Письма Махатм - Наталия Ковалева

Делайте из этого такие выводы, какие хотите, но помните, что мой Брат и я – единственные среди Братства, кому дорого распространение (в известных пределах) нашего учения, и Е.П.Б. была до сих пор нашим единственным орудием и понятливым посредником. Допуская, что она является такой, какой вы ее описываете – причем я вам уже говорил, что иногда это расшатанное старое существо положительно становится опасным, – я заявляю, что это все же не может служить извинением малейшего ослабления, с вашей стороны, попыток спасти положение и продвинуть работу (в особенности сохранить нашу переписку). Подумайте, какое это преимущество для остальных, что Е.П.Б. такая, какая есть, поскольку этим она дала вам величайший стимул к свершению, несмотря на затруднения, которые, по вашему мнению, она создает. Я не утверждаю, что мы предпочли бы ее, если бы нам был доступен более подходящий представитель; все же, поскольку вы были заинтересованы, это было преимущество, но вы сами уже надолго, если не навсегда, отдалились от нее и тем создали огромные препятствия на моем пути. Помните, что я вам сказал года два тому назад: «если бы Е.П.Б. умерла прежде, чем мы нашли ей заместителя», силы, которыми мы пользуемся для связи с внешним миром, позволили бы нам переслать вам два-три письма, затем все это угасло бы и больше писем от меня не поступало бы. Ну, она, в сущности, мертва, и именно вы – простите мне еще одну правду – убили этого грубого, но верного посредника, тем более такого, который действительно был вам предан.

Оставим эту тему, если она вам неприятна. Я делал все что мог, чтобы пресечь зло, но у меня над ней нет ни юрисдикции, ни контроля, да и мои шансы с миссис X. не лучше. Она великолепный субъект по природе, но до того недоверчива к себе и другим, до того способна принимать действительность за галлюцинацию и vice versa[424], что потребуется долгое время, прежде чем она сможет управлять даже собою. Она далека от готовности[425], тем более что не понимает ни себя саму, ни нас. Истинно, наш образ действия – не ваш, следовательно, на Западе мало надежды для нас.

Не приписывайте, пожалуйста, вышесказанное какому-либо влиянию Е.П.Б. Несомненно, она горько жаловалась своему Учителю и открыто об этом говорит, но это не меняет его мнения о вас, а также ничуть не задевает моего отношения к вам. не только мы двое, но даже она знает, какое важное значение для блага Общества имела ваша деятельность, и никакие ее личные огорчения не помешают проявить к вам полную справедливость, как и к ней. Ее Учитель и я направили ее и велели ей сделать все, что она сделала в отношении миссис X. Любые возникшие в результате этого неприятности обязаны своим происхождением тому, что она выполнила приказания.

[Миссис Х. (Холлоуэй) и Синнетт]

Миссис X. была найдена нами в Америке. Мы воздействовали на нее, чтобы она подготовилась к созданию книги, которую она написала с помощью Мохини. Если бы она согласилась остаться в Париже еще на несколько дней, как ее просили, и переехать в Англию с Е.П.Б., то позднейшего осложнения можно было бы избежать. Следствие ее приезда в ваш дом уже описано вам ею раньше; и, возмущаясь тем, что Мохини и Е.П.Б. говорили вам и миссис Х., вы просто возмущались нашими личными желаниями. Вы будете недовольны моими словами даже теперь, когда я скажу вам, что вы – бессознательно, я согласен – мешали мне совершенствовать ее. И все же вы были бы первым, кто извлек бы из нее пользу. Но, не понимая нашего образа действий и оккультных методов, вы настаивали на том, что вы должны знать причины всего совершаемого, особенно в вещах, которые вам не нравились. Вы даже требовали, чтобы вам во всех подробностях объяснили причину, почему вас просили приехать в Эльберфельд. Это неразумно с оккультной точки зрения, мой друг. Вы уж или доверяйте мне, или не доверяйте. И я должен откровенно сказать вам, что мои дружеские чувства к вам были шокированы, когда я услышал о вашем «ультиматуме», который может быть вкратце изложен так: «Или миссис X. проведет около недели в нашем доме, или я (вы) ухожу из Лондонской Ложи, и пусть она делает, что может». Это почти означает следующее: «Что бы ни хотели Учителя, я должен и покажу Лондонской Ложе, что все, что они могли услышать об этом деле, – неправда и что Учителя никогда не согласятся на какое-либо действие, задевающее мою гордость: она должна быть охранена в любом случае». Мой друг, это – вхождение в опасную зону. Здесь, в наших горах, в опасных местах на тропах, часто посещаемых нашими челами, дуг-па кладут обрывки старых тряпок и другие предметы, наилучшим образом рассчитанные на привлечение внимания неосторожных; эти тряпки и предметы насыщены их злобным магнетизмом; если наступить на них, сильный психический шок произойдет с наступившим путником, так что он не сможет устоять на ногах и, прежде чем опомнится, упадет в бездну. Друг, опасайтесь гордыни и эгоизма, двух величайших западней, уготованных для стремящегося вскарабкаться по крутым тропам Знания и Духовности. Вы открыли щель в стыке нашей брони для дуг-па, и поэтому не жалуйтесь на то, что они нашли ее и ранили вас.

