Наваждение - Пола Вольски

Процессия неспешно продвигалась к центру площади, а тем временем некое должностное лицо отдало соответствующие распоряжения, и в руках у экспроприационистов в гражданском – их тоже заблаговременно расставили в толпе – загорелись факелы. Лес факелов. Толпа испустила могучий вздох: пламя взорвалось согласованной красочной вспышкой, позолотив вечерние сумерки, высветив и одновременно погрузив в тень эшафот, выхватив из полумрака высокий рогатый корпус Кокотты и одну-единственную массивную фигуру – Бирса Валёра, который застыл, как статуя, опершись рукою о бок Чувствительницы.

Свет факелов оживил море лиц, наделил их теплотой и человечностью. Но одновременно все увидели нетерпение Чувствительницы, зловещий внутренний накал ее стеклянных рогов, жадно распахнутые свинцовые двери и подрагивающие от предвкушения вожделенной плоти шипы.

Повозка медленно катила вперед, толпа раздавалась, освобождая проход, а если кто не успевал вовремя отойти, так на то имелись жандармы с дубинками. Наконец повозка остановилась у подножия эшафота. Подручные Бирса засуетились, начали выгружать обреченных и со знанием дела выстраивать в ряд у лестницы.

Неизвестно, какие они получили указания, но процедура казни, и в этом не приходилось сомневаться, была продумана до последней мелочи. Жертв расположили по принципу номеров праздничного фейерверка: красочное завлекательное начало, несколько номеров более или менее интересных, стандартные и неординарные вперемежку, но лучший и самый эффектный оставлен под конец. Поэтому «банда Нирьена» заняла в ряду жертв последнее место, а самого философа поставили шестнадцатым. Осужденные с незаурядной наружностью были разбросаны по всей шеренге, и первой на эшафот предстояло взойти самой молодой из партии – и единственной ее бонбошке.

Для Элистэ это было даже лучше. Ей не придется ждать своей очереди, внимая чавканью, с которым захлопываются и распахиваются двери Кокотты, механическому жужжанию Чувствительницы, переходящему в экстатический вопль поглощения, и коллективному выдоху многотысячной толпы. Не придется думать о том, как больно будет в конце. Все это ее минует.

Палачи основательно знали свое дело. Они подхватили ее под руки и уже тащили к эшафоту. Ей не оставили времени ни опомниться, ни даже ужаснуться. Вдруг Элистэ поняла, что ей не страшно. Она спокойна. Почти безмятежна. Нежданная благодать.

Ее повели вверх по лестнице. Грубые нетесаные доски царапали нежную кожу ступней. Очутившись на помосте, она вспомнила Кэрт и собралась с духом, приготовившись к неизбежному шквалу непристойностей и улюлюканья.

Но ничего подобного не было. Царило такое безмолвие, что гудение Кокотты, напоминающее зудение голодного москита, доходило до самых дальних уголков площади Равенства. Элистэ поглядела на толпу, на лица сгрудившихся у помоста; высвеченные факелами, застывшие и напряженные, они были проникнуты пониманием рокового смысла происходящего. Потом она обвела взглядом расплывшуюся в вечерних сумерках площадь и забыла о толпе, ибо, стоя на эшафоте, видела шипы, жадно подрагивающие во чреве Кокотты, и Бирса Валёра, который направился к ней – первой жертве этого вечера. Элистэ гордо выпрямилась, подняла голову, посмотрела ему прямо в глаза – и ничего не увидела. Глаза пустые, как бесконечность.

На прощанье перед ней промелькнули лица Цераленн, дядюшки Кинца, Дрефа. «С обликом Дрефа в душе пойти на смерть».

И вдруг выстрел, внезапный и громкий, вспорол вечерние сумерки. Поначалу она приняла его за побочный эффект неких тайных процессов в организме Кокотты. Но в тот же миг железная хватка на ее правой руке ослабла, и подручный Бирса полетел с лестницы вниз головой. Элистэ проводила его растерянным взглядом. Тот упал на булыжники с пробитым горлом, из которого фонтаном хлестала кровь. Элистэ не могла понять, что происходит. Тут же прозвучал новый выстрел, и второй подручный свалился с пулей в сердце. Откуда стреляют, тоже было непонятно. Вероятно, совсем близко затаился отменный стрелок, а то и два, потому что за секунду между первым и вторым выстрелами перезарядить мушкет просто невозможно. Правда, у стрелявшего могло быть сразу два заряженных мушкета…

Элистэ все еще неподвижно стояла на месте, когда раздался третий выстрел. Бирс Валёр коротко вскрикнул и рухнул, схватившись за живот.

Толпа очнулась. Народ заволновался, посыпались возбужденные вопросы, людское море забурлило водоворотами, пошло ходуном. Но во всей этой свистопляске безошибочно угадывались действия маленькой группы. Никто не сказал бы, сколько в ней человек, но организованны они были великолепно и стреляли без промаха. На солдат Народного Авангарда, окружавших приговоренных, обрушился беглый огонь. Пули летели со всех сторон, и с полдюжины человек в коричнево-красных мундирах упали как подкошенные. Стрелки, разбросанные в первых рядах, выскакивали из-за спин стоявших, стреляли и вновь растворялись в толпе, меняя позиции и попутно перезаряжая оружие. Солдатам казалось, что на них напали невидимки.

Контрнападение и даже защита успеха не обещали: охрана стояла на виду. Путь к отступлению был тоже отрезан – плотная людская стена загораживала проход к проспекту Аркад. Стрельба тем временем продолжалась с прежней точностью. Лучшим слугам Защитника грозило самое настоящее уничтожение; однако и небольшого отряда вполне хватило бы, чтобы очистить площадь Равенства от народа и тем лишить метких стрелков укрытия. Офицеры Народного Авангарда скомандовали, и солдаты с жандармами, окружавшие повозку справа и слева, одновременно дали залп по толпе. Несколько человек упали, полилась кровь, толпа с воплем отхлынула к краю площади. Невидимым врагам это отнюдь не помешало, тогда как простые граждане, которых раньше еще можно было склонить к тому, чтобы они задержали и выдали притаившихся стрелков, пришли в бешеную ярость. Большая часть народа так и не поняла, откуда и с какой целью ведется стрельба, а стоявшие далеко от центра площади вообще не догадывались о существовании стрелков-невидимок. Но когда солдаты открыли огонь по толпе, накопившиеся за многие месяцы ужас и отвращение наконец-то вырвались наружу. В народогвардейцев и жандармов полетел град камней. Стрелки тоже не останавливались – еще четыре солдата свалились на месте.

Под свист пуль Элистэ сбежала с лестницы. Слепой инстинкт гнал ее в укрытие – под повозку или даже под настил эшафота. Но, оказавшись внизу, она сразу подумала о бегстве. Солдатам было явно не до нее. Она могла броситься…

Но тут ее грубо схватили и швырнули в гущу других осужденных, которые сбились тесной группой вокруг трупа истощенной женщины, убитой случайной пулей. Жандармы отнюдь не забыли о пленниках и не собирались выпускать из лап столь ценную добычу. Поскольку нападение явно учинили фанатики-нирьенисты, сам собой напрашивался простой и надежный способ, защиты. Между горожанами и жандармами в один миг возникла живая стена из пленников, имевшая целью положить конец обстрелу камнями и пулями. Народогвардейцы, считавшие себя армейской элитой, вероятно, не унизились бы до подобного, но жандармы особой щепетильностью не отличались.