Горение (полностью) - Юлиан Семенов

- Я... Почему скрыл?

- Разве признался, что работает сапожником! Неужели он сказал вам об этом?!

- Нет, нет, не говорил...

- А может, он даже обмерял вашу ногу?

- Нет. Я не помню...

- Не врать! Обмерял? Или не обмерял? Да или нет?

- Я не понимаю, какое это имеет касательство к делу?

- Главное! Извольте ответить: да или нет?

- Вы его спросите, я не помню, ну, право же, не помню!

- Он ответил уже, теперь я вас спрашиваю!

- Но я ему верю... Что он сказал - то и было...

- Да или нет? В последний раз спрашиваю!

- Нет!

Сушков взял папку, открыл ее и зачитал Микульской:

- Я, Бах Ян Вацлав, показываю, что обмерил ножку пани Микульской у нее в гримуборной и сторговал цену - девять рублей золотом. Никаких других разговоров, кроме как о баретках, я с нею не вел, на Маршалковской встретил ее случайно и, выполнив ее просьбу, донес чемоданчик фирмы "Брулей и сын" до вокзала.

Сушков читал липу, по чистому листу бумаги читал - был убежден, что женщина не попросит протокол допроса, ничего в этом деле не понимает; несчастный и н с т р у м е н т а р и й хитроумной операции, задуманной полковником, - всего лишь.

- Ну? - спросил Сушков. - Что на это скажете? По-прежнему верите Баху или сомнение появилось?

- Чего вы хотите от меня? - Микульска не удержалась, заплакала. - Это какой-то ужас... В чем я виновна? Чего вы добиваетесь?

- Я добиваюсь правды. Я хочу, чтобы вы рассказали мне в с е. От начала и до конца...

- Микульска вытерла слезы тонкими пальцами и сказала: - В таком случае я желаю говорить с Игорем Васильевичем Поповым...

- A y нас нет никакого Попова, - ответил Сушков. - Кто такой - Попов?

- Как так нет Попова? - ахнула Микульска. - Он же начальник Варшавской охраны!

Сушков рассмеялся, не разжимая рта:

- Кто вам сказал, что Попов начальник охранного отделения? Очень мне это интересно узнать...

- Мои друзья...

- А как зовут ваших друзей?

- Вы же все равно их не знаете!

- Да?

Сушков поднялся, глянул на часы, глянул причем украдкою, и сказал:

- Пойдемте.

Микульска, не спросив даже, куда ее ведут (это сразу же отметил Сушков), покорно поднялась со стула и двинулась к двери.

Сушков спустился с нею на второй этаж, распахнул дверь кабинета номер девять, офицер вскочил из-за стола, щелкнул каблуками, но Микульска даже не заметила ничего этого, потому что завороженно, не скрывая ужаса, смотрела на того человека, который приходил к ней в театр с чемоданчиком. Сейчас он сидел понуро, руки и ноги в кандалах, волосы спутаны, закрывают глаза, рот дергало тиком.

- Ну, узнали? - спросил Сушков. Обернулся к жандармам: - Запирается или дает правдивые показания?

- Теперь говорит правду, - ответил поручик, выделив слово "теперь", - все вываливает.

Сушков подошел к "арестанту", поднял кулаком его подбородок:

- Ну, сволочь, ты где этой барышне бомбы передал?

- В кабарете, - прохрипел тот.

- Что сказал ей?

- Сказал, что и з в е с т н о е лицо у нее заберет.

- А она не спросила тебя, что это за "известное лицо"?

- Нет, не спросила, ваше благородие.

- Значит, она знала, кто у нее бомбы заберет?

- Конечно, знала...

Сушков отнял кулак от лица "арестанта", и тот уронил подбородок на грудь, завыл, заплакал тонко, начал головою мотать:

- Это он, он, сволочь, всех под гибель подводит, а сам в стороне стоит! Будь они все трижды неладны, господи!

- Кто "он"? - быстро спросил Сушков.

- А вы у ней спросите! Она про него знает, он мне говорил, что Микульска все сделает, все исполнит!

Сушков отметил, что провокатор работает прекрасно, в высшей мере естественно, подошел к Микульской, наклонился к ней, касаясь губами волос, ощутил едва уловимый теперь запах духов, стиснул зубы:

- Ну? Каково?

- Мне плохо... Я хочу сесть...

- Может, прилечь желаете? - еще тише спросил Сушков. - А? С трудом оторвавшись от горького аромата духов, он взял Микульску под руку, коротко бросил поручику:

- Продолжайте допрос, - и вышел.

