Описание Отечественной войны в 1812 году - Александр Михайловский-Данилевский

Ровно две недели со вступления неприятеля не было в Москве отправляемо богослужение и не оглашалась она благовестом. Кавалергардского полка священник Грацианский, запоздавший в Москве при выходе наших войск и взятый в плен, был первый, просивший Французское начальство о дозволении совершать службу Божию, но с условием, что не будет возбранено молиться о Государе и поминать на ектиньи Императорский Дом, без чего ни он, ни другие священники не хотели служить обедни. Французское начальство согласилось на их просьбу. К истинному утешению и духовной отраде скорбевших православных, начал Грацианский, 15 Сентября, служение в церкви Архидиакона Евпла. В тот день, когда во всей России совершалось молебствие о короновании Государя, воссылал он в плененной столице мольбы о покорении врагов и супостатов под ноги Российского Самодержца и о даровании ему победы. Пример его не мог найти многих последователей, по причине разорения храмов. Видя, с каким усердием стекались жители к богослужению, Наполеон велел приставить часовых к малому числу церквей, где оно отправлялось, но часовые не препятствовали бесчинству и наглостям своих единоземцев. В Троицкой церкви священник, исправляя крещение, увидел за собой двух Французов, стоявших в киверах. Обратясь к ним, он произнес по ревности своей строгое напоминание, что и они христиане. За то один из неистовых врагов дал ему сильную пощечину[366].

Несколько раз выезжал Наполеон из Кремля для прогулок по городу, в сопровождении генералов, придворных и трех Русских пленных, тех самых, которые были при нем во время вступления его в Москву и постоянно содержались в Кремле. Они рассказывали, что Наполеон бывал всегда в мундире темно-зеленого сукна, с красным воротником, без шитья, с звездою на левой стороне, лентой по камзолу и в низенькой треугольной шляпе. Он езжал на простой Польской лошади; под генералами и придворными были Английские, а под пленными изнуренные крестьянские, спотыкавшиеся на каждом шагу. При первой прогулке Наполеона многие из жителей, испивших всю чашу бедствий, завидев вдали блестящую свиту, убегали прочь. Другие, посмелее, отваживались украдкой выглядывать из-за обвалившихся стен. Напоследок, в одном переулке близ Охотного ряда, одетая в лохмотья толпа мещан, человек до 40, на которых от страха, голода и холода едва оставалось подобие человеческое, выждав приближения Наполеона, упали среди грязи на колени, простерли к нему руки, вопияли о претерпенном ими конечном разорении и просили пощады. Наполеон поворотил лошадь в сторону, не удостоил их своего взгляда и только приказал узнать: о чем они просят? К сиротам, разрозненным от семейств и с воплями отыскивавшим родителей своих на пепелищах, оказывал Наполеон менее нечувствительности и приказал отсылать их в Воспитательный Дом. Из донесений Тутолмина видно, что Наполеоном было прислано к нему две сироты, а маршалом Мортье и Комендантом Французским 20. По всему пространству Москвы представлялись Наполеону свежие следы небывалого в мире пожара, неслыханных насилий, совершенного запустения. Сожженные дома и церкви все еще дымились; уцелевшие строения были разграблены, храмы обруганы. Везде валялись по мостовым разбросанные, разорванные или разломанные люстры, зеркала, столовая посуда, мебели, картины, книги, утвари церковные, лики угодников Божиих. На площадях и улицах видел Наполеон трупы людей, убитых, сгоревших, умерших от голода. Никто не убирал человеческих тел и конского падалища. Из жителей злополучного города, оставшихся в живых, большая часть бродили раненые, изувеченные, избитые; все вообще были ограблены, полунаги и босы, в ежеминутном страхе лишиться жизни от руки неприятеля. Сколь ни ужасны были такие явления под безжизненным небом Москвы, однако же для Наполеона молчание Александра было грознее. Уже близ двух недель проходило с того времени, когда отправил он письмо к Государю, но не имел еще не только ответа, даже обыкновенного извещения о получении письма. Тревожное недоумение тяготило Наполеона. Он восчувствовал свое бессилие бороться с Александром, решился просить мира и отправил Лористона с формальными о том предложениями к Князю Кутузову. Это случилось 22 Сентября, через три месяца и 10 дней по вторжении Наполеона в наши пределы. Можно ли найти доказательство неодолимости России очевиднее этого примера: с небольшим три месяца достаточны были убедить первого полководца нашего века в невозможности потрясти наше Отечество!

Император Александр отвергает предложенный Наполеоном мир

Отправление Лористона к Князю Кутузову. – Свидание Князя Волконского с Лористоном. – Разговор Князя Кутузова с Французским посланным. – Письмо Наполеона. – Продолжение разговора с Лористоном. – Высочайший рескрипт. – Формирование резервов. – Деятельность Императора Александра.

