Ванечка и цветы чертополоха - Наталия Лазарева

И когда этот самый мужик появился на пороге комнаты, где она снова прилегла на постель, душистый, выбритый, с зачёсанными назад, мокрыми кудрями, она не могла оторвать от него глаз.

— Иди ко мне, — позвал он так, что она тут же вспорхнула и прижалась к нему.

Каждое его прикосновение к ней говорило, какая она любимая и желанная. Но это не помешало, обласкав и впитав её всю, подтолкнуть Милу к ванной.

— А я пока приготовлю завтрак. Чай с молоком?

Она кивнула с улыбкой и исчезла за дверью.

Кафе, куда пришёл Палашов на встречу с Олегом Андреевичем, было довольно уютным: ореховые панели на стенах, картины лазерной гравировки по дереву с изображениями животных, бильярдные столы ближе к широким тонированным окнам, а небольшие столики вдоль стен в окружении массивных деревянных стульев. Посетителей утром в субботний день не наблюдалось, хотя заведение уже открылось для посещения. Евгений занял столик под картиной с совой в дальнем углу зала и, заметив пепельницу на столе, закурил. Впечатлений за прошедшие сутки у него было более, чем достаточно, но отогнать лёгкое волнение не получалось. Не может же отец запретить дочери, единственной и любимой, стать счастливой? И получить отца для ребёнка. Одни же плюсы! И Мила не давала никаких намёков, что он собирается возражать. Откуда тогда это дурацкое волнение, как перед экзаменом? Он же этот главный экзамен в своей жизни сдал вчера, получив согласие Милы.

Скорее всего по сигаретному запаху его нашла официантка. Спросила, что ему принести. Он попросил апельсиновый сок. На улице стояла жара, и всё время хотелось что-нибудь жидкое и прохладное.

Почему Олег Андреевич не идёт? Испытывает его, тоже волнуется, просто чем-то занят? Палашов старался не проявлять нетерпения, но время тянулось, как густой мёд.

Апельсиновый сок принесли в высоком узком стакане с кубиками льда и соломинкой. Стенки его запотели, хотя в помещении работал кондиционер. Евгений затушил сигарету и принялся за сок, растягивая удовольствие. Бросил на полстакане и решил пройтись вдоль бильярдных столов, подсвеченных конусовидными зелёными светильниками. Последний раз играл в курсантские годы, и не был большим знатоком этой игры, но дух её казался ему благородным. В зале стояли столы для американского пула и дальше от входа два больших стола для русского бильярда. Забить шар в лузу в русском бильярде значительно сложнее. Даже в игре русские не ищут лёгких путей. Евгений прикоснулся кончиками пальцев к зелёному сукну стола, и в это время за спиной его раздался голос Олега Андреевича:

— Хотите сыграть?

Палашов повернулся лицом к хозяину, тот протянул ему руку.

— С удовольствием. — Ответил на твёрдое рукопожатие сухой ладони. — Но не сегодня. Пока мне везёт в любви, а, значит, в игре продую.

— Жаль. За игрой беседа была бы более непринуждённой.

— За непринуждённой беседой у меня точно нет никаких шансов на победу.

— Сыграйте как-нибудь с Милой. У неё здорово получается, но не настолько, чтобы сделать вас всухую.

Евгений представил Милу за игрой и предложение показалось ему крайне заманчивым.

— А Галина Ивановна играет?

— Она пробовала несколько раз, но это не её. Становится похожа на деловую гусыню. — Невозможно было не улыбнуться на такое сравнение. — Только не говорите ей, что я так сказал.

— Вы ведь не всегда владели этими кафе? Чем вы занимались до этого?

— Когда-то я проектировал самолёты в «ОКБ Сухого».

— Ого!

— Пойдёмте за столик.

— Пойдёмте. И обращайтесь ко мне на «ты».

— Прости. Я чуть задержался. — Олег Андреевич чуть подтянул вверх летние серые брюки за штанины у бёдер и сел за стол. — Меня отвлекли дела. Мила сказала, что вы спешите. У вас не слишком много свободного времени — работа, ребёнок. Не могу не вспомнить себя в девяностые годы.

Евгений последовал его примеру — сел.

— Я привык к интенсивной работе, поэтому загрузил себя под завязку. Если честно, так ждать легче. Теперь буду искать возможности больше проводить времени с семьёй. Хочу видеть, как малыш сделает первые шаги. Да и общением с Милой хочется сполна насладиться. Хотя опыт нескончаемой болтовни с ней у меня есть. А вот каково нам будет молчать друг с другом?

— О, Мила молчать умеет. По природе своей она не очень-то разговорчива.

— А вы ещё помните, как проектировать самолёты? Хотели бы вернуться?

— Это занятие было мне по душе. Пожалуй, смог бы, наверное. Хотя кое-что уже подзабыл.

Они помолчали. На заднем плане ненавязчиво звучала музыка.

— Я долго думал о том, что тогда увидел в деревне на похоронах, когда ты полномочия превышал, обнимая мою дочь у неё в комнате. Как неохотно ты её отпустил, как смотрел на неё, когда она смогла вернуться на кладбище. Твои глаза уже тогда говорили о многом. И вот эта фраза, брошенная тобой: «Скорее обнимите дочь, а то на неё смотреть больно!»

Палашов несколько смутился и удивился, насколько хорошо Олег Андреевич запомнил ту сцену.

— Времени подумать было очень много. Даже слишком много.

— Я вот так же, как с тобой сейчас, встречался с Милой в кафе пять лет назад. И тогда я впервые осознал, что моя малышка, моя девочка талантливая, выросла. Она играла в тот день на бильярде со старым знакомым, с моим одноклассником. Я даже не сразу её узнал. Лица не было видно. Смотрю — девчонка какая-то соблазнительная. Оказалось, моя дочь. Ты не представляешь, что это такое — вдруг осознать, каким взрослым стал твой ребёнок.

Евгений впитывал слова, как губка воду. Каждое слово о ней было на вес золота, западало в душу, врезалось в память.

— Я думал, у неё всё будет по-другому, у моей детки, мы оградим её. Но первым ударом стал развод и разъезд. А потом враз всё оборвалось. В августе прошлого года. Детство навсегда закончилось. Не просто прошло со временем, а оборвалось в один миг. Никто из нас и подумать не мог.

— Да. Было больно. До сих пор больно, если честно.

— Её мама тоже училась, когда забеременела, на четвёртом курсе. Планы у неё были