Демократия. Вашингтон, округ Колумбия. Демократия - Генри Адамс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К тому времени, когда Джек Ловетт прибыл в дом на Маноа-роуд в тот пасхальный воскресный вечер с историей об американской девушке, которой оказалась Джесси, — американской блондинке, оставившей в Таншоннят вместо визы водительские права, зарегистрированные в Нью-Йорке, — Инез и Гарри Виктор говорили друг с другом лишь в присутствии посторонних.
Они вели себя очень предупредительно друг к другу на официальных обедах, но избегали необязательных приемов.
Они спали в одной комнате, но в разных постелях.
«Ты переутомилась, — сказал Гарри Виктор вечером в пятницу. — Все навалилось разом».
«Собственно, я ни в малейшей степени не переутомлена, — сказала Инез. — Мне грустно. Грусть — это не то, что переутомление».
«Почему бы не выпить еще, — сказал Гарри Виктор. — Для разнообразия».
К субботе ссора, тлевшая в отдаленных степях кампании 1972 года, снова занялась, вечером она ярко вспыхнула и запылала необоримым пламенем.
«Ты знаешь, чего я в особенности не могла переносить? — сказала Инез. — Было совершенно невыносимо в Майами, когда ты назвал себя гласом поколения, принявшего огонь на полях сражений во Вьетнаме и Чикаго».
«Удивительно, оказывается, ты была достаточно трезва, чтобы обратить внимание на мои слова. В Майами».
«На твоем месте я бы сменила тему. Мне кажется, ты уже состриг почти все купоны, которые надеешься получить с этого».
«С чего?»
«С Бремени Гарри Виктора. Я была достаточно трезва, чтобы заметить, как ты воздерживался от высказываний от имени этого поколения до второго закрытого собрания партийных лидеров по обсуждению оргвопросов. Только после того, как ты понял, что не доберешь голосов, ты стал гласом поколения, принявшего огонь на полях сражений во Вьетнаме и Чикаго. В дополнение к сказанному. Более того. Собственно говоря, это поколение никогда не было твоим, ты был старше».
Наступила тишина.
«Позволь теперь мне сделать ход, — сказал Гарри Виктор, — раз уж речь зашла о „старше“».
Инез ждала.
«Мне кажется, ты выбрала не лучший способ соблюдение условностей в связи со смертью твоей сестры. Может быть, я не прав».
Инез долго глядела в окно перед тем, как заговорить.
«В целом нам было не так уж плохо вместе, — сказала она наконец. — В абсолютном исчислении».
«Предполагается, что я должен обратить внимание на форму прошедшего времени, не так ли?»
Инез не повернулась от окна. Было темно. Она так долго жила на севере, что совершенно забыла, как быстро тут темнеет. В тот день во второй половине дня она поехала взять платье, в котором по просьбе Дика Зиглера должны были похоронить Жанет, и сумерки застали ее в доме Жанет на побережье. «Ты забери платье, — сказал Дик Зиглер. — Поезжай ты. Я не могу заглянуть в ее шкаф». После того как Инез нашла платье, она села на кровать Жанет и позвонила Джеку Ловетту по стилизованному под старину телефону Жанет. «Послушай, — сказала Инез, когда увидела его. — То розовое платье, которое на ней было в Джакарте, — оно в шкафу. У нее было четырнадцать розовых платьев. Я сосчитала. Четырнадцать». Говорила она сквозь слезы. «Четырнадцать розовых платьев, висящих рядком. Неужели никто ей никогда не говорил? Что розовое ей не идет?» Там, на побережье, с Джеком Ловеттом, при последнем свете уходящего дня, Инез заплакала первый раз за эту неделю, однако, вернувшись в дом на Маноа-роуд, где был Гарри, она вновь почувствовала себя словно запечатанной; в ней как бы снова включился механизм блокировки от опасных перегрузок.
«Мне кажется, я заслуживаю несколько большего, нежели изменения времени на прошедшее», — сказал Гарри.
«Не драматизируй», — сказала Инез.
Или не сказала.
Либо она сказала Гарри в тот субботний вечер «не драматизируй», либо она сказала Гарри в тот субботний вечер «я люблю его». Более вероятным кажется, что она сказала «не драматизируй», но хотела она сказать «я люблю его», — точно же она не помнила. Она помнила, наверное, что сами слова «Джек Ловетт» остались между ними не сказанными до вечера субботы.
«Там внизу твой друг Ловетт», — произнес тогда Гарри.
«Джек», — сказала Инез, но Гарри уже вышел из комнаты.
Джек Ловетт повторил подробности истории про американскую девушку в Таншоннят дважды: один раз для Инез, Гарри и Билли Диллона, и второй — когда пришли Дуайт Кристиан и Эдлай. При повторном рассказе детали выглядели еще менее правдоподобными. Самолет «С-5А», пресс-карточка, теннисный козырек, автобус до Шолона.
«Так-так, — все время повторял Гарри. — Да».
