Карл, герцог - Александр Зорич

Гельмут сосредоточился. Ментоловый ком скатился по пищеводу и улькнул в желудок, на стенках которого выступила изморозь. Гельмут похолодел, потому что второй он увидел руну ISA, ледяную руну, камень несчастья. Она была похожа на осиновый кол, на I, над которой забыли поставить точку, она была толста и страшна, как резаная рана. Нет, победы не будет. Тем более, что третьей руной была пакостница NIED, «пересечение бездны». Но NIED не переведет через пропасть на другой берег, NIED не праджняпарамита, увы, очень шаткий мостик получается из андреевского креста, наклонившегося попить водички.

Гельмут был мужественным человеком. Он увидел, что NIED сопрягается с WYRD, пустой руной Футарка, на беспорочном поле которой сидели, как он на холме, Урд, Верданди и Скульд – прошлое, настоящее и будущее. Он был очень испуган, но не закололся кинжалом, не бросился на колени, ломая руки и выдирая волосы, не стал молить Норн о пощаде – мужественный человек таким не занимается. Он знает, что если Господь просит Мастера Водана показать сочетание NIED-WYRD, значит никуда не денешься – придется расквитаться с кармическими долгами.

Гельмут, серый, как и небо над ним, встал, отряхнул снег и поковылял вниз, квитаться.

Глава 22.

Фаблио 1477 года

«Пожар бушует в Лайима, Пожар бушует в долине реки Куму, Всё совсем-совсем сгорело Если бы я мог дойти до обители Матери-смерти, о дочь моя! Я бы сделал длинный факел из травы, Если бы я мог дойти до обители Матери-смерти. Я бы всё уничтожил, как пожар, что бушует в Лайима, Как пожар, что бушует в долине реки Куму».

1

Две тысячи рыцарей. Из них тысяча сто арьербана. По европейским меркам до хуя. «Зачем мне столько?» – впервые спросил себя Мартин, когда все эти люди, когда все эти отцы, сыновья, братья, мужья, на ходу прилаживая к мордам лиц маски берсерков, вспоминая привычные движения руки с клинком, нагнетая внутри себя давление в сто батальных атмосфер, наскоро догоняясь до нормального опьянения битвой, озверения и положенной решимости терзать, кусать, бить, покатились на бургундов.

– Монсеньор Доминик, пора, – заёрзал в седле адъютант. Кажется, он боялся отстать от товарищей и пропустить самое интересное.

Но Мартин не торопился. Он был как ящерица, высматривающая другую ящерицу во вражеском лагере. Кавалерия уже орала «Монжуа!», бургунды уже затянули свою «Бургундию», а тевтоны просто двинулись сомкнутым строем, они ничего не заорали и не затянули. Их лошади, как на параде, шли шагом навстречу французам, словно там были зрительские трибуны, а не две тысячи копий, не две тысячи мечей, и эта тевтонская неторопливость действовала на нервы с похвальным постоянством всегда, везде и здесь.

Эта медлительность была сродни нраву отдельных стихий – наводнению не нужно быть быстрым, оно всё равно возьмет своё. Вулканическая лава может себе позволить ползти как улитка.

– Вот теперь точно пора! – успокоил адъютанта Мартин и пристроился позади третьей конной роты.

«Что это он там высмотрел? Тайный знак предателя? Сигнал от тех, кто окружает немчуру с тыла?» – спросил себя умный адъютант, опуская забрало. Он, вероятно, был бы сильно разочарован, если бы узнал, что Мартин всего лишь вычленил из однообразного крестоносного кордебалета тевтонов фигуры своих старых знакомцев, имена которых ничегошеньки адъютанту не сказали бы. Вычленил – и поставил напротив Ф.И.О. две галочки. Дескать, присутствуют.

2

Звездный час французской кавалерии. Если подумать, то выходит, что это не очень просто – убить человека, который, когда надо, когда хочет, живуч, как пластилин. Убить шестьсот человек, причем шестьсот тевтонов? О, когда чья-то армия берется за такой сюжет, можно гарантировать, что будет не скучно, будет смешно, будет страшно, потому что как раз такое сочетание охотнее всего поставляет ожившая логика абсурда. Когда воюют с тевтонами – это настоящий танец с саблями. Пляжный волейбол, где каждый игрок держит в правой руке по горной лыже. Это конное поло в мясных рядах колхозного рынка.

Вот шестеро французов обсели отбившегося от товарищей комтура. Он уже давно без плаща (который стал похож на использованный госпитальный бинт и чистюля Юрген его сбросил), он закрывается щитом, он воет от боли, потому что минутой раньше ему оттяпали стопу, из культи хлещет как из поливочного шланга. Вот он раскалывает шлем ближайшего нахала, лопается нахалов череп, а потом его собственный щит лопается и Юрген нелепо закрывается рукой, он обречен, и тут его можно бы добить. Но один из наседающих французов не рассчитал движение и замах меча вышел чересчур резким, близко хлопнула кулеврина, конь тевтона с испугу шарахнулся и – во бля – товарищ француза по оружию, чья лошадь была потеснена крупом тевтонской, теряет равновесие и влекомый инерцией французский меч вполне киношно сносит свою, французскую голову.

Тевтон взбадривается новой инъекцией адреналина (залетная стрела застряла в трещине нагрудника) и отвечает на поеденный кариесом оскал боевого счастья воплем «Боже, очисти!». Вместе с расчетливым падением тевтонского клинка вправо-вниз ещё одна французская душа отлетает в Бардо, побросав амуницию, меч, алое, кровавое тело, выпущенные кишки и бурые внутренности, ринущие на снег из развороченного паха. Она отбрасывает всё это прочь, словно уведенный на вокзале фанерный чемодан, который оказался пустым и громоздким, и удаляется.

Распотрошенный француз был девятой жертвой комтура Юргена с начала резни. Правда, трое оставшихся в живых, когда вокруг поганца стало не так тесно, добили его почти играючи.

– Чего стали?! Продолжайте, продолжайте! – подбодрил запыхавшихся героев Мартин, который только что, для поддержания реноме, хладнокровно расправился с двоими.

3

– Сир, тевтонов слишком мало, им нужна подмога, – тревожно повторил д’Эмбекур.

– Тевтоны – лучшие рыцари Европы, монсеньор, – сухо сказал Карл д’Эмбекуру. – Мы им только помешаем.

Карлу было так плохо, как только может быть плохо Прометею в инвалидной коляске. Он жалел о том, что прислушивается к советам Жануария. О том, что выслушал историю из жизни мавританских шлюх лишь до середины, так и не узнав конца, хотя он наверняка совершенно неважен, скучен, излишен. О том, что стал чересчур осмотрителен, хотя остался по-мальчишески безрассуден.

Карл, и с ним весь привядший цвет бургундского рыцарства, позорно бездействовали в резерве, за спинами собственной пехоты.

Такие боевые порядки ещё год назад были бы самим Карлом осмеяны, оплеваны, означены как «слюнтяйство» и безапелляционно отвергнуты. Карл любил начинать сражение лично, бить в самый центр неприятеля, рассекать его построение надвое, а пехота пусть шурует на флангах. В худшем случае – спешить рыцарей и плотным строем, вперемежку со своими лучниками, переть вперед. Но вот так – трусливо, оборонительно выставить восемь шеренг копейщиков, отослать Гельмута на правый фланг, дескать, обходи французов со стороны Нанси, а самому остаться в резерве, вроде бы на случай, если придется латать какую-то дыру или, скажем, отгонять от собственного лагеря кондотьеров-налетчиков…