Тайна России - Михаил Назаров

В Византии с самого начала Император Константин, по его же выражению, стал исполнять функции "епископа внешних дел Церкви", он имел право созывать Вселенские Соборы и председательствовать на них, издавать церковные законы, и было принято, что ни один государственный закон не имеет силы, если противоречит церковным канонам. Такова юридическая основа православной симфонии (отраженная позже и в русских законах).

Несомненно, что после появления православного Царства именно к нему святые отцы относили слова апостола Павла об «удерживающем» (2 Фес. 2), который препятствует воцарению антихриста. После сокрушения Византии турками эта миссия была перенята Русью, что выразилось в понятии "Москва — Третий Рим".

Монархическая идеология на Руси окончательно созрела с признанием всеми поместными православными Церквами русского Великого Князя — Царем, особо поминаемым во время богослужения во всех странах, то есть покровителем всего вселенского Православия (коронование Иоанна Грозного в 1547 г.; признание Константинополем в 1561 г.), и в результате канонического установления русского Патриаршества (1589 г.). При этом в России не столько подражали Византии (где идеал православной государственности лишь вырабатывался и в реальной жизни нередко нарушался), сколько восприняли этот идеал в готовом виде и создали монархическую власть в более совершенной форме.

В чине православного коронования читаются молитвы с прошением, чтобы Господь вселял в сердце Царя страх Божий; сам монарх в коленнопреклоненной молитве смиренно просит Бога: "Вразуми и направи мя в великом служении сем… Буди сердце мое в руку Твоею…. После литургии Царь поклоняется праху предков в Архангельском соборе, что должно напоминать ему о конце жизни; в Византии Императору при коронации давали платок с землей, напоминая о тленности земного величия. Корона же — символ тернового венца. (Сравним все это с самоуверенной клятвой демократических президентов "перед народом"…)

Западные же монархии развивались вне принципа симфонии. Сопротивляясь притязаниям папства на подчинение себе и государственной власти, они склонялись в другую крайность: к дохристианскому образцу ничем не ограниченного абсолютизма, подчиняющего себе и власть духовную: "Государство — это я". Такая монархия часто выводила свою власть не от Бога, а из самой себя или позже — из якобы переданных ей народом «прав» (которых народ сам по себе тоже не имел: право на законную власть может быть получено только от Бога). Такой король в своем правлении полагался на принудительный бюрократический аппарат, а не на идею служения всей нации высшей Истине.

В стремлении к ограничению обеих крайностей (папистской и королевской) и возникла западная демократия, в конце концов отделившая Церковь от государства (что подобно отделению души от тела) и сделавшая монархию декоративной. (Так, недавно в Бельгии король был против закона о разрешении абортов, но, не в силах его запретить, — "покинул трон" на один день, необходимый для принятия закона парламентом, после чего продолжил "правление"…) Недоверие к грешной человеческой воле выразилось в либеральной демократии уже не в обращении за помощью к Богу, а в недоверии к верховной власти как таковой. Отсюда — западный принцип "разделения властей" на независимые законодательную, исполнительную и судебную (конечно, денежная власть в демократиях легко обходит это чисто формальное препятствие, контролируя все три ветви назначением своих ставленников). Тогда как в русской традиции верховная власть должна быть едина и в своем служении зависима от единой Божественной Истины.

Поэтому западническая критика монархии и католической Церкви к русской монархии и Православию неприменима. Такие критики обычно не знакомы с православной монархической идеологией и судят о ней по западному абсолютизму, который "повсюду скомпрометировал монархическую идею и испортил самые династии", — писал Тихомиров. — Русская же монархия "неограниченна, но не абсолютна. Она имеет свои обязательные для нее начала нравственно-религиозного характера, во имя которых и получает свою законно-неограниченную власть. Она имеет власть не в самой себе, а потому и не абсолютна… Тут монарх властвует не для себя, и даже не по своему желанию, а есть Божий Слуга, всецело подчиненный Богу… Такой власти народ подчиняется безгранично, в пределах ее служения, то есть пока монарх не заставляет подданного нарушить воли Божией и, следовательно, перестает сам быть слугою Бога".

Почему же пала русская монархия, не удержавшись на своей высоте? Причины были внутренние и внешние.

