Лорды Белого замка - Элизабет Чедвик

Фульк взломал печать и развернул свиток пергамента. Несмотря на аккуратный почерк писца, ему так и казалось, что со страницы соскакивали рубленые слова Маршала.

– Что там? – Мод с тревогой подошла к мужу и, наклонив голову, стала читать.

– Иоанн конфисковал мои земли в Элвестоне, ибо не верит, что я буду придерживаться буквы мирного договора! – в ярости произнес Фульк. – Очевидно, это предостережение, чтобы впредь я сохранял ему верность.

– А что думает по этому поводу Маршал?

– Просит меня о терпении! Пишет, что, мол, Иоанн сейчас никому не доверяет, потому что даже Солсбери его покинул. – Фульк грубо рассмеялся. – Теперь последние крупицы моего терпения высыпались, словно песок из разбитых часов. Ладно, во всем есть свои плюсы. Иоанн только что первым обнажил меч, и нынче я свободен от обязательств!

Мод лишь сжала губы. Прошли те времена, когда она рыдала и спорила с мужем.

– Куда бы ты ни поехал, я буду с тобой, – просто сказала она и, не дав Фульку возможности возразить, пошла собирать дорожные сундуки.

Фульк присоединился к мятежникам, но, когда первый прилив гнева утих, он почувствовал досаду. Откровенно говоря, Фицуорину не особенно хотелось сражаться за короля Франции и видеть, как французские дворяне занимают английские земли по праву завоевателей. Уильям Солсбери некоторое время заигрывал с мятежниками, однако потом все же решил вернуться к брату. Похоже, он рассуждал так же, как и Фульк. Линкольн, где размещался один из королевских замков, находился в осаде. Однако на город обрушился со своими войсками Маршал, снял осаду и рассеял бунтовщиков.

Фульк в битве при Линкольне не участвовал. Он не смог присоединиться ни к той, ни к другой стороне, поскольку подхватил воспаление легких и сейчас валялся в постели в своем поместье Уодборо, что в Лестершире.

Стояла середина октября, день выдался влажный, с деревьев с шорохом опадала листва, покрывая землю причудливыми красными, желтыми и коричневыми узорами. В спальне горели жаровни, в которые для аромата подбрасывали сушеные травы, а Мод поила больного сиропом из белокудренника и чаем из листьев черной смородины с медом и вином.

Недуг Фулька казался Мод не столько телесным, сколько душевным. Не видя способа вырваться из порочного круга, в котором очутился, не связанный клятвами верности ни Иоанну, ни – если уж на то пошло – Лливелину, Фульк отдался спасительной лихорадке, когда можно было не думать ни о ком из них. Мод позволила мужу проспать большую часть дня, а когда начали потихоньку спускаться сумерки, принесла ему кружку бульона и два ломтя пшеничного хлеба. Служанка добавила свечей, подкинула угля в жаровню и тихо вышла.

Мод осторожно разбудила Фулька. Он сел и откинулся на подушки. Глаза его были затуманены сном, но взгляд был уже не таким остекленевшим. Хотя когда больной кашлял, в груди у него по-прежнему громыхало, как в сундуке со ржавыми мечами.

– Я не голоден, – прохрипел он.

– Тогда просто выпей бульона.

Мод отломила кусок хлеба, обмакнула его в кружку и съела сама, чувствуя себя мамашей, которая уговаривает капризного ребенка.

После этого Фульк поднес кружку к губам и нервно отпил несколько глотков.

– Я тут подумал, – сказал он сиплым шепотом. – Есть одна вещь, которую я уже давно собираюсь сделать – с тех пор, как умерла мама.

– И что же именно? – настороженно посмотрела на него Мод.

– Я хочу основать на своей земле религиозную общину. В Олбербери, где похоронены мои родители.

Мод почувствовала приступ дурманящего до тошноты страха. Ей подумалось, что Фульк считает себя умирающим и хочет позаботиться о душе. Она невольно вспомнила покойного Теобальда Уолтера, своего первого мужа, который под конец жизни тоже постоянно твердил о монастырях. Должно быть, страх отразился у нее на лице, потому что Фульк покачал головой и выжал из себя улыбку.

– Надеюсь, я болен не смертельно, – прошептал он. – Но под влиянием последних событий – я имею в виду замужество Хависы и этот вот мой недуг – невольно призадумался о том, что надо привести свои дела в порядок.

Фульк замолчал, чтобы прокашляться, и Мод забрала у него кружку, опасаясь, как бы муж не пролил бульон на простыни.

Ее тревога немного улеглась. Может быть, и неплохо, если Фульк поедет в родительский дом и с головой уйдет в строительство. Отвлечется, глядишь – и тревоги его поутихнут. Так оно всегда бывает. Мирские вожди приходят и уходят, а Бог вечен.

– Да, – согласилась она, – полагаю, ты прав.

– Еще я подумал, что надо назначить содержание Мабиль, – сказал Фульк, забрав обратно кружку с бульоном и сжав ее обеими руками. – Если не произойдет чуда, она никогда не будет готова к замужеству. Да и сан тоже принять не сможет, потому что не понимает церковную службу. Если – храни Господь! – с нами вдруг что-то случится, я должен быть уверен, что Мабиль ничто не угрожает и она надежно обеспечена до конца своих дней.

Мод кивнула и скрестила руки на груди. Это был защитный жест, и она, тут же осознав это, опустила руки и села рядом с Фульком. Мод постоянно мучилась вопросом: не сделала ли она, нося Мабиль под сердцем, чего-либо такого, что нанесло их младшей дочери непоправимый вред? Говорят же, что женщин, у которых рождаются дети с безобразной заячьей губой, во время беременности напугал заяц. Но Мод не могла припомнить ничего, что объясняло бы несчастье Мабиль, помимо трудных родов. Может быть, это было Божье наказание за грехи родителей? Так или иначе, Мод терзали чувство вины и неопределенность.

– Что именно ты собираешься сделать? – спросила она мужа.

Он допил бульон и отставил кружку:

– Я хочу отдать все доходы от поместья Ламборн на пожизненное содержание Мабиль.

Мод удивленно посмотрела на него. Ламборн был их самым богатым поместьем, настоящей жемчужиной наследства де Динанов. Она поняла, что муж, подобно ей самой, тоже постоянно испытывает чувство вины. До чего же печально, что все богатства мира не окупят трагедии их дочери.

– Это самое меньшее, что я могу для нее сделать, – сказал Фульк, словно читая мысли жены. – И еще я хочу возвести в Ламборне часовню.

Утром Фульку стало настолько лучше, что он смог встать с постели и некоторое время посидел перед жаровней, одетый в теплую котту и укутанный в подбитый мехом плащ. Его по-прежнему мучил хриплый лающий кашель, но ум был достаточно ясным, чтобы Фульк мог размышлять о постройке монастыря.

Сиплым грубым голосом он диктовал писцу. Еще три-четыре дня отдыха, решил Фульк, и он окрепнет настолько, что можно будет подумать об отъезде из Уодборо. Но вот только в какую сторону? – да уж, это вопрос непростой. Вернуться домой в Уиттингтон или отправиться на юг, чтобы присоединиться к мятежникам? Последняя новость, которую они слышали: Иоанн в Линне, пытается обеспечить поставки продовольствия для армии наемников. Но каковы дальнейшие намерения короля, Фульк не знал.