Мемуары. 50 лет размышлений о политике - Раймон Арон

Во второй записке критиковалась политика Ги Молле и предсказывалась ее неудача. ФНО (Фронт национального освобождения) никогда не согласился бы с триадой прекращение огня, выборы, переговоры. Пацификация не создала бы условий, необходимых для свободных выборов, а ФНО не счел бы свободными выборы, проведенные под охраной французской армии. Наконец, я опровергал экономические доводы, к которым прибегали некоторые сторонники французского Алжира; эта страна представляла ныне для метрополии скорее груз, чем богатство. Груз стал бы тем более тяжелым, что под предлогом интеграции мы попытались бы уменьшить разрыв между французским и алжирским уровнями жизни.

Цитата из Монтескьё разъясняла смысл предисловия: «Говорить правду обо всем, даже о своей родине. Каждый гражданин обязан отдавать жизнь за свою родину; никто не обязан лгать ради нее». Фраза Ренана, взятая из его «Умственной и нравственной реформы Франции», напоминала о причинах поражения 1870 года: «Чего нам недоставало, так это не сердца, а ума».

Среди всех откликов на брошюру самый поразительный, быть может, я получил от одного анонимного корреспондента. Его почтовая открытка без подписи содержала несколько строк, написанных скорее простым человеком, чем интеллектуалом: «Беспристрастное рассмотрение, трезвое и проницательное, прекрасное и достойное уважения во всем, но совершенно недейственное в любых делах, где говорят сердце, чувство и инстинкты».

В числе самых интересных писем — письмо от Ива Бутийе, министра финансов в правительстве Поля Рейно, а затем в правительстве маршала Петена в 1940 году. Этого человека я не знал, и откликнулся он не на мою брошюру об Алжире, а на книгу «Надежда и страх века», вышедшую в свет несколькими неделями раньше; во втором эссе этого сборника, посвященном упадку [Запада], я излагал свои мысли о деколонизации. Привожу несколько фрагментов из письма:

«Национализм европейского Запада — а французский национализм является его образцом — это серьезный недуг, тонкая смесь гордыни, проникнутой духом войны, и чудовищного тщеславия, родительницы злобы и насилия. Увы, именно этот национализм мы привили алжирцам и другим мусульманским народам Северной Африки. Возможно ли заставить американцев понять, что революционный национализм, который таким образом распространяется в арабских странах, враждебен „правам человека“, столь дорогим для пуританского морализма… Удастся ли Америке мирно поделить арабский мир с русскими? Если она наивно представляет себе, что сохранит зону бесспорного влияния, простирающуюся, например, от Аравии до Касабланки, то повторяет ошибку Рузвельта, под влиянием Бенеша принимавшего Сталина за демократа… Федерация в составе Франции, сахарских территорий и Алжира, которая объединилась бы одновременно с Марокко и Тунисом, а также с Европой Шести 213 — экономически и с НАТО — в военном плане, бесповоротно связала бы весь Магриб с западным лагерем… Следует ли французам оставить всякую надежду на улучшение их политического строя? Очевидно, что при положительном ответе на этот вопрос бесполезно проливать кровь в Алжире… Вы об этом очень хорошо пишете, бессмысленно сохранять свое присутствие силой во имя либеральных идей, глупо ссылаться на принципы, согласно которым прав противник… Окончательное поражение в Северной Африке, надо полагать, привело бы к какой-то Пятой республике, если не республике Народного фронта, то по меньшей мере республике в высокой степени прогрессистской, которая рано или поздно устремилась бы в коллективистскую диктатуру… Таким образом, цели войны оказываются четко определенными. Они соединены, неразделимы. Ни одна из них не имеет преимущества перед другой, но ни одна не осуществима без другой. Сохранение Магриба в западном лагере и обновление внутреннего политического строя — такова обширная задача, но обстоятельства делают ее реализацию возможной. Она отвечает чаяниям молодежи и роли, которую играет армия».

Письмо завершали философские размышления: «Французские революционеры, пишете вы, не испытывали угрызений совести, когда совершали множество бесчинств во имя свободы. Если нет более ничего верного, то нет более и ничего скрытого, как и ничего, что хотя бы признавалось. Мы даже должны пойти дальше и признать, что свойство великих принципов, вводящих всеобщее и абсолютное в политику, не заботясь об исторических обстоятельствах, конкретных, особенных, заключается в том, чтобы успокаивать совесть, когда свершается зло… Являются ли эти взгляды фашистскими? Было бы слишком легким делом приговорить политических философов к молчанию, называя подобным образом их мысль. К счастью, существуют труды Симоны Вейль и Ваши, труды Жувенеля, Жанны Эрш, а также сочинение по политической философии Эрика Вейля 214. Эта мысль, обретающая форму, показывает, что настало время для осуществления самого великого дела века — перехода от формальной демократии к демократии реальной; под последней я понимаю демократию, применяемую таким образом, чтобы те, кто предает интересы и чаяния народа, не смогли бы это совершать от его имени… Будучи доктринером Европы, Вы стоите за решение, делающее ее объектом посягательств со стороны СССР. Будучи политическим философом, чтобы прийти на помощь противникам вашей мысли, Вы избираете дело, которое как раз выдает их вам с головой».

Другие корреспонденты говорили о «европейском решении» и о вероятной враждебности исламского мира к Западу. Ниже я вернусь к возможностям, которые не воплотились в действительность. А здесь ограничусь несколькими замечаниями: ни один из наших европейских партнеров не хотел вмешиваться в алжирские события; сторонники французского Алжира, ослепленные национализмом, хотели единолично определить будущее наших североафриканских департаментов. Те, кто мыслил конкретно, реалистические политики, предвидели возможность противоречия между свободой Алжира и свободой алжирцев в их независимой стране, но эти люди не могли не признавать приоритет независимости Алжира по той простой причине, что в Алжире, охваченном войной, не было бы свободы ни для страны, ни для человека.

Что касается враждебных и абсурдных писем — в их число было бы несправедливо включать письмо Ива Бутийе, — то у меня был бы богатый выбор. Вот что мне написал врач, профессор медицинского факультета в городе Алжире: «Алжирцы высоко оценили совет — ученый совет, который вы благоволите им дать, — покинуть эту страну. Они питают надежду на то, что в каком-то будущем труде вы распространите ваши предложения на Государство Израиль, земли которого не более щедры, чем алжирские земли. Если вы полагаете, что способны избавить себя от рассмотрения этого столь важного вопроса, то заставите нас думать, что вами сегодня в гораздо меньшей степени движет интерес Франции и французов, чем интерес ваших единоверцев: в самом деле, нам известно, что Мендес намеревался предложить всю Северную Африку Востоку, чтобы принять в ней всех арабских беженцев из Палестины и избавить таким образом Государство Израиль от постоянной заботы». Это письмо, написанное профессором медицины, адресованное «дорогому коллеге», позволяет представить содержание других писем, направленных мне менее просвещенными корреспондентами.