Наваждение - Пола Вольски

Элистэ поинтересовалась, как продвигается работа Ассамблеи, и он начал подробно рассказывать. Как всегда, увлекательно и по делу, но она слушала вполуха – в ней постепенно росло внутреннее напряжение, от которого сжималось горло. До нее не сразу дошло, что Дреф замолк. Она пришла в себя минуты через две или три и лишь тогда, встрепенувшись, в упор встретила взгляд его немигающих черных глаз.

– Что с вами, Элистэ? – тихо спросил он.

Она остановилась и посмотрела ему в глаза.

– Я давно хотела с вами поговорить. – Тоном выше, но голос такой же звучный и ровный. – Хотелось бы услышать ваше мнение… или совет Видите ли, после всех перемен, случившихся за последнее время, я просто не могу жить по-старому, то есть в вашей квартире. Вы мне не муж. Пусть вы никогда не ночуете дома, все равно так продолжаться не может. Да вы и сами понимаете, верно?

Дреф кивнул с бесстрастным видом. Жалел ли он о ее откровенности или, напротив, испытал облегчение от того, что слова наконец сказаны? По его глазам нельзя было угадать.

– Мне нужно принять решение. Я могу уехать за границу, присоединиться к другим Возвышенным изгнанникам. Могу остаться в Шеррине и выяснить, кто из родни уцелел и выбирается сейчас из-под руин – теперь им нечего опасаться. Или же попробую вернуться в Дерриваль, в свое родовое гнездо, только вряд ли тамошние коммунары мне это позволят. А еще я могу купить домик и поселиться недалеко от дядюшки, хотя, конечно, не с ним.

– Как, укрыться в одинокой лачуге на продуваемых ветрами холмах Фабека? Не представляю вас в роли отшельницы.

– Если честно, я тоже. Но я должна найти выход.

– Понимаю. Что ж, вы свободная женщина, ничем никому не обязаны. Чего бы вы хотели больше всего на свете?

У Элистэ было такое чувство, словно ей стягивают голову узловатой веревкой.

– Больше всего на свете, – раздельно произнесла она, – я бы хотела выйти за вас замуж. Если, конечно, вы готовы взять меня в жены.

Воцарилась мертвая тишина. Тени под деревьями совсем сгустились. Дреф застыл на месте, Элистэ не могла разглядеть его лица.

– Я люблю вас, Дреф. По-моему, я всегда вас любила, но сколько времени у меня ушло, чтобы это понять! И еще больше – чтобы признаться. Не знаю, хотелось ли вам услышать от меня такое признание. Жаль, если нет. Но я сказала чистую правду, только этим я и живу, и мне хотелось, чтобы вы знали.

Веревка отпустила. Что бы ни воспоследовало, самое страшное миновало.

– Вам… вам нелегко дались эти слова, – произнес Дреф не своим, дрогнувшим, даже робким голосом.

– Нелегко. Но повторять их с каждым разом все легче. Я вас люблю.

– Вы остались все той же несносной девчонкой. Разве я могу не любить вас? Я любил вас всегда, но никогда не ждал и не надеялся, что смогу в этой жизни раскрыть свое чувство.

– Никогда?

– Никогда.

– Даже после революции?

Сердце рвалось у нее из груди. Он сказал…

– Особенно после революции. Я встретил вас – голодную, больную, затравленную. Вам некуда было податься. Я был бы последним подонком, если бы воспользовался вашим безвыходным положением.

– Так вы молчали из рыцарства?

– Не столько из рыцарства, сколько из цинизма, вечного моего порока.

– Разве можно одновременно быть нирьенистом и циником?

– Еще как! При всех своих прекрасных республиканских убеждениях, я и мысли не допускал, что Возвышенные способны расстаться с собственными предрассудками. Возвышенные, считал я, пойдут на муки и смерть, но не покорятся. Закон может лишить их привилегий и титула, но не затронет их самосознания. Да и кто такой серф в глазах Возвышенных? Скотина о двух ногах, не больше. И этот порядок вещей представлялся мне неизменным, барьер – непреодолимым.

– А теперь?

– Теперь…

Он привлек ее к себе и поцеловал – так же крепко, как тогда, в дилижансе, при въезде в Пенод. Элистэ обняла его и вновь почувствовала, что не владеет собой; только на сей раз не было ни страхов, ни сомнений, ни внутреннего протеста.

Так они и стояли обнявшись летним вечером в тени деревьев. Парк постепенно погружался во тьму. Дреф крепко прижал Элистэ к груди и сказал чуть насмешливым голосом, глядя поверх ее головы:

– А ведь ты станешь мадам сын-Цино. Представляешь? Как тебе это понравится?

– О, понравится. Мне что-то подсказывает, что это имя способно снискать куда больше славы, чем во Дерриваль.

– Как знать? И что вообще нам известно? Мы перетряхнули наш мир, он меняется на глазах, – будем надеяться, к лучшему, но кто скажет наверняка? Мы можем просчитывать расстановку сил, прикидывать характер перемен и пытаться воздействовать на их результаты – и все равно будем подобны слепцам, что пытаются повелевать бурей.

– Просчитывать расстановку сил? – Элистэ подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза. – Прекрасно. Но сумеете ли вы просчитать воздействие такой силы, как дядюшка Кинц?

Примечания

1

утренний прием в королевской опочивальне

2

оскорбление величества (фр.)

3

большое зеркало на подвижной раме

4

шейный платок, косынка (фр.)

5

куртка с металлическими пуговицами, своего рода форма революционера в эпоху Великой французской революции

6

между нами; говоря по секрету (фр.)