Том 6. Третий лишний - Виктор Конецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что и происходит с нами, начиная с 20.00. Опять влипли в 8-балльный лед, тусклый туман, наметанный с сухим снегом.
Увидел лед на горизонте, решил давать маневренный ход, то есть сбавить обороты. Тут входит в рубку старший механик, одет в робу:
— Вик Вик! А я только собрался на полном морском ходу диаграммы замерять…
— Сколько вам будет надо времени?
— Час.
Если механик просит час, значит, управиться они смогут за полчаса — вообще-то это закон, но…
— Добро. Позвоните, Олег, когда закончите.
— Спасибо, Вик Вик!
И ты начинаешь мандражировать, считая минуты, ибо ледовая кромка все ближе, а ты должен идти полным и даже не можешь сбавить ни единого оборота — этим всю работу деду испортишь.
Однако игра стоит свеч!
Через двадцать пять минут, очень напряженных, когда ты клянешь себя за идиотизм и мальчишество, появляется стармех и говорит:
— Спасибо! Мы управились.
Он, собака, все отлично понимает, включая твое двадцатипятиминутное мандраже. И потому он теперь тебе обязательно чем-нибудь отплатит в тяжелую минуту.
07.09. 03.00. Венера в чистом ночном небе над Восточно-Сибирским морем. У Амбарчика болтаются два лоцманских судна — «Норд» и «Иней».
На Зеленом Мысу сразу начали выгрузку бревен на автотранспорт, но из-за плохой подачи грузовиков и нехватки автокранов будем стоять долго…
В порту уже стояли «Кигилях» и «Василий Ян», а также два речника для распаузки «Братска». Мы оказались пятыми в очереди на распаузку.
Чук собирается после этого рейса завязывать с морями:
— Закажу звон в церкви. Она, кстати, напротив моего дома. Правда, теперь не звонарь звонит, а полуавтомат, но и так сойдет…
Как прекрасны были времена, когда можно было писать и даже произносить что-нибудь вроде: «И странное волнение коснулось души моей».
Как дико и непристойно прозвучали бы эти слова сейчас здесь. И как ужасно, что уже никогда ни один русский не произнесет таких слов.
А я помню, как Николай Николаевич Радченко, друг юности матери, который пригрел нашу семью в эвакуации, произнес нечто подобное в Бишкеке, когда немцы были под Сталинградом, и он с моей матерью возвращались, покачиваясь, с донорского пункта. Сегодня мне кажется, что он был похож на Куприна, но лысый и без усов и бороды… А его сын Никита стрелял из рогатки на верхушках пирамидальных тополей, и галки крикливыми стаями кружились на фоне далеких заснеженных гор…
08.09. Выступал на эстонском судне «Ристна», которое зимой работает на Африку, — на дверях надстройки установлены были противомоскитные сетки, чисто.
Любимица команды веселая и лукавая лаечка Рада. Она понежничала со мной, покусывая руки острыми зубками, которые у нее еще только росли.
Главной хозяйкой ее была единственная на судне женщина, очень большого роста, но со стройной, завлекательной фигурой, с лицом удивительной чистоты, с ясными, чуть шалыми глазами. Повариха.
Симпатичный капитан. Рыжая, густая борода и усы.
Инициатор и организатор встречи — начрации Каарель Ааре.
В библиотеке казенных книг не содержалось. При помощи эстонских книголюбов экипаж собрал библиотеку на свои деньги. И потому книги не изуродованы лиловыми штемпелями, а на форзацах красуются большого размера экслибрисы — Эстония в виде величественной женщины и название судна. И мне было приятно увидеть свои книги, которые никто не прячет под замок, ибо их тут не воруют…
Ядовитый вопрос после выступления задал кто-то из местных деятелей с гидробазы: «Почему у вас в фильме „Путь к причалу“ матрос, стоя на руле, свистит? Это не положено по уставу и по морским традициям тоже».
Ну что ты будешь делать? Я даже растерялся. Говорю, что, мол, композитор Петров меня не спросил и написал песню с художественным свистом, так что все недоразумения в его адрес.
09.09. Приказали балластом следовать на Певек и брать на Чукотке генеральный груз.
Пайлот Ежов — один из старейших из ныне действующих на Колыме. На обходном фарватере створа Амбарчик не вписались в поворот и выскочили за зеленый буй северной стороны, обошлось нормально, но чувство не из приятных. Гирокомпас барахлил, плавала поправка — не знали, почему в пределах 8 градусов. Осадка была всего 4,35. Но шли полным ходом и прижались к бую, ограждающему банку, а после него не успели уже вывернуть.
Юрий Александрович заметил:
— Мораль: хочешь дальше жить, чти лоцию, в которой прямо рекомендуют в этих местах идти малым ходом.
Спасло то, что рейка была +40 см. Пайлота сдали в 23.00.
На горизонте сплошной лед. Штаб приказал обратиться непосредственно к ледоколу «Капитан Хлебников». На наш двойной запрос ледокол дважды отвечал, что знать о нас ничего не знает. Лежали в дрейфе до утра. Утром стали на якорь.
Юрий Александрович принес «Огонек» с моими рассказами.
