Персидский гамбит. Полководцы и дипломаты - Владимир Виленович Шигин

Ровно в четыре часа пополудни гром сильнейшей канонады из всех осадных батарей возвестили минуту штурма и в то же время Ширванский полк, предводимый храбрым полковником Бородиным, с распущенными знаменами, веселыми песнями и музыкою двинулся к пролому. Впереди шли до 200 человек застрельщиков с несколькими офицерами-охотниками. Турки вовсе не ожидали нападения, и потому первая встреча была слаба…

Через четверть часа в городе уже было общее смятение, осажденные не оробели. До 400 войск и жителей устремились к пролому и с необыкновенным ожесточением напали на застрельщиков. Бой отчаянный и рукопашный завязался на самом тесном пространстве. Неприятель несколько раз был опрокидываем штыками, но, получая беспрерывные подкрепления, нападал с той же отвагою. Ширванский полк делал чудеса храбрости, однако через полчаса кровопролитной схватки штурмующие овладели только 30 саженями земли и потеряли много офицеров, в числе которых пал и неустрашимый полковник Бородин…»

Принявший командование атакой полковник Бурцов, однако, успел ввезти в город несколько пушек. Теперь от наседавших турок отбивались картечью. Несмотря на это, потери все увеличивались, а результатов все не было. Видя это, Паскевич направил на помощь ширванцам батальон Херсонского полка и егерей. Перевес понемногу стал склоняться на нашу сторону. Защитников крепости медленно, но начали выбивать улица за улицей. Упорные бои шли за каждый дом. Турки стояли на смерть, и даже женщины бросались на наших солдат с кинжалами, Сдавшихся почти не было, да их в ожесточении схватки и не брали. Азарт и ярость боя владели всеми. Раненый солдат-ширванец подбежал к командиру своего батальона:

– Ваше высокородие! Прошу вас, зарядите мне ружье, покамест мне перевяжут руку, чтобы не потерять времени опять из него выстрелить!

Паскевич наблюдал за происходящим с возвышенности. Мимо него шел, опираясь на ружье, раненый солдат. Паскевич подошел к нему:

– Каково там сейчас, братец?

– Жарко, ваше графское сиятельство! – отвечал солдат, стараясь держать на весу перебитую ногу.

– Турки здорово сегодня бьются?

– Да, трудно с ними сладить, упрямятся, ваше сиятельство!

– Знаю! – кивнул Паскевич. – Они молодцы, но и вы не поддавайтесь, ребята!

– Молодцы-то молодцы, грех на них лгать, да с чего они бьются? Ведь знают же, что мы назад уже не попятим!

Из воспоминаний очевидца: «В продолжении Ахалцихского штурма 15 августа более пяти часов происходила кровопролитная сеча на пространстве не более 30 сажен. Здесь соединилось падение бомб, ядер, картечь пуль с ударами кинжалов и штыков. Храбрость, оказанная русскими войсками против яростного неприятеля, достигла высшей степени. Офицеры и солдаты, раненные с перевязкою на голове или руке, возвращались в дело и снова рубились с турками. Особенно замечательна была какая-то веселость, одушевлявшая всех в минуту рукопашного боя, свойственная только опытному, так сказать, закаленному в боях войску».

Уже в темноте удалось бомбами поджечь большую часть города. Всю ночь шла ожесточенная перестрелка, а с восходом солнца бои разгорелись с еще большей силой. Большой урон еще больше ожесточил наших солдат, и они дрались с удвоенной энергией. Наконец Киоса-Магомет выслал из цитадели местного муфтия с просьбой о перемирии на пять дней. Слух об этом сразу же распространился среди наших войск. Солдаты и слышать не хотели о замирении. Батальоны требовали продолжения штурма.

– Не для того дружки наши тута головы свои положили, чтобы с убивцами политесы разводить! Желаем биться до последней крови! – кричали разгоряченные солдаты.

– Даю пять часов на размышление, и это мое последнее слово! – ударил ногой в лежащий рядом барабан Паскевич.

Муфтий униженно склонил голову:

– Я все передам в точности, досточтимый сераскир-москов!

Вторичная депутация турок запросила разрешение на беспрепятственный выход оставшихся в живых из крепости со всем имуществом и личным оружием. Избегая дальнейшего кровопролития, Паскевич на это пошел, но предупредил:

– Пушки, знамена и все припасы есть трофеи русской армии!

Депутаты беспрекословно согласились:

– Как пожелаете, о, досточтимый!

Так пал Ахалцих…

Из исторической хроники: «За первыми войсками въехал туда граф Эриванский… Груды трупов заграждали улицы; пожар местами еще продолжался. Потеря неприятеля простиралась до 5000 человек и между убитыми найдено до 100 переодетых женщин, с вычерненными лицами, сражавшихся в рядах защитников. В городе, крепости и цитадели взято 67 пушек, 52 знамя и 5 бунчуков. С нашей стороны убито и ранено 62 штаб и обер-офицера и 557 нижних чинов. Победитель благодарил войска свои и, обращаясь к Ширванскому полку, потерявшему четвертую часть людей, спросил: «Много ли их осталось?» Храбрые солдаты отвечали, что еще достанет на два штурма!»

Разгром полевой армии и падение сразу трех сильнейших крепостей предопределили исход всей кампании 1828 года на Кавказе. Следом за Ахалцихом была взята крепость Ацкур, прикрывавшая вход в стратегически важное Баржомское ущелье. Затем турки почти без боя открыли ворота Ардагана и Баязета. В сентябре наши заняли крепости Топрах-Кале и Диадин. Одной сотни казаков было достаточно, чтобы неприятельские крепости открывали свои ворота. Таков был страх турок, вызванный Карсом и Ахалцихом. Только зимняя стужа прервала победную поступь русской армии. Оставив в захваченных крепостях сильные гарнизоны, Паскевич с основными силами с триумфом вернулся в Грузию. Сам командующий результатами кампании остался доволен.

– Мы не только выполнили, но и перевыполнили задуманное! – говорил он, собрав за праздничным столом своих генералов. – Нами занят Карский и Ахалцихский пашалыки, но заодно и большая часть Баязетского! Захвачено шесть крепостей, триста пушек, двести знамен и почти десять тысяч пленных. При этом потеряно всего три тысячи человек, да и то больше от чумы, чем от пуль неприятельских! Кажется, мы не плохо провели в горах нынешнее лето!

За окном торжественно гремели полковые барабаны гвардейского сводного полка. Прощенные императором за боевые заслуги гвардейцы возвращались в Петербург.

Генералы дружно разливали в бокалы местное вино. Отныне Паскевич был для них уже своим, проверенным в походах кавказцем. Отныне их связывали общие победы, навсегда вписанные в историю Отечества.

Глава четырнадцатая

Зима 1829 года на Кавказе была тревожной. Турки зализывали свои раны, зато зашевелились персы, которые начали стягивать свои войска к Араксу. Одновременно пришла и трагическая новость из Тегерана, где толпой мусульман-фанатиков был растерзан посол и поэт Александр Грибоедов со всеми сотрудниками своего посольства. В совершенном злодеянии просматривалась деятельность английских агентов. Известие из Тегерана возмутило всех. Убийство посла в XVIII веке – дело неслыханное!

Трусливый канцлер Нессельроде призывал в письмах Паскевича не поддаваться на провокации и не обострять отношений с персами. Но генерал был настроен решительно.

– Передайте своему шаху Аббасу-мурзе, что я истреблю всю династию Каджаров от мала до велика! – велел он передать отпущенному домой