтобы избежать столкновения с соседней парой, впервые захватил ладонью её талию, сжал руку и приблизил Пашу к себе так, что они почувствовали дыхание друг друга. Странная истома пронизала тело девушки, и она не отстранилась, не оттолкнула сильное мужское тело, а наоборот, прижалась к нему, словно прося защиты.

Какие-то секунды длилось это, и свет вспыхнул снова, осветив смущённое раскрасневшееся лицо Паши. Они снова кружились, и снова он смотрел на неё не отрываясь.

— Скажи, у тебя есть парень? — спросил он неожиданно. И она, повинуясь безотчётному желанию защититься, снова соврала:

— Есть.

— Вот и правильно! Что нам дала революция, знаешь? Каждый будет жить с тем, с кем захочет. Жениться не обязательно. Коллонтай придумала теорию стакана воды…

— Не слышала.

— Ну, это. в общем: долой предрассудки. Если мужчина и женщина нравятся друг другу, для них вступить в связь так же просто, как выпить стакан воды. Это даёт людям свободу! Если ты в пустыне и нет рядом источника, к которому ты привыкла, надо.

— Выпить стакан воды у того, кто его предложит?

— Ты умница!

— Я этого не знала!

Музыка замолкла, и они подошли к Катьке, которая стояла с ухажёром, и тоже из агитбригады. Оба вызвались провожать девушек, потому что Паша (Аня!) засобиралась домой. По дороге Андрей рассказывал о светлых днях, которые наступят для трудящихся, но у самой хаты он обнял свой пиджак, наброшенный на плечи Паши, и прошептал ей в ухо:

— Может, пригласишь к себе?

— У нас в хате таких как я ещё пять человек. Поди, спят! А на полу — клопы.

— Так, может, в сарае есть солома?

— Солома в сарае есть, а в сенцах — студёная водица из колодца, в деревянной бадеечке. Стакан не обещаю, но полную кружку могу вынести. До встречи!

Паша взяла за руку Катерину и потащила её в хату. Ночью Паше опять приснился Жорж.

В этом, тридцать четвёртом, году жизнь стала налаживаться. Почти два года молодые девчата просидели на капусте: капуста тушёная, салат из свежей капусты, капуста варёная. Паше так хотелось хлеба, что она мамин подарок — вязанный шерстяной свитер поменяла на лепёшку. Но сейчас ученицам училища стали выдавать «коммерческий» хлеб по списку: два рубля за килограмм. Благодаря тому что Паша получала повышенную стипендию в семьдесят рублей, а в столовой стали кормить бесплатно, у неё кое-что оставалось: она прятала деньги в платочек, завязывала его узелками и прятала в дыру в матрасе. Вот закончит училище, купит подарков — маме, папе, Володечке. приедет фельдшерицей, станет принимать односельчан в белом халате.

В этом же году за хорошую учёбу её премировали отрезом креп-жоржета. Впервые она пошила себе платье из материала, о котором мечтали все девчонки; впрочем, и её сокурсницы к этому времени стали одеваться неплохо.

На последнем курсе группу в пять человек отправили на месячную практику в венерический диспансер под Воронежем. Здесь начинающие жизнь девочки вплотную познакомились с её изнанкой. Высокие стены больницы напоминали тюрьму, да и по сути она была таковой для многих, проходивших лечение принудительно.

Как-то привезли парня двадцати лет с обезображенным, заживо гниющим лицом. Сопровождающий санитар сказал: «Волчанка, должно быть!» Главный врач, человек с немалым опытом, покачал головой. Из носа парня вытекала слизь. Решили делать анализы на реакцию Ганзена. Даже видавший виды главврач вышел из лаборатории побледневший: «Лепра», — коротко бросил он.