Много раз говорил, что не умею расспрашивать людей. Этим объясняется и мое обычное, весьма незаметное участие во внутрисудовой жизни. Но и не умея расспрашивать людей, я часто нахожу среди окружающей помойки людей чистой нравственности, человечности и одаренности. Это я о Резепине.
Любит повторять лозунг (видел в Игарке): «От взаимных претензий — к взаимопомощи и поддержке». Это речь об отношениях между моряками и лесовиками.
Дал РДО в «Огонек»:
ЖУРНАЛ ПРОЧИТАЛ КОЛЫМЕ КУПИТЕ ХУДОЖНИКУ БУКВАРЬ С ГОГОЛЕМ Я ОБЩАЛСЯ В ТРУСАХ МАЙКЕ МАТРОСЫ УДИВЛЯЮТСЯ МОЕМУ ФРАКУ ОСТАЛЬНОЕ ПРИЛИЧНО СЛЕДУЕМ С ЧУКОТКИ ОПЯТЬ КОЛЫМУ ЗАТЕМ ИГАРКА ВСЕОБЩИЙ ПОКЛОН ОТ ЯРКОГО РУССКОГО ПРОЗАИКА = ВИКТОР КОНЕЦКИЙ
Меня запрашивали с танкера «Хрустальный». Прочитали журнал. Радист ровным голосом ответил: «У Виктора Викторовича приемные дни раз в месяц по выходным».
10.09. 16.00. Получили приказание «Хлебникова» следовать до меридиана 166 градусов для встречи с ним. К нолю часов встретились с ледоколом и легли в дрейф рядом с ним в пяти-шестибалльном льду.
Ночью — озноб, ломота и прочие прелести. Был пакет сухих сливок и сода. Я ссыпал в кружку это добро, залил водой и сунул в смесь электрокипятильник. Впереди трудный бросок через три моря и два пролива — Санникова и Вилькицкого. Резепину одному тяжело придется.
Настроение, как всегда при гриппе или острой простуде, аховое: никто тебя нигде не ждет, никому ты в целом мире не нужен, а сдохнешь — ничего от тебя в мире не останется.
Дома болеть противно, а уж на судах…
11.09. 06.30. Утром вызвал дока. Температура — 38,6. Говорю: как хотите, а через сутки я должен быть полноценным судоводителем.
Док у нас очень интеллигентный, добрый, в морях первый раз. Принес мне кучу банок и склянок, выложил по жмене на стол разных таблеток и сказал, что я должен их глотать каждые два часа. Я вас, говорит, выведу. И сразу мне на душе светлее стало — психотерапия!
Пришел Юрий. Говорит: «Если бы на вас одеяла не было, я бы ваше лицо от подушки не отличил».
И рассказал, что ночью получил указание начальника ХЭГСа — хозяйственно-экономической группы судов: аренда закончилась, и до указаний пароходства никуда не идти.
В 15.30 получили РДО:
ВО ИСПОЛНЕНИЕ УКАЗАНИЯ ГЛАВФЛОТА СЛЕДУЙТЕ ПЕВЕК ПОГРУЗКУ 700 Т ОВОЩЕЙ ТХ ТИКСИ НАЗНАЧЕНИЕМ ЗЕЛЕНЫЙ МЫС ТЧК ИНФОРМИРУЙТЕ ХЭГС СОСТОЯНИИ ЛЕДОВОЙ ОБСТАНОВКИ
Через полчаса наконец-то получили указание «Хлебникова» следовать в точку встречи.
Подошли «В. Полярков» и т/х «М. Амосов», выстроились в ордер, пошли в прибрежную полынью. После мыса Баранова лидерство принял «Рубцовск», который вел нас по 7-метровой изобате.
12.09. 18.00. Вошли в 10-балльный лед, до ноля часов ломались в нем, прося ледокол «Хлебников» обеспечить безопасную проводку. Ледокол первым увел «Рубцовск». Дело в том, что хотя «Рубцовск» был последним в очереди на проводку, но приписан он к Тикси.
После «Рубцовска» ледокол хотел взять «Амосова», но тут я поднял скандал, и тогда они соблаговолили подойти к нам.
Вспомнил, когда и где простудился. Пошел за газетами на берег без кальсон. А киоск открыли не в десять, а в одиннацать часов — замок заело. Хороший замок, здоровый, американский. Только его задом наперед повесили. Киоскерша побежала за ломом, а я сидел на ветру и смотрел, как внизу сопки копошатся на причале погрузчики, грузовики, портальные краны и люди. Со мной рядом сидели три бесхозные собаки и тоже смотрели. Вот тогда и простыл, хотя потом, когда крушил замок и дверь ларька, согрелся.
13.09. На траверзе полярной станции Айон (Айон Западный). В 10-балльном льду, торошенном.
«Хлебников» наконец взял на буксир. Идем на усах.
В дрейфе, ждем его возвращения.
От хреновой жратвы у всех изжога.
В 07.00 распрощались с «Хлебниковым» у Северного Айона. Вышли на кромку около 06.00. Северное сияние. Лед 3–4 балла, тяжелый.
Очень заметна разница в стиле работы дальневосточных и мурманских ледокольщиков. Разные, вовсе разные психологии у русских людей на востоке и на западе России.
Мурманчане твердо уверены, что дальневосточники терпеть не могут выручать друг друга, если это связано с малейшим риском.
