Чекисты рассказывают. Книги 1-7 - Александр Александрович Лукин

Гиммлер был уже в приемной. Тщедушный, удивительно похожий на крысу, он мелкими шажками ходил от кресла к креслу, нервно потирая всегда потные руки. Невнятно, словно в горле у него застрял непрожеванный кусок, поздоровался с Шелленбергом и протянул руку за документами.

Откуда-то сбоку неслышно появился личный адъютант Гитлера:

— Фюрер ждет вас, господа.

Гиммлер поправил на носу узкие стекла пенсне и первым шагнул в распахнувшуюся дверь.

Фюрер, нахохлившись, стоял над развернутой крупномасштабной картой, упершись руками в края огромного полированного стола. Неопрятная серая прядь волос спадала на узкий пергаментный лоб. Углы судорожно сжатого рта мелко подрагивали. Над его головой надменно взирал в пространство Фридрих II…

Гитлер не обратил на вошедших никакого внимания. Гиммлер и Шелленберг почтительно замерли в двух шагах от стола, не решаясь первыми нарушить молчание.

Фюрер медленно выпрямился. Тусклые глаза его с расширенными зрачками были обращены вверх. Потом в них словно включилось что-то, и он вышел из оцепенения. Подобие улыбки пробежало по его землистому лицу.

— Мой фюрер, — утробным голосом начал Гиммлер, — сегодня я пришел к вам с известием чрезвычайной важности.

— Иных у вас никогда не бывает, Генрих, — с плохо скрытой иронией отметил Гитлер, — как, впрочем, и у вашего друга Канариса.

На лбу Гиммлера выступили капли пота, он не любил, когда Гитлер так с ним разговаривал. Сделав вид, что не заметил насмешки, он повторил торжественно:

— Чрезвычайной важности! Последствия могут быть исключительными.

Гиммлер был лаконичен… Он раскрыл папку и положил перед Гитлером несколько листов с текстом, отпечатанным необычайно крупным шрифтом. Гитлер был близорук, но из соображений престижа не желал пользоваться очками. Поэтому все документы, предназначенные для него, печатали на особых машинках.

Гитлер схватил первый лист, мгновенно пробежал его глазами… Потом второй, третий, четвертый. Снова первый.

Наконец, он оторвался от бумаг и поднял голову, Шелленберг невольно содрогнулся — так страшен был фюрер в этот миг. Жестокая судорога исказила его желтое лицо, превратив его в маску, только блестели остекленевшие глаза.

— Когда? — хрипло выдавил он единственное слово.

— Точно еще неизвестно, мой фюрер, — поспешно ответил Шелленберг, — но скорее всего в ноябре.

— Известно ли об этом Канарису?

— Я был бы крайне удивлен, если бы адмирал, располагая подобной информацией, не доложил бы о ней немедленно своему фюреру, — двусмысленно сказал Гиммлер. Это был удар, точно направленный в спину начальника абвера.

Гитлер выпрямился. Теперь его лицо раздирал нервный тик. Он заложил правую руку за борт френча и каким-то свистящим шепотом произнес:

— Да, вы правы, Генрих. Высшим силам угодно покарать врагов Германии, и они вложили мне в руки меч. И я не дрогну. Это будет великий день в истории. День, когда одним ударом я решу судьбу войны.

Гитлер вышел из-за стола, встал перед замершим Гиммлером и положил ему руку на плечо:

— Я беру на себя миссию выполнить волю высших сил! Идите, Генрих, и да свершится то, что предначертано!

— Хайль!

Гиммлеру Шелленберг одновременно выбросили руки в партийном приветствии. Аудиенция была закончена.

4

Николай Кузнецов вышел из офицерского казино часов в десять вечера. Его удерживали, уговаривали остаться еще на час-другой, но он все-таки ушел, сославшись на усталость и головную боль. На самом деле причина была другая: просто хотелось побыть одному, собраться с мыслями, проанализировать наблюдения последних дней.

Было уже темно. Редкие фонари едва пробивали шуршащую пелену не по-осеннему теплого дождя. Кузнецов шел мерным, четким шагом, ставшим привычным за год жизни в чужой шкуре. Низко надвинув на брови козырек высокой фуражки, подняв воротник светло-серого форменного плаща, он шагал, не сворачивая даже перед лужами.

Каждые пять-десять минут навстречу попадались парные патрули: нахохленные солдаты в стальных шлемах, с автоматами наготове. «Боятся», — с удовольствием подумал Николай Иванович.

Действительно, после событий минувшего лета, особенно после того, как в разгар сражения на Курской дуге был взорван Прозоровский мост, через который шла значительная доля снабжения Восточного фронта, оккупанты резко усилили охрану всех военных объектов в Ровно, удвоили численность патрулей в городе, ввели новые строгости.

Впрочем, Кузнецова это не слишком беспокоило. Документы на имя обер-лейтенанта Пауля Вильгельма Зиберта были в полном порядке.

Так шагай же смело, обер-лейтенант Зиберт, по притихшим улицам зеленого городка Ровно. Но держись подальше от окраинных улочек и глухих переулков, здесь высокая офицерская фуражка, Железный крест на груди могут обернуться мишенью для меткой партизанской пули.

Николая Ивановича даже передернуло от этой мысли. Он не боялся смерти ни в бою, ни в застенках гестапо. Но погибнуть от руки своего… Почему-то он раньше никогда не задумывался над тем, что может случиться и такое.

Потом представил, как приедет в этот город после войны, пройдется по знакомым улицам с Лидией Лисовской, ее двоюродной сестрой Майей Микота, с Валей Довгер и другими товарищами. Да первый же мальчишка потащит их в милицию! Он представил, как Майя яростно доказывает какому-нибудь усатому старшине, что они не гады, известные всему городу, а советские разведчики особого чекистского отряда Медведева, и невольно расхохотался.

И снова Кузнецов вернулся к предмету своих постоянных размышлений в последнее время. Фон Ортель… Что делает в Ровно этот внешне невозмутимый, явно незаурядный эсэсовский офицер? В том, что он был разведчиком, Кузнецов не сомневался. И опирался не только на интуицию, но и на вполне реальные факты. Прежде всего фон Ортель в двадцать восемь лет был явно молод для звания штурмбаннфюрера СС. Он мог его получить только за какие-то особые заслуги. Ортель, чувствовалось, обладал и немалым опытом. Это подтвердили и рассказы Майи, которую Ортель, с ведома, разумеется, и Кузнецова и командования отряда, завербовал в свои секретные сотрудницы.

Никто не знал, где служит Ортель и вообще связан ли хоть с каким-нибудь учреждением в городе. Держался он абсолютно независимо. Несколько раз Кузнецов имел повод убедиться, что Ортель, не занимая вроде бы никакого официального поста, пользуется в гестапо и СД огромным вниманием. В деньгах, в отличие от других приятелей Зиберта, он не нуждался.

За бесконечно долгие месяцы работы во вражеском тылу Николай Иванович научился довольно легко и быстро разбираться в характерах своих многочисленных «друзей» и нащупывать слабые стороны каждого. С фон Ортелем держаться нужно было предельно осторожно. Кузнецов понимал, что ничего пока не подозревавший штурмбаннфюрер не оставит без внимания ни одного неверного слова или жеста. Поэтому в отряде решили, что он не будет даже пытаться заводить игру с фон Ортелем, предоставив событиям развиваться своим чередом.

В первые недели работы в Ровно все немецкие