Миссис Х. в действительности не хотела приезжать в ваш дом, ибо, как она сама вам весьма доверчиво сказала, я советовал ей этого не делать по причинам, которые вы сами теперь должны знать. Вы также должны были знать, что если мы чего-нибудь стоим как индивидуальности, а не как бессильные марионетки, то мы не могли поддаваться влиянию Е.П.Б., и никакие угрозы не в состоянии заставить нас совершить что-либо противоречащее нашему суждению и необходимостям кармы. Мне очень жаль, что вы не припомнили этих фактов прежде, чем вынести свое суждение, и это еще более затрудняет мое положение перед моим руководителем, который, конечно, зарегистрировал ваш «ультиматум». Вы отрицаете, что когда-либо предлагали себя в качестве ученика: о, мой друг, с такими чувствами, таящимися в вашем сердце, вы не смогли бы стать даже «мирским челой». Но я еще раз говорю: давайте оставим эту тему. Слова не могут погасить деяния – что сделано, то сделано. Мой Брат М., у которого больше власти, чем у меня, только что написал обещанное письмо «Внутреннему Кругу». Ваша «честь», добрый друг, спасена, но какой ценой – об этом читайте, и вы увидите сами.

[Значение Олькотта и Е.П. Блаватской для Теософского общества]

Некоторые мои недавние письма и записки, включая и письмо к казначею Лондонской Ложи, вы находите «нефилософскими» и не в моем обычном стиле. Едва ли этому можно помочь: я писал только по делам данного момента, как пишу и теперь, и у меня нет времени для философии. Когда Лондонская Ложа и большинство других западных Отделений Теософского общества находятся в таком плачевном состоянии, философию можно призвать в качестве средства, сдерживающего нетерпение, но главное требование момента сейчас – выработать практический план, как справиться с положением. Некоторые пытаются, весьма несправедливо, свалить всю ответственность за нынешнее состояние дел единственно на Г.С. О[лькотта] и Е.П.Б. Эти двое, скажем, далеки от совершенства и в некоторых отношениях даже прямо-таки наоборот. Но у них имеется то (простите постоянное повторение, но на него так же постоянно не обращают внимания), что мы чрезвычайно редко находим у других: бескорыстие и горячая готовность к самопожертвованию для блага других. Какое «множество грехов» им не покроется! Это трюизм, но все же я его повторяю – только в невзгодах можно познать истинную сущность человека. Это истинное мужество, когда человек смело берет на себя свою долю коллективной кармы той группы, с которой он работает, и не позволяет себе огорчаться и видеть других более черными, чем они есть на самом деле, или во всем обвинять какого-то специально выбранного козла отпущения. Такого правдивого человека мы всегда будем защищать, несмотря на его недостатки, и поможем ему развивать то хорошее, что в нем есть. Такой человек в высшей степени бескорыстен: он отдает свою личность делу, которому служит, и не обращает внимания на неудобства или личные оскорбления, несправедливо сыплющиеся на него.

Я закончил, мой добрый друг, и мне нечего больше сказать. Вы слишком разумны, чтобы не видеть ясно, как американцы говорят, переплета, в который я попал, а также того, что лично я мало что могу сделать. Нынешнее положение, как вы узнаете из письма М., постепенно создавалось всеми вами, как и несчастными Основателями. Все же мы едва ли сможем обойтись без кого-либо из них в течение ближайших нескольких лет. Вы слишком жестоко поступили с этой старой женщиной, и теперь настал ее день. С этим вы со мною никогда полностью не согласитесь, но это тем не менее факт. Все, что я лично смогу для вас сделать, сделаю, если вы не ухудшите положения, изменив ваше поведение. Кто хочет, чтобы ему давались высшие наставления, тот должен быть истинным теософом душою и сердцем, не только внешне.