Он вел ее по коридору, уже пустому, и шаги его были гулкими. Он чувствовал бессильную, податливую руку Микульской и вспомнил Попова: "Играть - до черты. Разогреть - да, но если кто переступит грань - пристрелю. Лично. На месте". Те, двое, которые с водкой ужинали, ждут вызова. Они-то и должны Микульску попугать, р а з о г р е т ь - если сама не расскажет все. Абсолютно все. Она уже сломана спектаклем с провокатором, который всучил ей бомбы, взятые недавно охраной во время ликвидации явки анархистов, она уже г о т о в а, осталось подтолкнуть. В критический момент - время заранее обговорено - появится Попов. Как по нотам. Заговорит, канашечка, куда ей деться... Только могут молодцы не удержаться - хороша! Кожа-то, кожа какова, аромат горький, сладостный. Ну, и не удержатся... Он бы и сам не удержался... Занятно, что она с Поповым встречу попросила, - значит, на сломе... "Нас с ней знакомили", - вспомнил слова Попова. Так он и представился ей начальником охраны! Не те времена, мы ныне профессию свою тщательно скрываем, куда как тщательно! Стоп! А если она его любовница? Почему? А потому, что она встречи с ним запросила, когда я в тупик ее загнал. Хорошо, положим, я докопаюсь. Что тогда? Какой навар получу? Лишнее знание не всегда к добру приводит. Она ему бухнет, он начнет меня ж е в а т ь, а челюсти у него хваткие и зубов полон рот, а зубенки маленькие, крепкие - у всех простолюдинов зубы до старости хороши, только у нас, голубокровок, крошатся с юности... Нет, а почему все-таки я допустил возможность, что она его "кохана"? Потому что у нее глаза изменились, когда про Попова сказала... А он, верно, не зря п р о б р о с и л мне про посещение кабарета... Нет, нет, у нее в глазах был слом, там и гордость была, на донышке было гордости, и страх, и отчаяние, она т я н у л а с ь к спасению, к последней надежде, когда его назвала. И ужас у нее в глазах появился, когда я ответил ей, что никакого Попова у нас нет... "Арестант" хорошо сыграл, молодец "Грозный", надо будет выписать ему вознаграждения рублей двадцать, никакой артист такого не сыграет, как он... Интересно, коли Попов ее к о х а л и офицерики-молодцы п р е с т у п я т черту, перегреют актрисулю, как себя Попов поведет? Стрелять-то не станет, это значит открыться, в связи с преступницей признаться, она ж преступница, мы "Грозного" выведем, он в "побег" уйдет, она одна останется, если Баха к тому же до смерти замордуют. Хм, к о х а н ь е с преступницей? А кого вместо Попова пришлют? С этим можно работать - сам живет и другим не мешает, а ну, какой Шевяков объявится? А мне в его кресло не вскочить, я ведь еще только исполняю должность заместителя заведующего, мне еще год надобно просидеть, тогда только... Если б такое через год, а?! Может, запьет горькую, если он ее к о х а л? Это б хорошо, коли запил, это б куда как хорошо... Годик и пройдет, за этот годик из "исправляющего должность" легче легкого в постоянные заместители выйти. А почему, собственно, он должен запить? Таких о нем сведений не было... Но уж больно глаза у него играют, больно он любит жизнь и себя в ней, в жизни нашей... Ну и что? На одной, что ль, Микульской свет клипом сошелся? Да и предположение это пока, и г р а ю это я, за него играю, а он не прост, так легко за него пешку не двинешь, а уж фигуру - тем более. Нет, лучше присмотреться, лучше мозольку-то поприжать - резать рискованно. Лучше его высветить поярче, лучше в дневничок занесть: был бы товар - продать никогда не поздно, опасно продавать раньше времени, это да...

Все это Сушков прокрутил за минуту, пока поднялся на второй этаж и пропустил Микульску в кабинет.

- Ну? Узнали своего товарища? - спросил он. - Я уже не хотел вас там губить, пожалел...

Подвел к стулу, обняв за плечи, усадил, склонился к ее горьким волосам:

- Давайте как на духу - с самого начала.

- Я ничего не знаю, - устало ответила женщина, и в голосе ее появилось безразличие. - Я ничего не могу понять.

"Время упустил, - досадуя на себя, понял Сушков. - Сразу надо было на нее прыгать".

- Послушайте меня внимательно, Микульска... Никакого Попова у нас нет и не было. Это раз. Натура вы трепетная, актерская - это два. Что простой смертный выдержит, то вас сломит. Это три. Я к вам шел добром. Это четыре. Либо вы мне все расскажете, абсолютно все - и про Попова, и про товарищей, и про Хеленку Зворыкину, и про Софью Тшедецку, или пенять вам придется на себя.

Микульска молчала. Сушков снял телефон, сказал барышне номер и пригласил Павла Робертовича с помощником зайти в кабинет. Вошли они сразу же - были бледны, видно взяли не лафитник, а два; воротнички не застегнуты, в глазах металось шальное и быстрое.

- Господа, я оставляю вам бомбистку на час. Попробуйте с нею побеседовать - я пойду выпью чаю, устал... Если она захочет мне что-то сказать - позвоните в буфетный зал, я мигом поднимусь.

Не слушая Микульску, которая что-то глухо и непонятно выкрикнула, он вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Достал "луковицу", открыл крышку: стрелки показывали половину десятого. Все верно. Попов так и просил. Сказал, что вернется к одиннадцати.