Время Андропова - Никита Васильевич Петров

предшественников внутренняя собранность, несомненный организаторский талант, игра мысли, разносторонние знания во всем, что касается международной политики»[1929].

Андропов за годы своей карьеры выработал свод правил, ставших его политическим и служебным кодексом. Он твердо усвоил, что «в политике друзей не бывает, есть попутчики», да и то, «как правило, на определенном отрезке времени»[1930]. В отношении к людям, в том числе и к тем, кого хорошо знал, Андропов сохранял осторожность. Как-то даже изрек: «Древние говорили: знать долго, не значит знать хорошо»[1931]. Андропов «не страдал доверчивостью, считал недоверчивость нормой, отклонение от которой для политического деятеля рассматривал как аномалию, сродни уродству»[1932]. Сказывался и дипломатический опыт. В одной из бесед как-то заметил: «…как бывший посол могу вам сказать, что в дипломатии искренность всегда считалась если не пороком, то по крайней мере недостатком»[1933]. Или такой афоризм: «любопытство и болтливость — близкие родственники»[1934]. Кстати, Андропов любил повторять свои наставления и инструкции подчиненным по несколько раз, полагая, что надо «вбивать гвоздь по шляпку»[1935].

Андропов усвоил как жизненное кредо и любил повторять завет волжского боцмана времен своей матросской практики: «Жизнь, Юра, — это мокрая палуба. И чтобы на ней не поскользнуться, передвигайся не спеша. И обязательно каждый раз выбирай место, куда поставить ногу!»[1936]. Осмотрительность в поступках и при принятии решений обозначалась им в часто употребляемом выражении «не сезон», когда надо было повременить с решением[1937]. Да, осторожность и благоразумие — вот стратегия политического выживания. Подчиненные иной раз слышали от Андропова: «Если не можешь свалить врага — не царапайся…». При этом Андропов говорил, будто это любимая поговорка Сталина[1938].

О своих коллегах по работе мог высказаться иронично, но не без подтекста. За иронией порой скрывался некий навсегда усвоенный Андроповым идеологический стандарт. Как вспоминал его помощник: «Как-то задумавшись, Юрий Владимирович вдруг сказал: “Знаете, есть коммунисты, которых нельзя считать большевиками. Вот возьмите, например, Арбатова — коммунист-то он, конечно, коммунист, а вот назвать его большевиком язык не поворачивается”»[1939].

С другой стороны, в основном бывшие сослуживцы пишут об Андропове сугубо в положительном контексте как о предтече перестройки и воспевают им намеченный, но неосуществленный курс экономических реформ и модернизации советского общества. Его выставляют чуть ли не как несостоявшегося спасителя страны. Дескать, его ранняя смерть тому помешала. Но, увы, практические шаги Андропова в качестве лидера страны не дают к этому никакого основания. А его замыслы, мечты — их тоже нет, и нет их следа в письменном наследии Андропова. Он всегда оставался чиновником в застегнутом на все пуговицы сюртуке. Но даже и в апологетической литературе авторы пишут о «серьезных просчетах» Андропова, указывая на выбор им «своих политических преемников» — М.С. Горбачева, А.Н. Яковлева и, как ни странно, в этом же ряду В.А. Крючкова[1940].

Мог ли стать Андропов действительно реформатором, проживи он дольше? Вряд ли. «Он пользовался репутацией честного человека, не боящегося говорить или слушать правду, хотя ко многим его предложениям прислушивались не слишком внимательно. Андропов не был сталинистом, но как политик и человек он никогда не мог избавиться от многих черт и понятий, характерных для этой крутой эпохи. Он требовал порядка, но был неспособен на слишком резкие повороты. Андропов был искренним приверженцем марксизма и ленинизма и никогда не ставил ни перед партией, ни перед самим собой задачи глубокого переосмысления привитых ему с юности учений о социализме и капитализме»[1941].

И тем более не стоило ждать от Андропова каких-либо политических послаблений. Наоборот, стоило ожидать прямо противоположного. «Приобретенный Андроповым в Венгрии жизненный опыт не только не побудил в нем интереса к глубинным, системным реформам социализма, напротив, лишь укрепил его в сознании и без того глубоко укорененный антилибералистский и антиреформаторский настрой»[1942].

Экономические преобразования при Андропове так и не начались, да они, пожалуй, даже и не были внятно намечены. И пустословие очередных зажигательных призывов в андроповское время. Не помогали стране громкие лозунги типа «Не потерять набранного темпа, сохранить настрой на дела!». Без системных преобразований у страны не было шансов. Но еще хуже — упрямство и нежелание вести серьезный диалог с Западом. История размещения в Европе американских ракет средней дальности «Першинг-2» тому наглядный пример. Не вняв разумным предложениям западных лидеров, Андропов взвинтил ставки, что привело к очередному витку гонки вооружений, разорительному для страны и поставившему мир на грань войны. У него не хватило политического опыта, и он не смог разглядеть за антикоммунистической риторикой Рейгана его серьезных стремлений к ракетно-ядерному разоружению. Позднее советские лидеры согласились на «нулевой вариант», но чего это стоило стране. Как пишет историк Волкогонов: «…задумывался ли Андропов над тем, что вся затея СССР с ракетами средней дальности была бессмысленной и чрезвычайно дорогостоящей. На советскую политику добиться преимущества в Европе последовал чрезвычайно энергичный ответ американцев, вызвавший, в свою очередь, немедленный “ответ” Москвы. Спираль гонки вооружений резко взметнулась вверх. Экономика страны, надрываясь, все больше милитаризировалась. Придет время, и все эти ракеты вывезут и уничтожат, но никто и никогда в руководстве не скажет, во сколько миллиардов рублей обошлась советскому народу их очередная бездумная “историческая акция”. Конечно, она будет расценена как “победа советской внешней политики”»[1943].

Хорошо знавшие Андропова современники пишут о нем с большим пиететом, но и они отмечают его твердый подход в защите советских порядков и идеологии: «Это был интеллигентный, широко образованный человек, прекрасно разбирающийся в литературе, искусстве. Ничто человеческое ему не было чуждо: ни поэзия, ни любовь. Его память и аналитический склад ума покоряли. Он был расчетлив, хитер, иногда по своим действиям напоминал Макиавелли. Но при этом в личном плане был честен и бескорыстен. Вряд ли мог быть более достойный защитник существующего строя и идеологии»[1944].

Его, конечно же, сравнивали с другими руководителями страны. И невольно отмечали разницу: «Все знавшие Андропова отмечали у него манеры немного старомодного интеллигента. Он всегда смотрел в глаза и не отводил взгляд, как Черненко. Никогда не кричал, как Хрущев, не “матерился”, как Горбачев, не любил много говорить о себе, как Брежнев»[1945].

В то же время его недруги давали самые уничижительные характеристики Андропову. Например, Семичастный: «Как я думаю, это был человек, осознавший всю серьезность положения в государстве, однако в высшей степени беспринципный и бесхарактерный. Ему не хватало смелости подготовить хотя бы один критический документ о состоянии страны, в котором был бы