Оракул - А. Веста

Старик Сандивогиус сидел в старинном кресле в углу кабинета, опершись на трость, и равнодушно наблюдал за разгромом лаборатории.

— Где техническая документация? — Вайстор в последний раз переворошил стариковский хлам.

Сандивогиус пальцем показал на свой морщинистый лоб и произнес:

— Одно вещество, один сосуд, одна печь — вот завет моих братьев. Можете забирать всю эту груду стекла, до главного секрета вашим умникам все равно не добраться.

— Вы хотите сказать, что главный секрет скрывается в вашей черепной коробке? — зловеще уточнил Вайстор. — Мы можем прихватить и ее.

— Боюсь, вы опоздали, я слишком старое дерево, чтобы пустить корни на новом месте.

— У вас имеется молодой росток. Надеюсь, вы не хотите увидеть свою дочь опечаленной? Я меняю свое решение: вы едете с нами!

Старик молча склонил голову и больше не проронил ни слова.

Не обращая внимания на старика, Хорст закрыл и закодировал ящик шифром ВМС и отправился на поиски Элизы.

Он долго шел по гулким коридорам замка, освещая залы и комнаты электрическим фонариком. В подвальной кладовке на крюках висели марионетки — целый кукольный театр. Хорст снял с крюка странную куклу. Она выглядела новее прочих. Это был румяный паяц в полосатом колпачке набекрень и в зеленой бумазейной курточке. Его длинный, дерзко задранный кверху нос вызвал у Хорста ухмылку.

— Пиноккио? Ты тоже рыцарь Копья? А может быть, Единорог? Во всяком случае, твое оружие всегда на взводе, — пробормотал он, так и сяк разглядывая куклу.

— А вот, должно быть, и твоя фея с волосами лазурной голубизны. — Он потрогал куклу с капризным фарфоровым личиком в голубом паричке. Внутри кукольной головы что-то щелкнуло, повернулось и огромные фиалковые глаза закрылись.

— Похоже, нам с тобой одинаково повезло с девчонками, — осклабился Хорст. — Нас просто не хотят видеть.

Он шел внутрь замка мимо каминов и темных от копоти портретов, мимо рыцарских доспехов и старинного оружия на стенах, пока не нашел мрачноватую и торжественную спальню. Он распахнул высокое узкое окно, и в комнату ворвался смолистый дух распускающихся почек. Уже светало, и на востоке, над кромкой далеких лесов, ярко играла и переливалась Фрейя.

Свесившись из окна, Вайстор резкой трелью командирского свистка подозвал одного из гренадеров.

— Теплой воды и вина! Сюда! Быстро! — приказал он.

В полевой бинокль он внимательно оглядел пышный белый сад. Он знал, где искать девушку: у той яблони, где настиг ее прошлым утром. Вайстор быстро спустился по черной лестнице и прошел по аллее между деревьями. Вспомнив приказ Гиммлера, он заранее достал свой похожий на игрушку браунинг, передернул затвор и снова убрал в кобуру.

Элиза стояла, прижавшись спиной к старому потрескавшемуся стволу. Узловатые ветви в трещинах и бурых натеках камеди отяжелели от весеннего сока. Розоватые почки раскрывались неуклюже и робко, словно это цветение и этот рассвет были первыми у старого дерева. Элиза гладила ладонями морщинистые ветви с темными отметинами, похожими на пулевые отверстия.

Девушка и не думала прятаться или бежать. Она обреченно приникла к яблоне, как юная язычница к своему божеству. Хорст не спеша повесил на сучок яблони фуражку, огладил светлые волосы.

— Не надо бояться, моя маленькая, — бормотал он, прижимая ее к стволу и втягивая ноздрями яблоневую свежесть. Внезапно вспомнилась вонь и гвалт офицерского борделя в Данцинге, и он ощутил мгновенный укол в сердце и даже робкую благодарность этой девчушке. Что ж… Он унесет с собой ее боль, и первую кровь, и сапфировую глубину глаз. Там в подземельях Шангриллы он будет перебирать их в своей памяти, как змей драгоценные камни… Сгорая от истомы, он машинально ощупал кобуру:

— Пойдем со мной, Элиза, там, наверху, есть кровать, и все приготовлено для нас двоих.

Не отрывая глаз от его лица, девушка покачала головой.

— Моя крошка решила пококетничать, — ворковал Хорст, касаясь губами обреченной белизны ее шеи в вырезе платья. — Не надо бояться, моя лесная фея. — Любуясь, он гладил ее плечи, грудь, узкие изящные бедра и, схватив за талию, рывком посадил на широкую ветку дерева.

Дерево качнуло ветвями, по стволу прошла дрожь. На волосы и плечи Элизы упали белые лепестки, и Хорсту показалось, что они не одни, словно дерево наблюдало за ними.

