Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812 - Алфред Мэхэн

10 декабря 1810 года Наполеон послал в сенат указ, извещавший, что он присоединил к империи ганзейские города вместе с территорией на берегу Северного моря, лежащей между ними и Голландией, которая до тех пор лишь подвергалась военной оккупации. В том же самом указе он выражал свое намерение прорыть канал из Эльбы до Любека, через который империя была бы соединена прямым водным сообщением с Балтийским морем. Этим заявлением Наполеон, как свидетельством успеха ^поступательного движения Франции на восток, не рассчитывал возбудить тревогу царя; но мера эта сопровождалась нанесением личной обиды, особенно опасной для союза, который держался главным образом на личных отношениях между двумя самодержавными правителями. Великий герцог Ольденбурга – одной из стран, столь бесцеремонно присоединенных к Французской империи, – приходился дядей царю. Наполеон предлагал вознаградить его за материальную потерю территорией, взятой внутри Германии, но Александр не хотел ни принять такого удовлетворения, ни назвать какое-либо другое вознаграждение, которое было бы, по его мнению, подходящим. Он не угрожал войной, но отказался помириться с оскорблением и сохранил право отомстить за обиду.

Между тем как во Франции, так и в Великобритании напряженные и ненормальные условия торговли и коммерческие крахи – являвшиеся следствием внезапных подрывов кредита, широко распространившейся конфискации товаров и балтийских захватов, – давали все более и более серьезные результаты. Тройная линия французских войск, окаймлявшая берега континента и еще усилившаяся поясом британских крейсеров, оцеплявших берега от Эмса до Байоны и от Пиренеев до Орбителло, образовала барьер, прорвать который в требовавшейся для оживления торговли степени уже не могли ни коммерческая изобретательность, ни народная нужда. Резкие, хотя все еще мирные меры сопротивления, принятые Соединенными Штатами, серьезно увеличили затруднения Великобритании, и скорее помогали политике Наполеона, как ни мало согласна была она с истинными интересами Франции. В течение 1808 и 1809 годов продолжение эмбарго и подтверждение актов о воспрещении торговых сношений, закрывшие североамериканский рынок, совпали с открытием рынка южноамериканского; и вслед за этим начался большой наплыв в Южную Америку коммерческого британского люда, хотя страна эта ни по численности населения, ни по достатку и житейскому обиходу его отнюдь не была способна заменить потребителей, «отнятых» у Англии в Европе и Северной Америке. Отправлявшиеся туда товары не были продуманны ни по количеству ни по качеству с возможным спросом и потому не находили сбыта; сваливаемые на набережных южноамериканских портов под открытым небом они лежали там подолгу часто без всякого присмотра. Логика людей как будто расстроилась в эту трудную и мрачную эпоху, и страстное желание каждого спасти себя от разорения увеличивало общее смущение. Однако всякая деятельность, хотя бы бесцельная и опасная, менее невыносима, чем пассивное ожидание.

Вследствие этого 1809 и 1810 годы отличались большим движением в торговле, которая «имела вид» процветания, в значительной мере, однако, обманчивый. Огромные партии товаров были вывезены из Балтики и Италии в момент, когда железные кольца Наполеона суживались кругом них; большие грузы были отправлены также и на север, и в Южную Америку и в Вест-Индию. Только в Соединенных Штатах переживался переходный период серьезных мероприятий; так, в мае 1810 года истек срок действия Акта о воспрещении сношений. Однако правительство Штатов немедленно обнародовало, что если до 3 марта 1811 года Великобритания или Франция не отменят своих декретов, поскольку они касаются Соединенных Штатов, то Акт будет опять восстановлен против той державы, которая сохранит свои эдикты. Наполеон намеревался было умиротворить президента Мэдисона заявлением, что Берлинский и Миланский декреты, были отменены 1 ноября в желаемом им смысле; но Великобритания отказалась считать условия отмены удовлетворительными, так как они в самом деле и не были таковыми. Королевский указ 26 апреля 1809 года оставался в силе; и воспрещение сношений между Соединенными Штатами и Великобританией было опять возобновлено в феврале 1811 года и продолжалось до объявления войны в 1812 году.

