Чм66 или миллион лет после затмения солнца - Бектас Ахметов

У Саши Гордеева, с его девяносто килограммами тренированных мышц в школьные годы образцом для подражания служил Фил Эспозито. Гордей до восемнадцати лет играл в хоккей, и попутно держал вышку в 33-й школе. Про него алатауские хулиганы говорили: "Гордей – пацан четкий". На четкого пацана возлагал надежды тренер алма-атинского

"Енбека". Надо было выбирать между хоккеем и своим предназначением.

Окончив школу, Сашка без раздумий порвал со спортом и покатился под гору.

Кемпил конфликты разрешает не кулаками. Самоутверждается криком, палкой и, если подвернется под руку, то и камнями. Баклан из молодых да ранних, но и не прочь к тому, что плохо лежит, приделать ноги.

Серьезным поцом среди алатауских не слывет. Побывал за магазинную кражу в тюрьме. Из следственного изолятора предки вытащили Кемпила через дурдом. Какие-то отклонения у парнишки есть, – Кемпил иногда предстает с неожиданной стороны, – в остальном добрейший малый, мухи почем зря не обидит.

Олег Жуков, или как мы его зовем, Вася, студент юрфака КазГУ, основательный парень. Если Кочубей принимает всерьез только самого себя, то Вася полагает, что наиболее серьезные в жизни вещи – дружба и любовь.

Олежка живет с мамой, Зинаидой Петровной. Она секретарь Кунаева, дежурит в приемной первого секретаря ЦК через двое – сутки. Два раза в неделю в квартире Жуковых дым коромыслом. Гужбан прекращается за час до возвращения Зинаиды Петровны с работы, гости выметаются из квартиры, Вася наводит в доме порядок. Олежкина матушка приезжает и видит: в квартире чистота, в том числе и в холодильнике – от горбуши, сервилата, печени трески и прочей закуси из цэковского буфета следов мы не оставляли.

С Каспаковым в ту пору в командировки я еще не ездил. Но кое-что о нем мне и без того известно.

Хаки говорил: "Чокин полюбил Жаркена за любознательность".

"Заведующий лабораторией Каспаков без дела никого не дергал, в коллективе не выделял любимчиков, наушничество в любой форме пресекал. Его профессиональное мастерство складывается из дара выводить из потемок теорий и фактов самое главное, квинтэссенцию проблемы, из поразительной трудоспособности, из умения находить точные образы в науке. Обаяние его трудно передать словами.

Каспаков от души хохочет над тонкой шуткой, без апломба объясняет сотруднику, что что он забыл усвоить в вузе. Про характер не скжешь: тайна за семью печатями. Может, как ребенок, закапризничать с деланно надутым лицом. Его щемящую человечность не заслоняют разносы, которые он устраивает подчиненным. Если видит, что переборщил с назиданиями, мучается, переживает больше самого воспитуемого…".

Бектас Ахметов. "Приложение сил". Из дневника младшего научного сотрудника. "Простор", 1983, N 11.

Разносторонность делает Каспакова человеком незаменимым. Перед поездкой в Скандинавию руководитель нашей группы поручил мне сделать фотогазету "Казахстан". Помогали студенты художественного училища у нас на работе. Жаркен посмотрел и забраковал оформление: "У вас получился киргизский орнамент. Казахский орнамент это стилизация бараньих рогов. У казахов рога не острые, немного скругленные…".

Каспаков начитан, музыкален, хорошо поет, неплохо играет в преферанс. Диссертацию он защитил по газотурбинным установкам, но когда Чокин предложил переключиться на общую энергетику, без раздумий согласился.

В общей энергетике много экономики. Экономисты в КазНИИ энергетики не в почете. Шафик Чокинович как-то обмолвился: "Хороший экономист это прежде всего хороший инженер". Выпускник МВТУ Каспаков хороший инженер и когда он навалился на экономику, общая энергетика задвинула чисто технические отрасли в институте на свое чисто инженерно-прикладное место. При Каспакове из институтских технарей общеэнергетическую размазанность открыто никто не вышучивал.

Моего отца он уважал: после войны Валера в Акмолинске помог будущей жене Каспакова с направлением на учебу в Москву. К матушке моей отношение Жаркена строго определенным не назовешь. Впрочем, кулинарные способности Ситка он не оставлял незамеченными и говорил:

"Лучше баурсаков, чем у Шакен я никогда не пробовал".

Что до меня, то Жаркен Каспакович справедливо считал, что в энергетике человек я случайный. При этом он соглашался с моей матушкой в том, что раз человек пришел в науку, то он должен защититься.

