Лорды Белого замка - Элизабет Чедвик

Фульк кивнул:

– Я как раз собирался позвать писца.

У Клариссы заныло сердце. Ей хотелось облегчить горе, обрушившееся на Фулька, утешить его, чтобы обрести утешение самой, но она интуитивно догадалась, что все ее усилия сейчас будут тщетны. Девушка глянула на дверь комнаты, где отец Томас беседовал с Мод.

– Когда он закончит, я дам ей еще вина с маком.

– Не нужно, – отмахнулся Фульк. – Я уже дал.

У Клариссы расширились глаза.

– Вы знаете, какая доза необходима?

– Нет, мне Мод сказала. Две полные мерки.

Кларисса быстро отвернулась, чтобы скрыть отразившийся на лице ужас. Даже одна полная мерка была достаточно сильной дозой, на грани допустимого. Две же легко могли убить. Мод сама учила ее, подчеркивая, насколько это сильное средство – сок белого мака. Кларисса прижала к груди кулаки, и ей показалось, что сердце у нее сейчас разорвется.

Она услышала позади неровное дыхание и шорох одежды. Фульк переступил с ноги на ногу и хрипло сказал:

– Мод знала, что надо делать. Она все знала.

И вышел из комнаты.

Кларисса не отрываясь глядела на жаровню, чувствуя, как глаза начинает резать от жаркого блеска раскалившихся угольков. Она помнила, как от болезни легких умирала ее мать, когда она сама еще была ребенком, но саму мать едва помнила. Мод стала для Клариссы всем: матерью, другом, компаньонкой, наперсницей.

– Не могу, я этого ни за что не переживу, – прошептала она.

Но как только эти слова были произнесены, она уже знала, что это всего лишь минутное проявление слабости. Она сильная и сможет выдержать надвигающееся горе. Ведь она невозмутимая Кларисса, сильная Кларисса, Кларисса, над которой все мягко подтрунивают за то, что она порой ведет себя чопорно, как пожилая монахиня. А о том, что в глубине ее души прячется одинокая сирота Кларисса, не знает никто, кроме нее самой.

Ноябрьская ночь была темной и промозглой. На сундуке горела всего одна свеча, и комнату наполнял легкий запах ладана. Мод лежала на кровати, мраморно-белая, застывшая в смертельном безмолвии, а рядом сидел Фульк и напряженно всматривался в ее лицо. Зеленые кошачьи глаза, эти колдовские глаза были закрыты навсегда. Светлые волосы рассыпали свое сияние по подушке, как у невинной девушки или как у женщины, только что побывавшей в объятиях возлюбленного. Лицо ее, не искаженное болью, было совсем молодым, с гладкой кожей, а губы чуть изгибались, словно Мод улыбалась каким-то своим мыслям. Но ей уже никогда больше не засмеяться – как и ему самому, подумалось Фульку.

После ухода священника Мод быстро провалилась в глубокий сон, от которого уже никто не смог ее пробудить. Их прощальные слова были сказаны на пороге спальни, в тот момент, когда Фульк выходил и она в последний раз улыбнулась ему. Он еще тогда обо всем догадался, но разум отказывался верить. Даже теперь он не мог до конца осознать произошедшего.

– При такой жизни, которую я вел, мне всегда казалось, что я первым тебя оставлю, – сказал он неподвижно лежащему перед ним телу. – Это женам положено становиться вдовами. Ну почему ты покинула меня, Мод?

Он дотронулся до ее волос, густых, тяжелых, серебряных. Многие женщины с возрастом теряют свои великолепные локоны, но у Мод шевелюра по-прежнему оставалась роскошной, без малейших признаков седины – да седина и не была бы заметна при таком цвете волос. Теперь она уже никогда не станет старше, а Фульк чувствовал, что постарел вдвое. Может, надо было остановить ее и не позволить допить кубок? Но ведь этим он лишь продлил бы ее мучения. Теперь же страдания Мод окончены, а его собственные только начинаются. Пламя свечи колыхнулось и погасло от дуновения воздуха. В комнату на цыпочках вошла Кларисса. В полумраке ее глаза казались огромными и темными. На плечи накинут плащ; в одной руке маленький масляный светильник, а в другой – кувшин. Фульк посмотрел на воспитанницу с досадой. Он не желал, чтобы кто-то вторгался в эту последнюю ночь, которую Мод проведет на своей постели рядом с ним. Это было его бдение, нести которое он должен был в одиночку.

Хорошо еще, что Кларисса не предложила ему вина, поскольку иначе бы он точно не сдержался. Она налила себе и оставила кувшин на виду, а сама села напротив Фулька.

– Мы не нуждаемся в твоем обществе, – неприветливо сказал он.

Девушка посмотрела на него с упреком и невозмутимо произнесла:

– Я знаю, вы ни с кем не хотите делиться этими мгновениями, но я тоже ее любила.

Она опустила голову к переплетенным пальцам и начала молиться, беззвучно шевеля губами.

В спальне воцарилось молчание, изредка прерываемое только шипением свечки. Через некоторое время Фульк потянулся к кувшину и плеснул себе чуть-чуть вина. Бутылку с маковым соком и мерную чашку убрали. Если бы они остались на виду, Фульк не удержался бы от соблазна приблизить и свою смерть.

Он взглянул на молодую женщину, тихо молившуюся напротив. В свете свечи и масляной лампы поблескивала влага, струящаяся по ее лицу. «Неужели можно плакать беззвучно?» – удивился Фульк. И тут заметил, что она под плащом вся содрогается, но изо всех сил сдерживает себя, стараясь не нарушить ритма дыхания.

Фульк смотрел на приемную дочь одновременно с жалостью, раздражением и завистью, ибо у него самого плакать не получалось. Рана была так глубока, что иссушила все чувства.

– Кларисса…

Она всхлипнула и махнула рукой, извиняясь. Фульк встал, обошел кровать и неловко обнял воспитанницу. Впервые увидев, как Кларисса лишилась самообладания, он невольно потянулся к ней своей кровоточащей душой.

– Все в порядке, не стоит извиняться, – пробормотал Фульк. – Плачь, если тебе хочется.

Она уткнулась лицом в его грудь и дала наконец волю своему горю, сжав Фулька в объятиях так крепко, что наутро наверняка должны были выступить синяки. Звуки ее рыданий наполняли полумрак, и от ее лихорадочного дыхания колыхались легкие серебряные волосинки, обрамлявшие чело Мод.

Фульк обнимал Клариссу, нежно гладя ее по волосам. У него самого горе зрело глубоко внутри, но не прорывалось наружу. Смерть Мод оставила такую зияющую пустоту, которой вряд ли когда-нибудь суждено было заполниться.

Глава 43

Хотя снег той зимой выпадать не торопился, мороз был жестоким, как железное лезвие боевого меча. Однако набеги валлийцев продолжались и в звенящие холода. Фульк увел скот из коровников и с зимних пастбищ вокруг Уиттингтона на королевские земли близ Лита. Он регулярно отправлялся со своим войском патрулировать границу. Когда Фульк обозревал восхитительные зимние пейзажи, ему казалось, будто он заперт внутри волшебного серебряного зеркала. Поверхность озера Эллсмир была сплошным пластом льда, серо-белого, словно сахар. В зарослях осоки сгрудились лебеди, перья которых напоминали нежные пушистые снежинки. Птицы изгибали шеи и засовывали клювы под теплые крылья. Все живое, что не впало в спячку, отчаянно пыталось вытерпеть холод и избежать гибели.