Он медленно одну за другой расстегнул ее обтянутые шелком пуговки и, больше не сдерживая себя, впился в розовые, едва расцветшие бутоны. Пьяный запах яблони заполонил ноздри, терпким вкусом дразнил язык. Он впился в нее, как зверь, добравшийся до водопоя. Прикрыв воспаленные от бессонницы глаза, он рывком расстегнул одежду.

Рокот и далекое рычание мотора казались обрывками сна, тяжелого исступленного бреда.

От орудийного грохота ветви дерева дрогнули под горячей волной, и земля под ногами Хорста дрогнула от удара. Не удержав равновесия, он едва успел схватиться за ветви яблони. В воздухе повисло шипение, как от сдувающейся камеры, и с веток при полном безветрии осыпались белые лепестки. Над яблоневым садом таял пороховой дым. Элиза очнулась первой. Путаясь в разорванном платье, она бросилась бежать.

Цепляясь за ветви, оглохший Хорст крутил головой. Он оправил брюки и лишь тогда заметил перламутровый потек на коре. «Когда осенью соберут эти яблоки, в каждом будет сидеть маленький змей», — мелькнуло в голове. Он не слышал треска и рева за своей спиной. Выворачивая деревья, пританцовывая, как пьяный, и вихляя на ходу, по саду полз танк с алыми звездами на броне. Угрожающе поводя хоботом, он выбрал цель.

Хорст стремглав бросился к флигелю. Во дворе замка свершалось беззвучное злое волшебство, черная алхимия боя. Танковый снаряд угодил в пристройку лаборатории, и высокое зеленое пламя взметнулось сквозь крышу, куски жести сворачивались в медные свитки. Сдунув крышу, огонь победно взмыл к небу, и его жаркий язык лизнул шпиль на башне замка.

Солдаты попрятались в подвале, двое или трое укрылись во дворе за солнечными часами, готовясь подпустить танк и забросать его гранатами. Танковый снаряд глубоко взрыл землю рядом с фонтаном, и засада бросилась врассыпную.

— Ящик в самолет! — успел прокричать Хорст сквозь вой и грохот взрыва. Солдаты опомнились. Двое рослых гренадеров выволокли из пороховой бури бронзовый ящик и, изгибаясь под его тяжестью, короткими перебежками дотащили до самолета.

Танк развернулся, своротив мраморный фонтан, и слепо закрутил башней. Автоматчики, огрызаясь короткими очередями, отступали в сторону старинного кладбища, отвлекая танк от группы эвакуации. Танк, как разъяренный носорог, проломил кладбищенскую стену с запада от замка и, выворачивая кресты и старинные надгробия, помчался вдогонку. Подпрыгивая на крупных плитах, он пробежал склон, но, уткнувшись в низину, понял, что потерял цель. Пока он разворачивал оружие в сторону самолета и давал задний ход, трое солдат и офицер успели дотащить до самолета тяжелый бронзовый ящик.

Уже в самолете Вайстор окинул взглядом бронзовый ящик с кодовым замком и потрогал обрывок сгоревшей бирки. В этом ящике почивало Священное Копье, обернутое в исписанный древними рунами красный шелк.

Ухнул и эхом рассыпался выстрел. Танк дал еще несколько залпов по самолету, но с низины ему было трудно достать до цели, и снаряды били по кромке оврага. Пилот сумел быстро завести мотор и взлететь. Глядя в маленький помутневший от копоти иллюминатор, Вайстор видел, как танк медленно выполз из балки и задним ходом пополз сквозь пролом в кладбищенской стене.

Танк остановился в саду, среди цветущих деревьев.

Из люка выпрыгнул чумазый танкист в когда-то синем, а теперь черном, как смола, комбинезоне, по-хозяйски огляделся и снял шлем. Он прошелся по саду, охлопывая себя по затекшим ляжкам. Расправил широкие плечи, снял с сука яблони эсэсовскую фуражку и проткнул ее днище кулаком.

Другой танкист, коротенький и юркий, как ящерка, разломав фанерный ящик и разворошив солому, в которую была упакована аквасфера, достал хрустальный шар на золотой подставке.

— Смотри, Харитон, что фрицы волокли!

— Однако золота килограмм на пять! — обрадовался Харитон. — Грузи. Подарим командующему!

— А это что еще за гроб с музыкой? — немного погодя крикнул из подвала коротышка. — Тяжелый, дьявол…

Харитон спрыгнул в подвал и осмотрел бронзовый ящик, опечатанный множеством печатей, покрутил колесики замка и разочарованно сплюнул:

— Нет, такой на броню не влезет, а жаль оставлять! Союзники со дня на день фронт сломают.

Его напарник запрыгнул на ящик и отбил чечетку на крышке:

— Не дрейфь, командир, завтра вернемся с подкреплением. А америкашкам — шиш на постном масле!