Запрещенная реальность. Том 2 - Василий Головачёв

Не глядя на Ельшина, начальник Управления спецопераций вышел из приемной, не отвечая на какой-то вопрос адъютанта. Генрих Герхардович задумчиво смотрел ему вслед. Потом встрепенулся и поспешил к себе. В кабинете его ждал майор Ибрагимов.

— Выяснил, кто был у меня на даче? — спросил Ельшин.

— Еще нет, — отвел глаза майор. — Ребята клянутся, что никого не видели и не слышали.

— Перекрыли подземелье?

— Так точно. Но тот, кто проник туда, отлично знал расположение телекамер и дежурного монитора. Непонятно только, что им было нужно, выше отметки «минус десять» они не поднялись.

Ельшин, который догадывался, что было нужно неизвестным взломщикам, делиться своими умозаключениями с подчиненным не стал. Ибрагимов знал о существовании подземного бокса со степенью защиты «четыре нуля», но даже не представлял, что там хранится.

— Твою голову затребовали чеченцы, — сказал Генрих Герхардович, наливая себе в стопку на два пальца коньяку, залпом выпил. — Ума не приложу, откуда у них данные по опергруппе.

Ибрагимов, привыкший к не раз ставившей его в тупик прозорливости генерала, промолчал.

— Ладно, это я выясню. — Ельшин говорил уверенно, однако в глубине его души уже поселился страх. Вчера он так и не смог вызвать Конкере, хотя файл вызова не пострадал: неизвестные диверсанты, свободно взломавшие защиту святая святых дачи генерала, включавшие (!) компьютер, память его не стерли. Генрих Герхардович представил, что могло случиться, сделай они это — кроме программы связи с Монархом он хранил в базе данных множество сверхсекретных документов, — и ему стало дурно. Он налил себе еще коньяку, потом сделал пару глотков прямо из горлышка, провел дрожащей рукой по лбу и сел за стол. Ибрагимов следил за ним молча, не выдавая своих чувств. Наконец коньяк начал действовать, и начальник Управления «Т» несколько ожил.

— Бери команду и езжай в Рязань. Задержишь там двух гражданских, они каким-то образом оказались в списке вместе с нашими парнями. Парамонов и Митина. Привезешь их сюда, живыми. — Ельшин поднял на майора остекленевшие глаза. — Живыми, понял? Я хочу выяснить, почему они фигурируют в этом проклятом списке. Ступай.

— Я хотел закончить сегодня с людьми Первухина.

— Позже. Я дам команду. Наблюдение с него сними.

— Но мы еще не вышли через него на Балуева. На квартире капитана нет и, похоже, не будет, скрылся.

— Оставь группу, может, появится. Первухина отпусти, пусть генерал отдохнет некоторое время.

— Есть, — безразличным тоном сказал Ибрагимов. — Все?

— Пока все, иди.

Майор вышел. Ельшин посидел немного в расслабленной позе и в три глотка осушил бутылку.

Напрягаясь так, что, казалось, вот-вот лопнут мышцы ног, и чувствуя, что не успевает, Тарас рванулся сквозь туго свистнувший воздух каминного зала к двум фигурам в коричневых плащах, нависшим над полураздетой женщиной в белом разорванном платье, но рука одного из убийц уже опустилась, вонзая в грудь женщины тускло сверкнувший кинжал, Тарас закричал… и проснулся от крика.

Подхватился, сел на кровати, глядя перед собой расширенными побелевшими глазами, упал навзничь обратно на постель. Припомнил лицо Елинавы, ее улыбку, мягкий, певучий говор и звонкий смех. Руки сами собой сжались в кулаки, но он заставил их разжаться и привычно нырнул в родник успокаивающей медитации, уже через минуту почувствовав себя лучше.

Сон, где Елинаву убивали наемники польского шляхтича Чемпуровского, которому она приглянулась во время посольского обмена в Грюнвальде — Горшин тогда служил начальником дружины русского посла Млынова, — уже давно не тревожил Тараса, так и не забывшего жену, и факт повторения сна говорил о каких-то грядущих переменах.

