Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Македония могла бы оказать более решительное влияние на ход событий, чем Сиракузы. От восточных держав в то время нельзя было ожидать ни помощи, ни помехи. Единственный союзник Филиппа Антиох Великий должен был считать за счастье, что после решительной победы египтян при Рафии в 537 г. [217 г.] слабохарактерный Филопатор заключил с ним мир на основании status quo; частью соперничество с Лагидами и постоянная угроза возобновления войны, частью восстания претендентов внутри страны и разные предприятия в Малой Азии, в Бактрии и в восточных сатрапиях не позволили ему примкнуть к той великой антиримской коалиции, о которой помышлял Ганнибал. Египетский двор стоял решительно на стороне Рима, с которым возобновил союз в 544 г. [210 г.], но от Птолемея Филопатора Рим не мог ожидать иной помощи кроме присылки кораблей с хлебом. Поэтому Македонии и Греции внутренние раздоры, а не что-либо другое, помешали выступить решительно в той великой борьбе, которая велась в Италии; они могли бы восстановить честь эллинского имени, если бы были в состоянии хотя бы в течение нескольких лет действовать заодно против общего врага. Правда, в Греции обнаруживались признаки именно такого настроения умов. Пророческие слова Агелая из Навпакта о том, что он опасается, как бы в скором времени не прекратились совершенно те состязания, которыми занимались в то время эллины; его настоятельные увещания обратить взоры на Запад и не допустить, чтобы более сильная держава восстановила между всеми борющимися партиями согласие, наложив на них одинаковое иго, — все эти речи много содействовали заключению мира между Филиппом и этолийцами (537) [217 г.]; значение этого мира ясно выражено в том, что этолийский союз немедленно назначил Агелая своим стратегом. Национальный патриотизм вспыхнул в Греции точно так же, как и в Карфагене; был миг, когда казалось возможным разжечь национальную войну эллинов с Римом. Но во главе такого предприятия мог стать только Филипп Македонский, а ему не хватало ни того воодушевления, ни той веры в нацию, с которыми только и можно было вести такую войну. Ему была не по силам трудная задача превратиться из притеснителя Греции в ее защитника. Своей нерешительностью при заключении союза с Ганнибалом он уже охладил первые горячие порывы греческих патриотов, а когда вслед за тем он принял участие в борьбе против Рима, его методы ведения войны могли еще менее внушать симпатию и доверие. Его первая, предпринятая им еще в год битвы при Каннах (538) [216 г.], попытка завладеть городом Аполлонией закончилась самым смешным образом: Филипп поспешно повернул тогда назад под влиянием ни на чем не основанных слухов, будто римский флот идет в Адриатическое море. Это случилось еще до окончательного разрыва с Римом; а когда этот разрыв наконец состоялся, то и друзья и недруги ожидали высадки македонян в южной Италии. На этот случай в Брундизии с 539 г. [215 г.] оставались римский флот и римская армия; Филипп, у которого не было военных кораблей, стал строить флотилию легких иллирийских судов для перевозки своей армии. Но, когда наступила минута действовать, мужество покинуло его при мысли, что он может встретиться в море со страшными пятипалубными кораблями; он не исполнил данного своему союзнику Ганнибалу обещания предпринять высадку, а чтобы не оставаться в полном бездействии, решился напасть на владения римлян в Эпире, составлявшие долю обещанной ему добычи (540) [214 г.]. Даже в лучшем случае ничего бы из этого не вышло: однако римляне, наперекор ожиданиям Филиппа, не удовольствовались ролью зрителей, наблюдающих с противоположного берега за успехами неприятеля; они хорошо знали, что наступательными действиями легче защитить свои владения, чем оборонительными. Поэтому римский флот перевез отряд войск из Брундизия в Эпир; Орикон был снова отнят у царя, в Аполлонии был поставлен римский гарнизон, а македонский лагерь был взят приступом; после этого Филипп перешел от нерешительности к полному бездействию и в течение нескольких лет ничего не предпринимал, невзирая на жалобы Ганнибала, тщетно пытавшегося вдохнуть в душу вялого и недальновидного Филиппа свою собственную энергию и проницательность. Когда снова возобновились военные действия — это случилось опять-таки помимо Филиппа. После падения Тарента (542) [212 г.], доставившего Ганнибалу превосходную гавань на том самом берегу, который был наиболее удобным для высадки македонской армии, римляне постарались издали парировать угрожавший им удар и причинили македонянам столько домашних хлопот, что те не могли и помышлять о нападении на Италию. В Греции национальный порыв, естественно, давно уже остыл. Воспользовавшись старыми противоречиями между Грецией и Македонией и новыми промахами и несправедливостями, в которых провинился Филипп, римский адмирал Левин смог без большого труда организовать против Македонии коалицию из средних и мелких греческих