Внешняя причина заключалась в том, что удерживающая роль православной России становилась все более очевидной помехой глобальному натиску антихристианских сил — "тайне беззакония" (2 Фес. 2), питаемой международными еврейскими финансовыми структурами. Помимо агрессивно антихристианской сути самого иудаизма, у этих банкиров была и прагматическая причина: их деньги могли стать главной властью только в том обществе, из которого вытравлены те самые духовные ценности, защитниками которых призвана быть христианская монархия в союзе с Церковью. Для дехристианизации мира с этой целью еврейским капиталом было создано масонство, (?!?) сделавшее из западной цивилизации то, что сегодня называется демократией: общество, в котором истина определяется арифметическим большинством голосов населения, лишенного знания абсолютной Истины и манипулируемого средствами информации.

К началу XX в. Россия оставалась единственным оплотом подлинных христианских ценностей и воспринималась Финансовым Интернационалом как последнее препятствие к его мировому господству. Кроме того, в пределах Российской империи оказалась основная часть еврейского народа, которой русские Цари не могли дать требуемого религиозного равноправия из-за антихристианской и расовой сути иудаизма, ждущего своего земного еврейского мессию-антихриста. Все это сделало Россию главным врагом мирового еврейства.

Пользуясь неограниченными финансовыми и пропагандными возможностями, еврейские банкиры для свержения русской монархии подготовили Мировую войну и объединили в ней все антирусские силы: и военных противников России (Германию, Австро-Венгрию, Турцию), и предательских «союзников» по Антанте (поощривших масонскую революцию в России накануне близкой победы), и все внутренние революционные и сепаратистские силы. Их объединенная мощь была уникальна в истории по неограниченности финансовых средств и циничной вседозволенности, чего защитники монархии позволить себе не могли… [См. раздел I в данном сборнике.]

Революция в России стала кульминационной точкой в противоборстве "тайны беззакония", готовящей всемирную власть антихриста, и христианских сил, удерживающих мир на пути следования Божию замыслу. Человек же, воплощавший в себе это удержание — русский Царь, — был оклеветан, предан, убит и не понят ведущим слоем своего народа.

Его свергли потому, что он глубоко ощущал православный смысл своего царского служения и не мог от него отказаться, допустив ко власти либеральных "народных избранников". Но даже царское окружение не понимало такого «упрямства» Государя. На его несчастье смута все больше проявлялась и на правительственном уровне в нехватке сотрудников, которые сочетали бы в себе деловые качества, духовную зоркость и преданность.

В этом была внутренняя причина слабости России: западническое мировоззрение, впущенное Петром I, принесло свои разрушительные плоды… Но эта слабость заключалась не в устарелости православной монархии, а в том, что ведущий слой общества утратил понимание ее сути, — отсюда происходило и непонимание царской непоколебимости Николая II в самых принципиальных вопросах: о сути православного самодержавия, о полномочиях либеральствующей Госдумы, об ограничениях прав антихристианского иудаизма… Помазанника Божия, призванного творить Божию волю, стали рассматривать как неуступчивого властителя, "мешающего прогрессу", и принудили его к отречению "во имя блага России" (Жевахов Н.Д., кн. "Причины гибели России", 1928).

Это непонимание охватило и большинство членов Династии: они все чаще нарушали фамильные законы, видя в них «устаревшее» бремя, и даже позволяли себе обращаться к Царю с коллективными требованиями; тем самым они переставали быть образцом нравственности в глазах подданных и были заинтересованы в замене Царя на более уступчивого. В дни Февральской революции дядя Царя, Великий Князь Николай Николаевич, не предотвратил известный ему заговор, призвал Государя отречься и выразил лояльность Временному правительству, как и многие другие члены Династии. Великие Князья Николай Михайлович и Николай Константинович приветствовали революцию, а Кирилл Владимирович и сам принял в ней активнейшее участие: 1 марта, за день до отречения Царя перешел со своим Гвардейским экипажем на сторону революционного Комитета Госдумы (распущенной Государем), призвал и другие войска присоединиться к "новому правительству" (которое уже арестовало царских министров), давал газетам интервью о "гнете старого режима" и о "сияющих впереди звездах народного счастья" (см. нашу книгу "Кто наследник Российского Престола" М. 1998)…