К концу 1810 года результаты различных причин критического положения дел в Англии начали чувствоваться тяжело. Так как торговля с Южной Америкой приносила весьма скудные доходы, то судовладельцы были не в состоянии платить свои долги фабрикантам; затруднения же последних в свою очередь сказывались на их рабочих. Из Вест-Индии доходы получались тропическими продуктами, могущими иметь сбыт только на континенте, рынки которого были давно уже отчасти, а теперь совершенно закрыты для Англии. Скудная жатва в течение нескольких лет подряд вынудила ее ввезти большое количество зерна из Голландии и Франции. В 1809 году, когда обильный урожай на континенте, совпадая с весьма плохим в Англии, побудил Наполеона обратиться к его системе лицензий и разрешить вывоз, последний в течение трех лет высосал от неприятеля 10 000 000 фунтов стерлингов звонкой монетой. Фрахты снабженным лицензиями судов, большей частью нейтральных или враждебных, оплачивались также звонкой монетой, которая таким образом уходила из королевства. Много золота требовалось также на содержание флотов в отдаленных странах и на ведение войны в Испании, и этот расход теперь занял место прежних субсидий, платившихся союзникам из британского казначейства. Таким образом Англия обеднела звонкой монетой. В ноябре 1810 года было двести семьдесят три банкротства против ста тридцати в том же месяце год назад. Половина всех купцов королевства оказалась несостоятельными должниками. «Общая несостоятельность удивительно повлияла на мануфактуры, и между фабрикантом и купцом недостаток доверия господствует». Месяц спустя «число банкротств продолжает увеличиваться, и доверие между хозяевами и рабочими почти исчезает. Серебро и золото можно видеть не часто. Торговля мануфактурных городов в застое, и торговые дома лопаются не по дням, а по часам. В больших морских портах королевские склады наполнены всеми родами колониальных продуктов, которые не находят сбыта. Уныние увеличивается печальными вестями с континента, которые сообщают, что все морские порты и места торговых складов во внутренних провинциях наводнены французскими солдатами, захватывающими и сжигающими каждую вещицу, относительно которой могло явиться подозрение, что она прошла чрез британские руки». По мере того, как тени сгущались, делался все громче и громче ропот против некогда популярных[212] королевских указов, которым теперь приписывалось все зло. Пресса переменила теперь тон, говоря о них, и агитация за их отмену постепенно разгоралась в кружке вождей оппозиции, которые не переставали восставать против системы, построенной министерством.

Но если на Великобританию надвигалось бедствие, то и во Франции дела шли не только не лучше, а еще хуже. Совершенно верно, как сказал император, что народ мог бы жить без сахара и кофе и что нужда в свое время заставила бы его найти способы производить многое из тех предметов, ввоз которых в страну воспрещен. Но такие искусственные приложения для его трудолюбия и изобретательности, если бы даже сами по себе и были успешны, не могли бы возместить потерь, сопряженных с утратой естественных путей промышленной деятельности. Не могли они и дать средства для сколько-нибудь продолжительной борьбы с державой, которая, хотя и была выбита на момент из колеи еще не испытывавшимися ей до тех пор условиями, все-таки сохранила способность постоянно возобновлять свои силы соприкосновением, через море, с новыми источниками. Залогом тому, что Великобритания сделает это, были ее традиции и свойства ее населения и доверие, каким пользовалось ее правительство при всех обстоятельствах. В начале 1811 года во Франции случился серьезный коммерческий кризис, причинивший большое беспокойство Наполеону. Он страстно желал обеспечить за Францией, краеугольным камнем его империи, благосостояние и довольство при всех огромных требованиях на людей и тяжелых лишениях, какие сопряжены были с конскрипцией. Но трудно было достигнуть этого, когда все морские выходы для мануфактурных и земледельческих произведений страны были заперты, когда она располагала одним только континентальным рынком, да и то обедневшим от повсеместного застоя торговли, а также и от обеднения самого населения, обремененного налогами для содержания армии. Британская блокада французских, голландских и итальянских берегов совершенно прекратила, если не считать ограниченной торговли при посредстве лицензий, перевозку водой сырья, необходимого для мануфактур, и остановила также вывоз предметов роскоши французского производства. «Состояние Франции, как оно представлялось мне по личным наблюдениям в 1807 году, – писал один американский путешественник, – значительно отличалось от всего того, что я видел в Великобритании». «Последствия упадка внешней торговли сказывались везде: в торговых городах, наполовину пустых, пришедших в бездеятельность и уныние, поистине печальное; во внутренних городах, в которых население особенно обеднело, и где я не видел не только никакого признака улучшения в ближайшем будущем, но, напротив, много готовых разрушиться зданий; на больших дорогах, где весьма редкая встреча экипажей и путников слишком ярко свидетельствовала об упадке потребления внутри страны и о жалком состоянии торговли там; и на всем обиходе населения, особенно на юге, обедневшего до чрезвычайности вследствие огромных налогов и недостатка сбыта при общем перепроизводстве. В 1807 году число нищих во внутренних городах было почти невероятно… Поля обрабатывались главным образом женщинами».[213]