Он не раз говорил мне: "Надо работать. День и ночь, день и ночь!

Наука дама привередливая и расположение свое дарит только упорным и настойчивым".

Предупреждал меня он и о том, куда может завести пьянство.

– Я тоже пью. Но так, как ты, я рано не начинал… Пить мне можно, я человек на уровне, имею хороших друзей, чего-то достиг… А ты с каких мировых рекордов пьешь? Подумай.

Жаркен двоюродный брат Альмиры, жены Аблая Есентугелова. Дядя

Аблай в пятидесятых крепко зашибал. Завязал он с рождением Квазика и с тех пор бухарей на дух не переносил. Каспаков приходил к сестре и зять накатывался на него:

– Когда пить перестанешь?

Однажды с Жаркеном мы обсуждали Аблая и пришли к согласию:

"Есентугелов в душе хороший казакпай".

Казакпаем дядю Аблая мама не считала и любила рассказывать, как работает писатель.

– Пишет он ночами напролет, никого не замечает вокруг, днем гуляет один…

Мне нравится, – иногда я даже горд этим, – что знаменитый в республике писатель Аблай Есентугелов друг моих родителей.

В лаборатории плазменных процессов работает м.н.с. Лерик.

Незатейливый, мужественного облика, парень запоем читает книги папиного земляка и удивляется: "Неужели это правда, что ты лично знаком с Есентугеловым?".

– Правда.

– Даже не верится.

– Я тебя понимаю. Иногда мне и самому не верится.

Заставляя поверить в немыслимое, объясняю сей факт тем, что большому писателю необходимо общаться не только с себе подобными.

Творчество только тогда творчество, когда оно интересно. Другого критерия нет. Наш сосед Саток так не считает и говорит, что

Есентугелов излишне описателен и то, что его книги в дефиците объясняет невзыскательностью широкого читателя. Сосед уважает интеллектуальных литераторов. В связи с чем у меня родилось подозрение, что Саток жаждет избавиться от самобытности.

Про друга Сатка – Парымбетова мало что слышно. Кто такой Алан

Роб-Грийе до сих пор не знаю. Может он и хороший человек, но тот факт, что за ним след в след шагают апологеты из совхоза "Келес", делают немыслимым полюбопытствовать о биографии многопрофильного художника.

"Разочарования интеллигенции прежних и нынешних времен частенько случаются и от поиска ею тесной, неразрывной смычки с властью. Происходили и происходят, на первый взгляд, забавные, удивительные вещи. Хотел добавить, – еще и поучительные. Но…

Повторяющиеся из века в век, из года в год, одни и те же сюжеты, заданная драматичность и интрига, с заведомо предвиденным финалом которых оставляют в безнадежном убеждении о том, что если есть на самом деле что-то поучительного в этом мире, то только не прошлый, чужой опыт сомнений и ошибок, который и приводит в конечном итоге к бессмысленнности ожиданий и надежд творца в попытках соединить несоединимое.

Исконно разностное понимание жизни, ее целей, должны по логике коренных отличий во внутреннем содержании притязаний духа, разводить в противоположные по отношению друг к другу стороны, властителя и сочинителя. К несчастью, или к счастью, сермяжность человеческой наутры заключается в том, что человек подлинно далеко не есть то, что он себе представляет, не говоря уже о том, что пытается внушить, доказать окружающим. Сочинители тут не исключение.

У каждого из нас несть числа примеров, когда заявленные в произведениях творца декларации о непреклонности, об органическом неприятии сотрудничества с властью, не выдерживали испытания жизнью при первом же столкновении сочинителя с простой и суровой, как сама реальность, необходимостью выживать в мире, где добро исторически беспомощно перед изощренностью сил зла.

Пленительная сила воображения художника спасает его только на время, которое он отводит собственно творчеству. В жизни это самое воображение нередко толкает художника на самообман, что оборачивается обнаружением в себе абсолютной несостоятельности при проецировании выдуманных сюжетов на жесточайшие реальности бытия.

Любого человека не раз и не два посещает тягостное переживание от необходимости поступиться свободой духа ради сиюминутных, но жизненно необходимых, приобретений, смириться с неизбежным раздвоением личности. Потому, может это и благо, что творец сам не сознает, что духовная свобода кончается там, где начинается, пускай даже по велению души и сердца, потворство и угождение властям. И всякий раз испытав потрясение от вероломства, творец с неизъяснимым упорством и надежой, едва оправившись от удара судьбы, вновь спешит очутиться в плену иллюзий".