Впервые Джек Ловетт услышал имя Джесси в то воскресное утро от одного из людей, с которым он постоянно встречался на авиалинии в Таншоннят. Потребовалось еще пять звонков и остаток дня, чтобы установить принадлежность водительских прав, оставленных на таможенном контроле вместо визы.
«Так-так, — сказал Гарри. — Да. То есть вы, собственно, не видели этих прав».
«Гарри, как я мог видеть эти права? Права в Сайгоне».
Инез смотрела, как Джек Ловетт открывает конверт, на котором были нацарапаны какие-то записи. Ловетт. Джек. Твой друг Ловетт.
«Джессика Кристиан Виктор? — спросил Джек Ловетт, глядя в свои записи. — Родилась 23 февраля 1957 года?»
Гарри не взглянул на Инез.
«Светлые волосы, серые глаза? Рост 163 см? Вес 50 кг? — Джек Ловетт сложил конверт и спрятал его в карман пиджака. — Адрес был ваш».
«Но вы его не записали».
Джек Ловетт посмотрел на Гарри:
«Потому, Гарри, что я знаю его. Сентрал Парк-Уэст, 135».
Наступила тишина.
«Когда она получала права, ее вес был больше, — сказала наконец Инез, — сейчас она весит около 46 килограммов».
«Тот факт, что у кого-то были права Джесси, не обязательно означает, что это была Джесси», — сказал Гарри.
«Да, не обязательно», — сказал Джек Ловетт.
«Да боже ты мой, — сказал Гарри. — В стране у каждого подростка есть теннисный козырек».
«При чем здесь теннисный козырек?» — спросила Инез.
«Она как-то надевала такой, — сказал Эдлай, — за обедом. В Сиэтле».
«Черт с ним, с этим козырьком. — Гарри взял телефонную трубку. — Билли, у тебя есть номер Сиэтла?»
Билли Диллон вынул из кармана маленькую тонкую кожаную записную книжку и раскрыл ее.
«У меня есть», — сказала Инез.
«У Билли тоже. — Гарри барабанил пальцами по столу, пока Билли Диллон набирал номер. — Говорит Гарри Виктор, — сказал он через минуту. — Я хотел бы поговорить с Джесси».
Инез посмотрела на Джека Ловетта.
Джек Ловетт снова изучал свой конверт.
«Так-так, — сказал Гарри. — Да. Конечно».
«Черт», — сказал Билли Диллон.
«Есть один парень, который сегодня утром прилетел из Таншоннята, — сказал Джек Ловетт. — Специалист по радарам, работал в американских войсках ПВО».
«Да, ее тетя, — сказал Гарри. — Нет, у меня есть. Спасибо. — Он повесил трубку. Он все еще не смотрел на Инез. — Ваш ход», — сказал он немного спустя.
«Этот парень должен был ее видеть», — сказал Джек Ловетт.
«Так видел или нет?» — спросил Гарри.
«Я не знаю, Гарри. — Голос Джека Ловетта был ровным. — Я еще с ним не говорил».
«Тогда это к делу не относится», — сказал Гарри.
«Она весит всего 46 килограммов», — сказала Инез.
«Ты это говоришь уже второй раз, — сказал Гарри. — Это так же относится к делу, как специалист Ловетта по радарам. Это ничего не значит».
«Я вам скажу, что это значит, — сказал Дуайт Кристиан. — Это значит, что все приметы сходятся».
Гарри вытаращился на Дуайта Кристиана, а затем посмотрел на Билли Диллона.
«Добро пожаловать в тяжелые времена, приятель, — сказал Билли Диллон. — Поговорим о „Морской Лужайке“».
«В действительности она перевесит девять десятых из них, — сказал Дуайт Кристиан. — Девять десятых населения Сайгона».
«Ты ведь можешь все уладить. — Билли Диллон посмотрел на Гарри. — Попробуешь через госдепартамент? Через обычные каналы?»
«„Обычные каналы“ — тоже мне, Микки Маус, — сказал Дуайт Кристиан. — Позвони в Белый дом. Скажи им, чтобы разложили костер под посольством. Надави на них. Потребуй ее освобождения».
«Ее освобождения откуда?» — спросил Гарри.
«Из лап граждан Сайгона. — сказал Билли Диллон. — Твоя подача».
Наступила тишина.
«Я не умею так элегантно выражаться, как вы двое, но я знаю, чего хочу. — Голос Дуайта Кристиана стал жестким и взвешенным. — Я хочу, чтобы она вернулась оттуда, Гарри».
«Это не так-то просто, Дуайт».
«Непросто, если ты из Вашингтона, — сказал Дуайт Кристиан. — Думаю, что нет. Поскольку я не из Вашингтона, я не совсем понимаю, в чем тут проблема».
«Дуайт, — начала Инез, — проблема в том…»
«На работах у водопада Игуассу моего мастера взяли заложником; тогда я, как и сейчас, не умел элегантно выражаться, а также не был человеком из Вашингтона, однако я прекрасным образом вызволил его».