государств под римским протекторатом. Во главе этой коалиции стояли этолийцы: Левин сам прибыл на собрание и склонил на свою сторону обещанием доставить им давно желанное обладание Акарнанской областью. Они заключили с Римом честный уговор общими силами отобрать у остальных эллинов и земли и людей, с тем чтобы земля досталась этолийцам, а люди и движимое имущество — римлянам. К ним присоединились в собственно Греции те государства, которые были нерасположены к македонянам или, вернее, к ахейцам: в Аттике — Афины, в Пелопоннесе — Элида и Мессена и главным образом Спарта, чья дряхлая конституция именно в то время была опрокинута отважным солдатом Махенидом, намеревавшимся деспотически управлять от имени несовершеннолетнего Пелопса и утвердить владычество авантюризма при помощи набранных наемников. Сюда же примкнули вечные враги Македонии, начальники полудиких фракийских и иллирийских племен и, наконец, пергамский царь Аттал, с дальновидностью и энергией старавшийся ослабить два великих греческих государства, которыми были окружены его владения, и поспешивший вступить под римский протекторат, пока его участие в союзе еще имело какую-нибудь цену. Описание всех перипетий этой бесцельной борьбы не принесло бы ни радости, ни пользы. Хотя Филипп, который был сильнее каждого из своих противников, взятых в отдельности, и отражал со всех сторон их нападения с энергией и отвагой, однако он истощил все свои силы на эту безвыходную оборону. Он был все время занят то борьбой с этолийцами, истребившими несчастных акарнанцев при содействии римского флота и угрожавшими Локриде и Фессалии, то защитою северных провинций от нашествия варваров, то доставкой помощи ахейцам против хищнических набегов этолийцев и спартанцев; а кроме того пергамский царь Аттал и римский адмирал Публий Сульпиций то угрожали своими соединенными флотами восточному берегу, то высаживали войска в Эвбее. Все движения Филиппа были парализованы отсутствием военного флота; дело доходило до того, что он выпрашивал военные корабли в Вифинии у своего союзника Прузия и даже у Ганнибала. Только в конце войны он решился на то, с чего должен был начать, — приказал построить 100 военных кораблей; но если это приказание и было исполнено, то его корабли все-таки не получили никакого применения. Всякий, кто понимал положение Греции и принимал в нем близкое участие, сожалел о пагубной войне, во время которой последние силы Греции истощались в междоусобицах, а страна разорялась; торговые города Родос, Хиос, Митилена, Византия, Афины и даже Египет пытались не раз взять на себя роль посредников. Действительно, миролюбивая сделка была в интересах обеих сторон. От войны сильно страдали как македоняне, так и этолийцы, от которых требовалось более жертв, чем от других римских союзников, в особенности с тех пор как Филипп привлек на свою сторону царька афаманов и этим дал возможность македонянам вторгаться внутрь Этолии. Среди этолийцев многие начали понимать, на какую низкую и пагубную роль обрекал их союз с Римом; вся Греция была охвачена возмущением, когда этолийцы стали сообща с римлянами продавать эллинских граждан массами в рабство, как они это делали в Антикире, Ореосе, Диме и Эгине. Впрочем, этолийцы уже не были свободны в своих действиях: они поступили очень смело, заключив с Филиппом мир помимо своих союзников, так как при благоприятном обороте, который начали принимать дела в Испании и Италии, римляне вовсе не желали прекращать войну, которую вели лишь при помощи нескольких кораблей и которая обрушивалась всей своей тяжестью и всеми своими невыгодами на этолийцев. Эти последние наконец вняли просьбам городов, взявших на себя роль посредников, и мир между греческими государствами был заключен зимой 548/549 г. [206/205 г.], несмотря на оппозицию со стороны римлян. Из слишком могущественного союзника Этолия создала себе опасного врага; однако римский сенат не нашел в тот момент удобным карать за нарушение союзного договора, так как именно в то время ему нужны были все материальные силы истощенного государства для решительной экспедиции в Африку. Римляне сочли даже целесообразным окончить войну с Филиппом, которая потребовала бы от них значительных усилий, после того как в ней перестали принимать участие этолийцы; они заключили с Филиппом мир, который в сущности восстановил такое же положение дел, какое существовало и до войны, и оставил во власти римлян все их прежние владения на берегах Эпира за исключением незначительной атинтанской территории. При тогдашних обстоятельствах Филипп должен был считать за счастье такие мирные условия; но этот исход войны доказал то, что уже и без того было ясно для всякого: что все неслыханные бедствия, которые навлекла на Грецию десятилетняя война со всем ее возмутительным бесчеловечьем, не принесли никакой пользы и что грандиозная и верно рассчитанная комбинация, которую задумал Ганнибал и в которой на один миг приняла участие Греция, рухнула безвозвратно.