Только два дня минуло со вступления Русской армии в Тарутинский лагерь, как 23 Сентября, поутру, Князю Кутузову доставили письмо от Маршала Бертье, извещавшего о желании Наполеона отправить к нашему Главнокомандующему Генерал-Адъютанта Графа Лористона, с важными поручениями. При вскрытии письма находился у Фельдмаршала один Князь Волконский. «Чего хочет от меня Наполеон? – сказал Кутузов и присовокупил: – Который теперь час?» – «10 часов», – отвечал Князь Волконский. «Я спросил об этом для того, – продолжал Фельдмаршал, – что должно выиграть время и сколько можно долее держать Французов в бездействии. Обыкновенно атакуют они не ранее полудня, когда отобедают. Надобно известить Лористона, что я сам приеду на передовые посты для переговоров, а между тем пройдет день». Вскоре, однако, Князь Кутузов отменил свое намерение и велел Князю Волконскому ехать в авангард, спросить Лористона, с чем он прислан, и если у него есть от Наполеона письмо, то взять его. «Но что прикажете делать, ежели Лористон не отдаст мне письма и не захочет обявить своего поручения?» – спросил Князь Волконский. «В таком случае, – возразил Фельдмаршал, – скажи, что пошлешь ко мне за приказаниями; но только вели адютанту ехать как можно тише»[367].

Прибыв на аванпосты, Князь Волконский увидел Французских Генералов, разъезжавших вдоль передовой цепи. Он дал им знать, что ожидает Лористона, который немедленно явился. Князь Волконский объявил ему о полномочии своем узнать о предмете его поручения и принять от него письмо Наполеона, если он привез его с собой. Лористон отвечал, что ни того, ни другого исполнить не может, имея от Наполеона повеление объясниться с Фельдмаршалом лично. «В таком случае, – сказал Князь Волконский, – я пошлю к нему Адъютанта». Он велел своему ординарцу Нащокину донести Князю Кутузову об ответе Лористона и потихоньку присовокупил, чтобы Нащокин, пока будет в виду Лористона, понесся во весь опор, а потом, когда скроется от его глаз, ехал шагом и не торопился. Оставшись наедине с Лористоном, Князь Волконский сказал ему, что в ожидании ответа лучше каждому из них отправиться в свой авангард. Предложение принято, но в ту минуту, когда они поворачивали лошадей, подъехали к ним: с Французской цепи Мюрат, а с нашей Беннигсен и Мидорадович. «Долго ли длиться войне?» – спросил Мюрат. «Не мы начинали войну», – отвечал Милорадович. «Как Неаполитанский Король, – продолжал Мюрат, – я нахожу, что ваш климат суров». После короткого, незначительного разговора Генералы обоюдных войск возвратились в свои авангарды. Когда совсем смерклось, Нащокин возвратился с ответом Князя Кутузова, приглашавшего в свою главную квартиру Лористона. Извещенный о том, Лористон не замедлил приехать в наш авангард и отправился с Князем Волконскнм на дрожках. Армии велено было разложить множество огней. Казалось, что в лагере стояло 200 или более тысяч человек. Некоторые полки были переведены с одного места на другое, в намерении скрыть от Лористона настоящее расположение войск, и размещением их на обширном пространстве дать вид многочислия. Людям велено было варить кашу с мясом и петь песни, сопровождаемые музыкой. Солдаты торжествовали, как победу, известие, что Наполеон шлет посла, и догадывались, что враг принужден просить мира. Среди шумного веселия войск и бесчисленных огней Князь Волконский и Лористон ехали мимо биваков в Тарутино. Быв старыми знакомыми, они, как водится в подобных случаях, разговаривали только о предметах посторонних, неважных. «Кто думал, – сказал между прочим Лористон, – что мы увидимся под Москвой и в таких обстоятельствах?» В ожидании Посла Князь Кутузов принарядился. Обыкновенно на нем был сюртук и через плечо нагайка и портупея, но при этом случае он впервые надел мундир. Он вышел на улицу и сказал окружавшим его: «Господа! может быть, с Лористоном приедут Французские офицеры; прошу вас ни о чем другом не говорить с ними, кроме о дожде и погоде». В 10 часов вечера приехал Лористон. С ним не было ни одного Француза. Фельдмаршал пригласил его в избу и остался с ним вдвоем. Лористон начал разговор замечаниями о пожаре Москвы и обвинял в зажигательстве Русских, оставшихся в столице. Потом он предлагал размен пленных, в чем Князь Кутузов отказал ему. Более всего распространялся он о жестоком образе войны с нашей стороны и относил ожесточение не к армии, а к жителям, жалуясь, что они сами жгут дома свои и хлеб и нападают на Французов, идущих поодиночке или небольшими командами. Лористон сделал, как говорит Князь Кутузов в донесении, «неслыханное» предложение унять такие поступки. «Я уверял его, – писал Фельдмаршал Государю, – что если бы и желал я переменить сей образ мыслей в народе, то не мог бы в том успеть, потому что народ почитает настоящую войну как бы за нашествие Татар, и я не в состоянии переменить его воспитания. Наконец Лористон дошел до истинного предмета своего посольства, то есть стал говорить о мире. Дружба, сказал он, существовавшая между Вашим Императорским Величеством и Наполеоном, разорвалась несчастным образом, по обстоятельствам посторонним, и что теперь удобный случай восстановить ее. Я ответствовал ему, что на это я не имею никакого наставления и что при отправлении меня к армии и название мира ни разу не упомянули. Впрочем, все сии слова, от него мною слышанные, происходят ли они так, как его собственное рассуждение, или имеют источник свыше, что я сего разговора ни в котором случае и передать Государю своему не желаю. Тут Лористон подал мне письмо от Наполеона, с коего при сем список прилагается».