Обмен разумов - Роберт Шекли

Мартиндейл пристальным взором оглядел двоих человек, одного мужчину и одну женщину, стоявших в ожидании посреди комнаты.

14. Переигровка последних дней Римской империи

— Это и есть те странные люди? — спросила Поппея.

— Они самые, — ответил Радикс.

— Что ты знаешь о них?

— Ничего не знаю. Солдаты обнаружили их возле утеса.

Петроний поджал губы, поправил тогу и посмотрел на Мартиндейла с Герном:

— В жизни не слыхал таких имен. Что вы тут делаете? Какого вы рода-племени?

— О нашем племени вы тоже наверняка не слыхали, — ответил Герн.

— Ты прекрасно говоришь по-латыни.

— Так это латынь? Наверное, так положено по сюжету.

— Вы выросли в Риме?

Мартиндейл покачал головой:

— Машина, очевидно, снабдила нас знанием языка, когда забросила сюда.

— Машина? Какая машина?

— По-моему, мне не стоит об этом распространяться, — сказал Мартиндейл.

— А по-моему, еще как стоит! — заявил Петроний. — Иначе…

— Понял, — сказал Мартиндейл. — Не продолжайте. Любой вашей угрозы для меня вполне достаточно. Я рассказу вам все, только не ругайтесь, если мой рассказ покажется вам бессмысленным.

— Об этом я сам буду судить, — изрек Петроний. — Или кто-нибудь другой. Но только не ты.

— Ладно, — сказал Мартиндейл. — Мне-то что? Мне же лучше. Видите ли, мы совсем из другого сюжетного построения. Эта машина, понимаете ли, она умеет перекручивать истории. И хотя я вовремя этого не сообразил, она умеет также замешивать в свои истории нас.

Петроний повернулся к Радиксу:

— Ты правду говорил — они действительно странные.

— А в чем дело вообще-то? — спросил Мартиндейл.

— Позже узнаешь, — пообещал Петроний. — Но я сразу увидел, что ваше присутствие может нам помочь. А ты увидела это, Поппея?

Блондинка глубоко вздохнула. Ее грудная клетка, просвечивающая сквозь прозрачную белизну облегающей хлопчатобумажной туники, стала похожа на арку в пустыне.

— Вы должны делать все, как мы скажем, не задавая вопросов, — заявила она и обернулась к Петронию: — Ты уверен, что мы поступаем правильно?

Петроний с сомнением, а может, с сожалением покачал головой: — Все равно мы знаем, что всему капут. А так у нас будет хоть слабенький, но шанс. Если незнакомец справится.

— Испытайте меня! — сказал Мартиндейл, улыбнувшись решительно и бодро.

15. Твина, дева Марса

Пока Мартиндейл с Герном следовали за таинственной и (как вскоре будет показано) двуликой фигурой, называвшей себя Радиксом, кое-что происходило в другом времени и месте, которое не имело пока непосредственного отношения к нашей истории, однако сыграет важную роль в трудную для наших протагонистов — или героев, назовите как хотите, — минуту. К счастью, минута эта наступит еще не скоро. Больше мы вам раскрыть ничего не можем, потому что всяк намек должен знать свой шесток: ему полагается лишь на мгновение явиться на сцене, сверкнуть отраженной и призрачной искрой, поклониться и расшаркаться, подмигнуть и ухмыльнуться, а затем убраться с глаз долой. Из чего мы смело можем заключить, что Твина, дева Марса, не подозревала о той роли, которую уготовила ей в своей истории таинственная фигура, известная нам под именем машины Шехерезады.

Это не значит, будто Твина думала о машине. Ничего подобного! Старая, грязная, громоздкая машина с ее хитроумными трюками и безумными системами двойного и тройного многословия была чересчур сложна для юной девичьей головки. Твина не стала бы думать о машине, даже если бы предчувствие пробилось сквозь все ее органы чувств к самому центру интуиции, чтобы предупредить о грядущих событиях. Но ничего подобного не произошло с этой стройной черноволосой марсианской девушкой, оснащенной лучевым пистолетом, рюкзаком и смертоносным летающим скорпионом.

Жизнь на Марсе была нелегка. Твина и ее родители день-деньской работали на машинах реальности, бывших одной из самых характерных черт тогдашней марсианской жизни. Вся семья по очереди крутила заводную ручку, что приводила в движение мрачные железные колеса со странными закорючками на ступицах — колеса, производившие на свет подлинную реальность.

Производить реальность было нелегко. Семья, работая до седьмого пота, с трудом сводила концы с концами. Вы только представьте себе: день напролет не разгибаясь крутить беспощадные колеса мельницы реальности и намолоть такую горстку, что ее едва хватает на поддержание жизни. А сколько людей так и сгинуло! Ведь даже несмотря на все их усердие, папина нога (и все время одна и та же его реальная конечность) терялась вот уже несколько раз, и только лихорадочное и поспешное вращение ручки помогло им ее вернуть.

И точно: мало им было необходимости производить свою собственную реальность таким допотопным способом, под угрозой немедленного исчезновения в случае, если они оплошают или ослабеют, Твине с родителями приходилось еще намалывать дополнительную реальность для сборщиков налогов, которые, сверкая бусинками глаз из-под высоких черных шляп, всегда стояли на заднем плане.

Поэтому давайте немного остановимся и посмотрим на нее — на эту миловидную Твину, стоящую на плоской и грубой марсианской поверхности в защитных очках, предохраняющих от порывов пыльного ветра, и в респираторной маске, восполняющей недостаток кислорода разреженной марсианской атмосферы. В данный конкретный день она вышла, чтобы пособирать дутики — забавные, похожие на мясо овощи, сумевшие, вопреки всем теориям, прорасти на древних камнях красной планеты. Дутики были отличным блюдом, особенно если их сварить в скороварке и сдобрить анчоусным маслом. Но скороварки у Твины не было, а анчоусное масло кончилось несколько поколений назад. И все-таки, нравится вам это или нет, семья питалась дутиками каждый день и радовалась, что может себе их позволить, даже без масленизации.

Давайте мы с вами поспешим за этой гибкой девушкой, идущей большими шагами благодаря слабому марсианскому притяжению — шагами, что приковывают наши взоры к ее длинным конечностям, упакованным в прозрачный пластик, — и не отрывающей глаз от земли, где она высматривает предательские искорки затаившегося скопления дутиков.

Она заметила впереди пятнышко света. Твина была одна-одинешенька на широкой равнине, простирающейся от города Альма до узлового пункта Корасон, — равнине настолько бедной, что она не вошла в список беднейших районов внутренних планет, поскольку не смогла достигнуть даже предельной черты нищеты.