Наваждение - Пола Вольски

Впрочем, терзаться бессмысленно. Лучше, если получится, думать о чем-нибудь другом. А подумать ей было о чем. Прошла половина недели. Еще три дня – и ее освободят. Она вновь окажется на улице – по-прежнему без единого бикена, без работы и без права просить милостыню. Ее ожидают холод и голод: жуткое будущее. Элистэ не тянуло на свободу. «Сундук» хоть и был страшным местом, но давал крышу над головой и с грехом пополам кормил. Где еще ей так повезет? Нет, ей определенно лучше остаться здесь, но как это устроить? Чего бы проще – совершить мелкий проступок, за который положен арест; но это сопряжено с опасностью. Элистэ понимала, что между приговором к краткосрочному тюремному заключению и осуждением на смерть пролегает крайне тонкая, а по нынешним временам подчас просто неразличимая грань. Тут все нередко зависит от прихоти полицейского судьи. Брюзгливый судья, страдающий несварением желудка, может засадить подростка-карманника в «Сундук» на два-три месяца – и с такой же легкостью отправить на виселицу. С вероятностью подобного исхода следовало считаться.

Зато другая возможность заслуживала внимания: исполнить за деньги чужую работу, как дельно советовала ей Жунисса. Так у нее будет хоть какая-то мелочь, когда она через три дня окажется на улице. Увы, она спохватилась слишком поздно. Ее прогулки не остались не замеченными надзирателем, который решил, что она оклемалась и способна работать. Элистэ определили на кухню и заставили с утра до вечера чистить большие медные чаны, соскребая со дна черную корку пригоревшей овсянки. Вода в огромных лоханях была не просто горячая – почти кипяток, а щелочное мыло разъедало кожу. К концу первого рабочего дня у нее невыносимо ломило спину, плечи и руки.

Так она все три дня и проскребла котлы. Вечером третьего дня Элистэ находилась без сил и по-прежнему без бикена в кармане. В камеру она приплелась за четверть часа до двойного звонка, попеременно впадая то в отчаяние, то в самобичевание. Ну почему она не придумала, как тут остаться! Почему?!

– Эй, Стелли! – Кто-то взял ее за руку. Опять Жунисса!

– Я устала, мне нужно отдохнуть, – отвернулась Элистэ.

– Подожди минутку. Давай отойдем.

Она потянула Элистэ в сторону и прижала спиной к стене бокового коридора, где тусклый свет одинокого фонаря под потолком едва разгонял мрак. Наклонившись, Жунисса впилась в нее взглядом.

– Великий завтра у тебя день, а, подруга?

– Можно сказать и так.

– Ты, верно, ждешь не дождешься. Надоело, небось, скоблить чаны?

Элистэ пожала плечами.

– И что думаешь делать?

– Не знаю. – Она постаралась скрыть свой страх и растерянность, не понимая, что голос и взгляд выдают ее.

– Денег у тебя, как я понимаю, нету. Могла подзаработать, да только гордость заела. Как же ты там жить будешь, без денег?

– Тебе-то какая забота? – не выдержала Элистэ. – Чего это тебя так занимает? Чего тебе нужно?

– Послушай, я за тобой тут всю неделю приглядывала, хоть ни разу от тебя «спасибо» не слышала, помогала чем только могла…

– Зачем?

– Затем, что пожалела тебя, дурочку желторотую.

– А теперь?

– А теперь у меня к тебе предложение, от которого нам обеим светит прямая выгода. Мне нужна фигля на отмашке. – Она имела в виду заключенную, которой предстояло выйти на волю. – Я эти дни присматривалась к тебе, по-моему, ты подходишь. Немного подзаработаешь.

– Да? – Элистэ, сложив на груди руки, приготовилась выслушать заведомо сомнительное предложение.

– Вот именно. От тебя всего-то и требуется, что снести письмо. Дело простое и безопасное, а? За это я дам тебе двадцать пять бикенов вперед, а получатель доложит еще пятьдесят.

«Семьдесят пять бикенов – три четверти рекко!» У Элистэ перехватило дыхание. Этих денег ей хватит на несколько дней. Но чтоб выложить столько – и всего-то за доставку письма? Тут наверняка какой-то подвох.

– Дурно пахнет, – заявила она.

– А тебе по карману нос воротить?

– Мне не по карману играть в прятки с Кокоттой. Кому письмо и что в нем?

– Не твоего ума дело. Просто я не хочу, чтоб оно попало на глаза «шестеркам» помощника Главного смотрителя. – Письма заключенных в обязательном порядке вскрывались и прочитывались. – Вот и готова платить, чтоб никто его не читал. Остальное тебе знать не нужно.

– Мне нужно знать, кому его отдать.

– Кого пришлют, тому и отдашь. Скорей всего, Беку. Верно, на этой неделе работает он. Отдашь письмо Беку.

– Беку. Где я этого Бека найду?

– Завтра в полночь на Кипарисах у усыпальницы в'Уик Дерённов.

– В полночь? Жуть-то какая!

– Он всегда бывает там в полночь, – пожала плечами Жунисса. – Тут уж ничего не поделаешь. Ты знаешь, где Кипарисы?

Элистэ кивнула. Маленькое кладбище, где хоронили только Возвышенных, граничило с садами Авиллака. Там покоились несколько представителей рода Рувиньяков. Цераленн во Рувиньяк надеялась когда-нибудь лечь в землю рядом с ними. Теперь-то…

– По мне, так лучше встретиться с ним в другом месте, – попыталась возразить Элистэ.

– Вот как, по тебе! Простите, Принцесса, но выбор, увы, от вас не зависит. Усыпальница в'Уик Дерённов, полночь и хорошие деньги. Все. Говори: «да» или «нет»?

Элистэ не стала долго раздумывать. Предложение выглядело по меньшей мере сомнительным, но она отчаянно нуждалась в деньгах. Девушка неохотно кивнула.

– Вот и ладно. Бери. – Жунисса вручила ей горсть медяков и заклеенный конверт, специально закапанный воском по клапану. Ее проницательные глаза блестели. – И помни – без фокусов. Попробуй что-нибудь сделать с письмом. – Бек сразу увидит.

– И что?

– Останешься без денег.

– А ты ведь рискуешь, поручая мне это дело, признайся.

– Риск не больно велик. Я за тобой наблюдала и поняла, что зарабатывать ты не научена, а на воле не успеешь и глазом моргнуть, как зверски оголодаешь. Тебе эти бикены во как нужны. Так что письмецо ты передашь, это ясней ясного.

– Что ж, ты, пожалуй, права.

Элистэ спрятала деньги вместе с письмом, и женщины возвратились в камеру за несколько секунд до звонка. Там они разделись и больше не разговаривали. Дверь заперли, фонарь потушили, и заключенные улеглись на прелую завшивленную солому.

На рассвете Элистэ проглотила последний скудный тюремный завтрак, выскоблив из миски овсянку до последней крупицы, и предусмотрительно набила карманы хлебными корочками. Потом ее препроводили в тесную комнатенку на первом этаже, где писарь сделал в одной из толстых тюремных книг пометку против имени Стелли дочь-Цино. Надзиратель провел ее открытым внутренним двориком к маленькой боковой двери в стене, отпер ее и грубо вытолкнул девушку наружу. Дверь у нее за спиной с грохотом захлопнулась. После недельного заключения Элистэ снова оказалась на шерринских улицах, предоставленная самой себе.