Экипаж Меконга - Евгений Львович Войскунский

Валерка побежал за спиннингом и, усевшись на краю пристани, метнул в воду длинную леску. Вова тоже взял на катере удочку и пристроился рядом. Вполголоса, чтобы не напугать рыбу, он стал рассказывать Валерке о своем «электро-тензо-пьезометрическом силомере», которым, по его словам, заинтересовался завод медицинского оборудования.

В помещении пульта остались Григорий Маркович, Багбанлы, Привалов, Колтухов, Рустамов и Николай с Юрой. Они сидели возле белых щитов. За раскрытым окном шелестели листвою на ветру старые тутовые деревья. Изредка в комнату залетали желтые листья и, медленно спланировав, ложились на пол у подоконника.

— Подведем некоторые итоги, — сказал москвич. — Нам удалось содрать с вещества кожу поверхности и перестроить его внутренние связи. Непроницаемое стало проницаемым. Проблема сама по себе не нова. Если помните, на заре нашего века Владимир Ильич писал, что исчезают такие свойства материи, которые казались раньше абсолютными и неизменными, а теперь обнаруживаются как относительные, присущие только некоторым состояниям материи. К числу этих свойств Ленин относил и непроницаемость.

У себя в институте, — продолжал ученый, — мы давно занимаемся этой проблемой. Мы основательно изучили взаимопроницаемость — диффузию газов, жидкостей и твердых тел. Три принципа казались нам решающими: электростатическое поле, высокая частота и эффект клетки Фарадея — свойство зарядов собираться на внешней поверхности. Кроме того, мы считали, что «взорвать» поверхность можно будет только в условиях сильного разгона частиц. Однако Николай Сергеевич, — тут ученый взглянул на Николая, — предложил остроумное решение — использование свойств кольца Мёбиуса, не имеющего ни внешней, ни внутренней поверхности. Это была счастливая догадка…

— Если б не матвеевская рукопись, — сказал Николай, покраснев, — не было бы никакой догадки. Просто я ломал голову над «сукрутиной в две четверти»…

— Было бы что ломать, — засмеялся Бахтияр Халилович. — Голова сама по себе — тоже вещь немаловажная.

— Итак, — сказал Григорий Маркович, — кольцо Мёбиуса, генератор, созданный в лаборатории Бориса Ивановича, и частотные характеристики полей, найденные в Институте поверхности, предопределили успех сегодняшнего опыта. Очень интересен, товарищи, такой вопрос: взаимодействие проницаемости с гравитационным полем земли. Мы тщательно проанализировали тот случай в нашей лаборатории, когда кольцо «утонуло» в бетоне. Из дневника Бенедиктова мы знаем, что у них бетонный пол «глотал» превращенное вещество. Да и сама трагическая смерть Бенедиктова… — Ученый развел руками.

Помолчали немного.

— Чем все-таки вы объясните, Григорий Маркович, — спросил Привалов, — что в одном случае проницаемое или, точнее, проникающее удерживается на поверхности, а в другом — проваливается?

— Пока я представляю себе эту штуку таким образом. Перестроенное вещество, как и обычное, обладает массой и, следовательно, тяготеет к центру Земли. Но если на пути тяготения появляется перегородка из обычного вещества — ну, скажем, пол, сиденье стула или сама поверхность Земли, — то перегородка эта превращается в «заслонку тяготения». Свойство проницаемости проявляется во всех направлениях, кроме строго вертикального. Но в известных условиях, — немного помолчав, продолжал академик, — взаимодействие «поля превращения» и гравитационного поля может сложиться так, что действие «эффекта перегородки» сместится по вертикали вниз. В этом случае, как мы видели, произойдет «утопание».

— Нужна строгая увязка параметров установки с силой тяжести данного географического пункта, — заметил Багбанлы. — Предварительные гравиметрические измерения нужны.

— Верно, Бахтияр Халилович. Кстати, должен признать: ваша энергетическая схема превосходно выдержала испытание.

— Спасибо за доброе слово. — Багбанлы приложил руку к сердцу. — Но для Транскаспийского, вообще для больших расстояний, потребуется новая схема. Не забудьте, что придется искривить луч в соответствии с формой Земли. Старик Бахтияр не сможет этого сделать, даже если повиснет на другом конце луча.

Москвич засмеялся, дружелюбно тронул старика за плечо:

— Мы навалимся на ваш луч сообща. Авось искривим. Принципиально важное достижение, — продолжал он, — это электреты товарища Колтухова. Неиссякаемый источник тока в виде электретной батареи не допустил возможного энергетического провала.

— У Опрятина на острове, — вставил Юра, — тоже была батарея электретов.

— Там ее использовали для другой цели, — сказал Багбанлы. — Она служила для передачи свойств ножа другим предметам.

— Григорий Маркович, — сказал Привалов, — вы упоминали о дневнике покойного Бенедиктова. Что, если воссоздать его «установку заражения»? По-моему, это облегчит работу.

— Безусловно, — согласился академик. — Бенедиктов провел, я бы сказал, блестящую работу. Очевидно, и роль Опрятина в этом деле весьма значительна… Помните, я весной высказывал мысль о возможности передачи свойств предмета с перестроенными связями другим предметам? Бенедиктов сделал это. Не исключено, что и безвестный индийский ученый шел таким же путем… Бенедиктову не удалось добиться стабильности — очень, очень жаль, что он работал без контакта с нами. В его записях много интересного. Кстати, я ходатайствовал перед президиумом академии об издании его сохранившихся трудов.

— Правильно! — вырвалось у Николая.

Тут послышались торопливые шаги, и в комнату вошел Вова. Хохолок на его голове стоял дыбом. Он держал наперевес бамбуковое удилище, на конце лески болтался толстый сизо-серебристый бычок. Вова остановился посредине комнаты, лицо его выражало крайнюю степень изумления.

— Для ухи, пожалуй, маловато, — проговорил Григорий Маркович, критически оглядев бычка.

— Какая там уха! — грубо сказал Вова.

Он поднял леску и схватил рыбу рукой. Кулак его сжался, пальцы прошли сквозь бычка, как сквозь пустое место.

— Видали?!

— Рыбка прошла через кольцо Мёбиуса! — воскликнул Привалов. — Она проницаема!

— Нетрудно догадаться, — проворчал Колтухов. — Только вот как она на крючке держится? Крючок-то из обычного вещества…

Григорий Маркович взял леску, внимательно осмотрел бычка, потрогал пальцем крючок. Затем он прошелся по комнате, немного сутулясь.

— Бахтияр Халилович, — сказал он, остановившись перед стариком, — помните, Бенедиктов писал в