В действительности Елинаву убили в отсутствие Горшина, предварительно поиздевавшись над юной беременной женщиной в лесу, возле немецкой деревушки Фёльдберг, куда ее увезли слуги шляхтича. Почему во сне это действие происходило в каминном зале родового замка Чемпуровских, Тарас понять не мог до сих пор. Да, он потом нашел убийц и насильников, всех шестерых, и убил их в короткой и беспощадной сече, догнал и самого шляхтича — на границе немецких и польских земель, которую так и не пересек больше своевольный потомок князя Свицкого, но одного сделать не мог — найти и уничтожить Монарха Тьмы, чьим авешей был тогда Чемпуровский…

Достигнув внутреннего сосредоточения, Тарас «перенес» сознание в психофизический центр (хара — по терминологии восточных школ психотренинга) и обрел необычное состояние: тело как бы растворилось в воздухе, а сознание приобрело «вес», как бы окаменело и растеклось до пределов видимости гигантским лавовым полем. Затем стремительно понеслись мимо «пейзажи» чувственных озарений, которые трудно было описать словами: осознание бренности тела, иллюзорности жизни, собственной ничтожности по сравнению с пространством и одновременно огромности мира, осознание времени как бездны, тождества себя с другими, множественности проявлений реальности и, наконец, осознание Великой Пустоты… Сознание Тараса вошло в эту Пустоту и растворилось в ней. Тарас Витальевич Горшин, человек Внутреннего Круга и потому не совсем человек, наказанный старейшинами Круга за фанатическую приверженность идее мести, вышел в особое информационное поле мироздания, имеющее разные названия, известное исследователям эзотерического наследия древних цивилизаций под термином «астрал».

Человек — переходное звено от биологического к энергетическому плану жизни, и Внутренний Круг человечества давно перешел на этот уровень, но Тарас еще не достиг порога зрелости, позволяющего владеть колоссальной энергией и запасами информации в полной мере, а после его «акта непослушания» это стало и вовсе проблематично. Путь, на который он встал, по мнению иерархов, вел в никуда, в тупик, и чтобы выбраться из этого тупика, следовало начать цикл жизни с нуля.

Тарас напрягся, удерживая с помощью бонно[31] концентрацию «И» — разума-воли на грани взрыва, и получил в ответ удивительный «тюльпан» видений-ощущений-озарений, потрясших его глубиной и яркостью. К сожалению, человеческий язык иероглифичен и способен передать лишь до предела упрощенные понятия, общение на этом уровне возможно лишь о вещах, всем известных. Рассказать, что чувствовал и видел Горшин, он бы не смог.

Однако удержаться в состоянии пси-резонанса ему на этот раз не помогла даже концентрация «И». Показалось вдруг, что в него вцепилась какая-то злобная бестия и до боли сжала голову! Едва не потеряв власть над сознанием, он усилил блок и спустя мгновение понял, в чем дело, но от «бестии» — чьей-то программы психовоздействия, настроенной на его личностные характеристики, — отстроиться сразу не смог. Понадобилось изматывающее душу маневрирование уровнями сознания и переход на другую частоту психического состояния, прежде чем ему удалось сбросить с себя «кусачую тварь» и «с высоты» нового уровня разглядеть ее.

Поначалу, в момент схватки, он подумал было, что сработал какой-то новый механизм, изгоняющий отступника из всех энергоинформационных полей Земли, в том числе и из астрала, разработанный иерархами Круга, теперь же ему открылась иезуитская подоплека программы: это была умело рассчитанная и запущенная в астрал команда ОСИП — объемного сканирования интеллектуального пространства. Не умей Горшин переходить в другие диапазоны измененных состояний психики, «злобная змея» программы вошла бы в его подсознание и начала свою разрушительную работу по фрустрации личности. Спустя какое-то время он просто сошел бы с ума.

Сразу разобраться в «отпечатках пальцев», то есть в следах мысли разработчика, Тарас не сумел, но запомнил характерные свистящие обертоны кидающейся на него «змеи», способные выдать носителя программы. Впоследствии можно было попытаться определить его в обычной жизни.

Борьба со «змеей» отняла много сил, поэтому по астралу Тарас ходил мало. Определил лишь узлы пси-патогенных зон Москвы, сосредоточенные в районах расположения государственно-криминальных структур: Думы, Совета Федерации, Лубянки, Петровки, Центра. Пробудь он еще немного в астрале, мог бы локализовать каждую зону с выходом на руководство, но голова уже заполнилась багровым туманом боли, надо было возвращаться «на грешную землю».

С полчаса он блаженно отдыхал в постели, успокаивая бешено колотившееся сердце, потом встал и начал готовиться к дневным делам; уже вошло в привычку, стало инстинктом — мысленно проигрывать каждое мероприятие очередного дневного плана и разрабатывать загодя стратегию поведения. Однако день начался не так, как он его построил в мыслях, а начался он с того, что позвонил Завьялов:

— Граф, прошу прощения за ранний звонок и вообще за беспокойство, но у нас возникла проблема.